«Спортсмен чертов», — подумал губернатор. А вслух сказал:
— Ну, что будем делать?
— С собачками? — безмятежно спросил Ильин, усаживаясь в роскошное кресло.
— С собачками! С кем же еще? Уже до Москвы дошло!.. — грубо повторил губернатор. Лицо его мгновенно вспыхнуло: такое уж оно было от природы. Почти альбинос, с белыми волосами и красноватыми глазами, он страдал этим с детства: любое волнение мгновенно окрашивало щеки, шею, уши, а иногда и нос в пурпурный цвет.
— Ну, что делать… Комиссия сейчас решит.
— Да что она решит, эта комиссия! — в сердцах сказал губернатор. — Только и знают, что деньги клянчить: то на наводнение, то на засуху.
Он говорил о комиссии по чрезвычайным ситуациям.
Ильин сказал:
— Я думаю так: опасных собак отстреливать. Остальных отлавливать в плановом порядке.
— В плановом! — опять передразнил Феофилактыч. — Да ты видел, что они с мужиком сделали?
— Это в третьем микрорайоне? Видел.
— Там же весь гараж кровью забрызган! Даже кости разгрызли! Это же не собаки уже, а какие-то звери!
Ильин помолчал.
— Знаешь, ко мне вчера на приём один мужичок пришёл. Еле-еле пробился сквозь мою Людочку, — а ты же знаешь, она и танка не пропустит, под гусеницы ляжет, — так вот, мужичок этот оказался краеведом. По профессии этнограф, но давно уже на пенсии. Его страсть — мифология о собаках.
— Чего? — сделал круглые глаза губернатор.
— Ну, сказания, сказки, исторические свидетельства. Короче, все, что связано с собаками. Город-то у нас старый…
— Я в курсе, — не без яда заметил Феофилактыч.
— …И на протяжении всей его истории накопилось множество фактического материала о собаках. Еще начиная с тех, что жили с местными самоедами.
Ильин сделал паузу, на которые был большим мастером, и продолжал:
— И ты знаешь, много интересного рассказал.
— Ну-ну, — поощрительно сказал Максим Феофилактыч, придвинул бумагу, взял «паркер». — Ты только скажи, как фамилия.
— Фамилия у мужичка простая — Коростылев. Он в пединституте преподавал когда-то, но это было сто лет назад. Ему сейчас под восемьдесят.
— И что же он рассказал?
— Оказывается, — подался вперед Ильин, — в нашем городе уже случалось подобное. Обычно — во время неурожаев, голода, эпидемий. Первый раз — лет триста назад, при Петре. Тогда в окрестностях объявились собаки-людоеды. Из города люди боялись выезжать, а обозы с продовольствием, — мукой, рыбой, мясом, — посылались из деревень под усиленной охраной. Мужики, кстати, отказались ездить, — обозы вначале сопровождали бабы, а у города их встречали служилые казаки.
— Ну?
— Ну, и обозы пропадали. В городе мор начался. Народ тоже озверел. Друг друга есть начинали, вроде собак…
Губернатор отложил ручку, так и не сделав ни одной записи. Вздохнул.
— А причем тут бабы?
— Баб волки почему-то не трогали.
— Не трогали? Волки?
— Ну, или собаки, только одичавшие, — поправился Ильин.
Губернатор поискал глазами что-то на столе, не нашел, и уныло спросил:
— И что?
— Ничего, — пожал плечами Ильин. — Я на всякий случай дал задание своим летописцам в мэрии в архивах покопаться.
Помолчали.
— Ты что же, считаешь, что сейчас тоже — голод, неурожай? — спросил вдруг губернатор. Щеки слегка заалели.
Ильин дипломатично промолчал.
— Люди с голоду пухнут? — повысил голос Феофилактыч. Пристукнул по привычке ладонью по столу. — Я знаю, кто и почему пухнет! С жиру они пухнут!..
Снова помолчали: оба знали, кто пухнет, и почему.
Ильин сказал:
— Коростылев говорит, что и у местных племен — остяков, самоедов, — я, если честно, в них не разбираюсь, — тоже с собаками были проблемы. Чуть ли не до войн доходило.
— Может, это были волки? — неохотно спросил губернатор.
— Может быть. Но Коростылев говорил о собаках.
Губернатор поворошил белый чуб.
— А может быть, это и не волки, — сказал Ильин.
— Да какие волки… — Феофилактыч махнул рукой. — Волки к городу за километр не подойдут, а вокруг Черемошек и вовсе на два километра промзона, железная дорога, пригороды, дачи…
— И не волки, и не собаки, — продолжая свою мысль, с нажимом сказал Ильин.
Губернатор вскинул на него почти прозрачные глаза, опушенные белесыми ресницами.
— Ты что? Ты на что тут намекаешь? А? Оборотни, что ли, у нас завелись? Ты думай, что говоришь. Хотя, конечно, зачем тебе думать! Не с тебя, а с меня голову будут снимать.
Ильин пожал плечами.
— Остяки с оборотнями дел не имели. Они считали, что это тени околевших собак…
Губернатор развел руками:
— Ну-у, договорились! — хмыкнул и снова ожесточенно поворошил изрядно поредевший за годы губернаторства чуб.
— Конечно, тебе можно говорить, — повторил Феофилактыч одну из своих излюбленных мыслей. — Москва с меня спросит. Я, я здесь за всё отвечаю!
И он снова стукнул ладонью по столу.
В дверь заглянул Колесников, один из членов комиссии по ЧС.
Губернатор строго взглянул на него, сказал:
— Подожди.
— Понял, — кивнул Колесников. — Только все уже собрались.
— Вот пусть все и подождут!
Дверь закрылась.
— Ну, — повернулся губернатор к мэру. — И чем тогда дело кончилось?
— Да ничем. К весне собаки пропали. Часть собак изловили, поубивали, голодом в ямах заморили. Остальные разбежались. Там вот что интересно: тогдашний воевода шамана приглашал. Шаман, вроде бы, ему и подсказал, как надо сделать, чтоб от напасти избавиться.
Ильин замолчал. Губернатор вздохнул:
— Сейчас мы тоже шаманить будем. Да, ты своего спецавтохозяйственника уволил?
— Пока нет.
— Почему?
— Ну, так известно, почему.
— На больничный сел? — хмыкнул губернатор.
— А то… — Ильин сделал паузу. — Между прочим, у них, у мусорщиков, тоже есть жертвы. Заместитель по безопасности пропал. Последний раз его видели на городской свалке. То ли бомжи изловили и съели, то ли…
Губернатор давно привык к шуточкам мэра, смеяться не собирался.
— Это который заместитель? Тот самый Лавров, что ли?
— Лавров.
— Зря мы его тогда, после налоговой полиции, не посадили, — задумчиво заметил губернатор. — Глядишь, сейчас живёхонек был бы… Ну, вот Гречин нам на комиссии доложит, кто пропал и куда. И почему, кстати, Лаврова не посадили вовремя.
Ильин невесело рассмеялся.
А губернатора внезапно осенила новая мысль:
— Что ты про бомжей сказал?
— Да пошутил я. Может, говорю, Лаврова бомжи поймали и съели. Их там, на свалке, целая колония обитает.
— Да я не про то! — отмахнулся Максим Феофилактыч. — Ты лучше вспомни: кто первый труп обнаружил? Ну, тот, что за переездом?
— Бомж, — сказал Ильин, и даже привстал. Идея, действительно, многое могла объяснить.
— Вот! — радостно сказал губернатор. — И тут — опять бомжи. Соображаешь?
И, не дождавшись ответа, нажал кнопку вызова:
— Комиссия вся собралась? Так чего она ждет? Пусть заходит! — рявкнул в микрофон.
Черемошники
На этот раз Алёнка уже спала, когда Он бесшумно вошел прямо в её сон. Он опустился на колени (если у него были колени) перед постелью и, сгорбясь, замер. Большая темная фигура с лунным контурным ореолом.
Алёнка, не просыпаясь, протянула руку, нащупала мягкую, шелковистую шерсть. Стала гладить её. Шерсть искрилась. Он сидел, не шевелясь, и было непонятно, нравятся ему поглаживания Алёнки, или нет.
— Тебя долго не было, — шепнула она. — А у нас убивали собак.
— Я знаю.
— Ты не мог помешать им?
— Я пытался.
Алёнке стало грустно. Она отвернулась. Мохнатая тень лежала на стене. Зыбкая, непонятная, как призрак.
Алёнка сказала:
— Я хочу найти Тарзана.
Он молчал.
Алёнка украдкой взглянула на Него: Он не исчез, он всё ещё был здесь.
— Ты не знаешь, где Тарзан? — спросила она.
— Знаю, — помедлив, прошептал Он. — Тарзан далеко.
— Но он живой? Его не убили, как Джульку?
— Не знаю.
Алёнка вздохнула и повторила:
— Я хочу найти Тарзана. Ты ведь поможешь мне?
Мягкая невесомая рука коснулась Аленкиного лба, щёк, пощекотала ухо.
— Нет.
— Почему? — удивилась Алёнка, и даже привстала.
— Потому, что тебе не нужна моя помощь.
Алёнка ничего не поняла. Она села на постели, потёрла глаз кулаком. Зыбкая фигура откачнулась, отступила в дальний темный угол. Теперь луна не освещала её, и Алёнка, как ни старалась, не смогла ничего разглядеть: просто сгусток темноты затаился там, в углу, — и всё.
— Я думала, ты поможешь мне. Я думала, ты мой друг.
— Я больше, чем друг, — голос возник сам по себе, как будто Алёнка разговаривала сама с собой, и её собеседник был внутри неё.
— Тебе не нужна моя помощь, — повторил Он. — Ты сможешь сделать сама всё, что нужно.
— Но ведь Тарзан, ты сказал, далеко?
— Неважно.
— И, может быть, он уже умер?
— Неважно и это. Ты ведь оживила Джульку.
— Нет! Я не смогла! Они застрелили его!
— Ты оживила Джульку, когда он умирал. А потом, живого, его убили. А воскресить убитого трудно. Почти невозможно.
Алёнка, наконец, стала что-то понимать.
— Ты передал мне часть своей силы, — сказала она.
— Нет, — мягко возразил он. — Я не могу передавать силу. Просто ты такая же сильная, как я. А может быть, даже сильнее.
Тень поднялась из угла, выросла до потолка, но и так ей было тесно, — она согнулась, сгорбилась. Совсем-совсем близко Алёнка на один только миг увидела глаза. Обыкновенные человеческие глаза, в которые попал лунный свет.
Глаза погасли, и фигура стала таять.
— Иди туда, куда считаешь нужным, — прошелестел удаляющийся голос. — И делай то, что нужно. И помни: у тебя много врагов. И еще помни: у тебя есть друзья.
Тень растворилась в полумраке комнаты, и луна скрылась за облаками.
Алёнка улыбнулась во сне. Баба ворочалась за перегородкой, бормотала что-то своё, непонятное, и вздыхала.