Между тем, не сговариваясь, часть людей оставалась дежурить на площади. Большинство разошлось, но сотни мужчин и женщин постоянно сменяли друг друга, точно добровольные часовые, не имевшие четкого приказа. Все не спускали глаз с освещенных окон мэрии в ожидании выхода того, кого они давно лишили должности учителя и называли между собой не иначе как Чудовищем. Скорее всего, они не ожидали его выхода, а наоборот – находились там, чтобы не дать ему выйти.
Другие действующие лица этой сцены – Комиссар, Мэр и Доктор – могли все просчитать на несколько ходов вперед. Им было прекрасно известно, что в истории можно найти сколько угодно примеров, когда слепая толпа жаждала крови. И даже если толпа ошибалась, часто заканчивалось тем, что она получала свое.
Учитель попросил разрешения поговорить один на один с Комиссаром. Мэр и Доктор с радостью согласились выйти из зала, в котором уже совсем нечем было дышать. В то же время они считали, что было бы неосмотрительно покидать здание. Ведь с толпой пришлось бы говорить. Что-то ей сообщить. Отвечать на вопросы. А момент для этого еще не настал. Они решили переждать в кабинете Мэра.
– Как ты думаешь, что он собирается ему сказать? – спросил Доктор.
– Да мне наплевать. Пусть говорит, что хочет. Может рассказать про трех утопленников и о том, как мы с ними поступили, о своем эксперименте и выводах. Комиссар выслушает его, но никак этим не воспользуется. Сейчас для него открылись куда более соблазнительные перспективы.
– Хотел бы я быть уверен в этом так же, как ты.
– У нас с тобой всегда бывало наоборот: я беспокоился, а ты меня успокаивал.
– Времена меняются. Мне не нравится то, что мы проворачиваем.
– Мне, что ли, нравится? И мне не нравится, но сделать это было необходимо. Самое главное сейчас, чтобы он убрался подальше отсюда. Вот и все. Завтра девчонка откажется от всего, что говорила. Он будет оправдан. Скажешь, что твое заключение неверно истолковали. Что ты вообще не судмедэксперт и не гинеколог. Но шумиха уже поднята, и это заставит его уехать на материк лучше всякого попутного ветра. Таким образом мы от него отделаемся. И сможем наконец подумать о наших реальных проблемах.
Комиссар велел принести ему три бутылки вина и одну – водки. Владелец кафе доставил их сам. Толпа видела, как он прошел в мэрию. Он нес бутылки с таким чувством ответственности и осторожностью, словно ему была поручена некая высшая миссия или он переправлял золотой запас. Комиссар не пустил его в зал заседаний и велел оставить заказ у входа. Добровольный курьер ушел, так и не увидев Учителя, зато уже был готов нарисовать его истинный портрет, когда оказался за дверью.
– Я сначала его просто не узнал: все тайные пороки будто вылезли на его физиономии. И ведь надо же, мы доверяли ему детей! Каждое утро я здоровался с ним, когда он выходил на пробежку. Ну и мразь! Видели бы вы его сейчас: глаза мутные, губы отвисли, его руки, пальцы… эти мерзкие руки лежали перед ним на столе. Урод! Не будь там Комиссара, я бы не удержался и намылил ему рожу, этому дерьму!
Комиссар налил вино в два стакана. Один поставил перед Учителем, который не двинулся с места, а второй выпил залпом. Сняв галстук, он усталым жестом отбросил его подальше на стол, скинул пиджак, расстегнул манжеты и закатал рукава рубашки. Потом сел рядом с учителем на столе в своей излюбленной позе – одна ягодица на краешке стола, другая – в воздухе. И снова налил себе вина, но на этот раз стал пить маленькими глотками, разглядывая Учителя. Можно было подумать, что он с жалостью взирает на больное животное. Учитель сделал глубокий вздох и произнес:
– Я должен кое о чем вам сообщить.
– Малышка оказалась превосходной выдумщицей, – произнес Комиссар шутливым тоном.
Учитель смотрел на него во все глаза, точно перед ним возникло чудесное явление.
– Простите?
– Я сказал, что у девчонки очень богатое воображение. Но ведь вам, как ее наставнику, это известно?
Учитель широко раскрыл рот. Он не мог прийти в себя от изумления. Дело принимало совсем другой оборот. Комиссар прикончил стакан и опять себе налил.
– Ну и жарища! Как вы можете здесь жить? Вы что, совсем не пьете?
Тот знаком показал, что нет. Говорить у него пока не получалось. В мозгу Учителя совершалась чудовищная работа, вспыхивали тысячи противоречивых мыслей. И потом, бессонная ночь, переживания, показания девочки – все это его измотало окончательно. А теперь еще и неожиданные слова Комиссара, неожиданные до такой степени, что он не был уверен, что правильно их понимает.
– И напрасно, скажу я вам. Что еще в этом мире заслуживает изучения и преданности, как не вино? Не люди же, в самом деле! Недавно мы с вами имели возможность лишний раз убедиться в их низости.
– Так, значит, вы не поверили тому, что она наговорила? Вы верите мне? Верите, что я ничего подобного не совершал, что я не виновен? – разразился Учитель вопросами. Голос его дрожал от страшного волнения.
Комиссар несколько секунд молча смотрел на бедолагу. Не хотел бы он оказаться сейчас на его месте. Потом пожал плечами и встал. Он направился со стаканом в руке к одному из трех окон и, приоткрыв штору, показал на площадь.
– Верю я вам или нет, не имеет никакого значения. И то, что вы не виновны, тоже. Важно то, что думают собравшиеся там, внизу, люди. Гиены в яме. Вам нравятся зверинцы? Я их просто не выношу. В детстве меня иногда туда водили. Ничтожное пространство, пыльные деревья, островки зелени, заваленные мусором и жирными обертками от съестного. Повсюду запах дерьма, кровоточащих ран и полудохлых животных. Совсем как тех, что дожидаются внизу.
– Но вы же можете им сказать! Объяснить!
– Что объяснить? Что малышка сама себя изнасиловала? Освидетельствование Доктора подтвердило, что она не девственница, если, конечно, он не соврал, чего я вовсе не исключаю. На вашем чудесном острове сколько угодно сволочей. Что она врет, указывая на вас? Что ее принудили сказать это? Что ее насилует отец-дегенерат, или дядя, или двоюродный брат, такой же умственно отсталый, как и остальные? Что вы здесь ни при чем? Что она играет роль? Что ее заставили вызубрить урок? Оказывают на нее давление? Пригрозили засадить ее папашу в тюрьму, если она не свалит вину на другого? Предложили денег или еще неизвестно что? И кто мне поверит?
– Но ведь это же правда!
– А кого она здесь интересует, правда-то, господин Учитель? Все плюют на эту самую правду. Единственное, что им нужно, это ваша голова, и вы знаете, почему. То, что вас арестовали, заперли в подвале, обвинили в насилии над малолетней, это все оттого, что им нужна ваша прекрасная думающая голова, не такая, как их ничтожные черепушки без мозгов. Они нипочем не откажутся от своей победы. А теперь представьте, что их у нее отнимают. Вы пробовали когда-нибудь отбирать кость у собаки, которая грызет ее, урча от наслаждения?
Учитель, несколько секунд назад вроде бы обретший надежду, теперь только вращал безумными глазами, казалось, ему не хватает воздуха. Комиссар вновь уселся перед ним на столе и взял в руки бутылку.
– И потом, то, что именно вы окажетесь насильником, устраивает их как нельзя лучше, потому что вы не такой, как они. Вы явились сюда извне, принадлежите другому миру. Вы – чужой на их острове! Если я скажу им, что тот, кто регулярно насилует малышку, – один из них, сделанный по их образу и подобию, из того же теста, думаете, они легко смирятся с этой идеей и безропотно примут ее? Думаете, человеческому существу нравится, когда ему демонстрируют его уродство, поднося к носу зеркало? Никто не видит себя со стороны, а когда вдруг начинает видеть себя таким, каков есть, это для него бывает непереносимо. Сообщить им, что это один из них, исконный их собрат, уроженец острова, щупающий и насилующий одиннадцатилетних девчонок? Вы что же, считаете, что они умрут от восторга? Нет, вы им нужны, господин Учитель, они просто так вас не выпустят.
Паника окончательно завладела им, она нарастала с каждой секундой, руки и ноги Учителя дрожали, он безуспешно пытался глотать. Лицо его исказило судорогой, он задыхался, ловя ртом воздух. Комиссар снова протянул ему стакан с вином.
– Выпейте.
Учитель подчинился.
– Они решили принести меня в жертву. Я знаю то, что они предпочли бы не разглашать. Мной составлен отчет. Я всему был свидетелем. И провел ряд опытов. Но им важно сохранить свое спокойствие. И этот проект по строительству комплекса, вот и все. Вам я могу рассказать все. Я там был. И все понял. Они знают, что мне все известно. Что я обо всем догадался. Лодки. Незаконные перевозки людей. Мэр. Доктор. Старуха. Спадон. Америка. Все. Я подошел к ним тогда на пляже. И Кюре вместе с ними. Позже. Он пришел сюда. И еще там, в холодильной камере. Они там спрятали тела. Среди мороженой рыбы. Завернули их в голубой тент. И все они были возле жерла вулкана. Туда они сбросили утопленников. И обо всем – молчок. А потом вдруг появляетесь вы!
Комиссару с трудом удалось обуздать словесный бред Учителя.
– Вы хоть понимаете, что говорите сейчас как умалишенный? Я ни слова не понял из того, что вы хотели мне сообщить. Успокойтесь. Какой смысл в вашем возмущении, скажите? Слишком поздно. Поздно, я вам уже сказал. Помощи ждать неоткуда. Во всяком случае, от меня уж точно.
– Но ведь вы все-таки полицейский!
– И опять вы ошибаетесь.
– Да что вы такое говорите?
– Говорю, что вы ошибаетесь.
– Вы не комиссар?
– Все пожелали, чтобы я им стал. В этом есть, конечно, и моя вина: я согласился на эту роль, потому что для меня было проще под этой личиной выполнить ту задачу, ради которой я сюда приехал. Но я такой же полицейский, как вы – танцовщица кабаре. Я играю в игру. В молодости, помнится, я участвовал в университетских спектаклях, и меня находили способным. Здесь все захотели увидеть во мне полицейского. И мне не стоило их разочаровывать. Я сунул под нос Мэру удостоверение, принадлежащее одному покойнику, и он вполне этим удовлетворился. Можно подумать, ему хватило беглого взгляда! Все лгут. Жизнь – это фарс. Недавняя комедия, разыгравшаяся в этих стенах, очень меня позабавила, особенно малышка, затвердившая свою роль, вся эта гнусность, выставленная напоказ, без малейшего стыда, но, увы, я здесь вовсе не ради этого, и у меня осталось слишком мало времени. Так что придется вам выпутываться самому.