— Бешенство здесь ни при чем, — вслух сказал Бракин. — Это уловка, обманный ход.
Он обхватил голову руками, почесал с двух сторон густую жесткую шевелюру.
«Это — другое», — подумал он. Единство и борьба двух противоположностей, как лаконично и ёмко выразился кто-то из классиков марксизма.
Бракин встал, потянулся. Глянул на отрывной календарь, висевший у окна. Крещение скоро, а значит, — снова морозы.
Голод в лесах, холод, мучительная гибель.
Голос у губернатора был взволнованным, но почти радостным.
— Ты знаешь, кто сейчас у меня с докладом был? Главный наш зверолов, Седых.
Губернатор сделал паузу, ожидая, что Ильин включится в игру. Но Ильин не включился, — ровно дышал в телефонную трубку, ждал.
— Так вот! — радостно объявил губернатор. — В Калтайском лесничестве видели стаю волков!
— Да что ты! — без удивления сказал Ильин.
— А вот то! — рассердился губернатор (Ильин сразу представил себе его порозовевшие щёчки). — Вот тебе и всё объяснение. И оборотни твои, и эти, бабы с обозами. Я приказал волков выследить и отстрелять. Уже две группы готовятся. Со всей области лучших егерей собираю.
Ильин подумал и сказал:
— А как же бешенство?
— Какое бешенство? Нет никакого бешенства, говорю же тебе по-русски! Волки это!
— В городе? В Третьем микрорайоне? — невозмутимо возразил Ильин.
— Да чтоб тебя… — и раздались короткие гудки: губернатор бросил трубку.
Ильин откинулся на спинку кресла, закурил. Потом вызвал Людочку, внятно сказал:
— Соедини-ка меня с Калтайским лесничеством. Кто там директор?
Людочка ничего не переспросила. Это было одним из главных её достоинств. Она сразу, мгновенно понимала все, сказанное шефом, даже самые неожиданные его указания, с самыми дикими географическими названиями.
И ни разу еще, за все три года работы у Ильина, ни о чем не переспросила. И, наконец, самое главное: ни разу ничего не перепутала.
Кажется, весь город чего-то ждал.
Журналисты о собачьей теме почти забыли. Лишь изредка вспоминали о ней, по-прежнему употребляя слово «слухи». Гостелестудия, правда, пригласила для интервью заместителя губернатора по ЧС Густых. Но в последний момент интервью было отменено: Густых срочно уехал в Москву.
И в один прекрасный вечер — грохнуло.
Коммерческий телеканал «ТВ-Секонд» начал очередной вечерний выпуск новостей сообщением:
— Как нам стало известно, в кинологическом центре УВД служебная овчарка набросилась на кинолога-инструктора. Собака нанесла кинологу тяжелые ранения и её были вынуждены пристрелить. Мы обзвонили городские больницы, но ни в одной из них, как нам сообщили, пострадавшего нет. Возможно, он содержится в ведомственном стационаре УВД. На наш звонок в стационаре посоветовали обратиться в пресс-службу УВД и отвечать на вопросы отказались.
Заместитель начальника УВД Ларин по телефону сказал, что ничего подобного не было, но что вообще случаи нападения служебных собак на инструкторов бывают. «Риск всегда есть, вы должны понимать, какая у кинологов работа», — сказал Ларин.
Мы будем следить за дальнейшим развитием событий, — сказала ведущая, — и внезапно в кадре пошла явно незапланированная реклама.
Больше в этот вечер о бешеных собаках не говорили, а после рекламы у ведущей был слегка смущенный вид.
Эльвира Борисовна купалась в лучах славы: уже третий местный телеканал брал у нее интервью. Она, правда, рассчитывала, что её позовут в студию, даже нарядилась соответственно — в укороченную песцовую шубку, которая не скрывала приятную полноту бедер, обтянутых фиолетовыми колготками, и в высоких, с наколенниками, белых сапожках. Под шубой у неё был строгий костюм, как и положено деловой женщине.
Но телевизионщики решили иначе: дескать, интервью в студии будет, но сначала, для антуража, надо отснять репортаж в самом приюте «Верный друг». Эльвира Борисовна пришла в ужас. Приют был переполнен, не чистился со дня основания, кирпичная кладка уже настолько пропиталась собачьими метками, что кирпичи вываливались из стен.
— Хорошо! — сказала она. — Но сниматься будем снаружи.
Оператор — совершенно несерьезный молодой человек в бандитской вязаной шапочке, с прыщами на лице, пожал плечами и сказал, не выпуская изо рта жвачку:
— Так даже лучше. Только чтоб собачки вокруг бегали.
— Собачки будут! — обрадовалась Эльвира и побежала к конторке, где безвылазно жила сторожиха, — она же бывший бомж, — в чьи обязанности входило всё. За это ей полагались крыша над головой и часть собачьего провианта, которым снабжали приют спонсоры. В провиант входили самые разные консервы, картошка, и даже почему-то мука.
— Людмила! — крикнула Эльвира, врываясь в сторожку. — Выводи собак.
— Тех самых? — сумрачно спросила Людмила.
Она лежала на топчане у «буржуйки», накрывшись поношенной дубленкой.
Сам репортер выглядел солиднее своего оператора. Во-первых, он был одет не как бандит или клоун, а как порядочный человек, чиновник: в строгой пыжиковой шапке, в демисезонной темной куртке, с кашне, приоткрывавшем светлый воротничок и галстук. Репортер размотал шнур микрофона и теперь ждал, сидя в машине, выставив ноги наружу, в открытую дверцу.
Эльвира уже бежала назад. За ней неторопливо шествовали три упитанные разнопородные собачки.
Репортер вылез из машины и подошел. Оператор сказал ему:
— Надо вольер поснимать. «Секонд» снимал, и «Телефакт» тоже…
— Не надо вольер! — встревожилась Эльвира. — Чего его по десять раз снимать? Только собачек понапрасну волновать.
Эльвира кокетливо стрельнула глазами сквозь густо закрашенные ресницы и довольно томно пояснила:
— Собачки — они ведь как детки, которые в детдомах родителей ждут. Вы же понимаете?..
Репортер пожал плечами. Не надо — так не надо. Ему вообще не хотелось ехать в этот сраный «Друг» и рекламировать сумасшедшую бабу, одетую, как проститутка.
Он сказал:
— Ну, давайте здесь. Встаньте ближе к питомнику, чтобы стена была видна.
— Не надо стену! — уже почти в отчаянии выкрикнула Эльвира. — Лучше вот тут, на площадке. Смотрите, как чудесно: снег, солнце, березки вдали…
— Собачье говно под ногами, — угрюмо и в тон добавил репортер.
Выплюнул сигарету и сказал:
— Вставайте, как хотите. Только собачек поласкайте. Давай, Алик.
Алик направил камеру на Эльвиру.
— Подождите! Мне надо волосы поправить!
Репортер вздохнул и сказал:
— Алик, сними пока собачек. И планы… А чего тут вонища такая?
Эльвира не стала обсуждать тему недофинансирования. Она напудрила нос, взбила челку, торчавшую из-под шапки, и наклонилась к собачкам.
— Ну, мои деточки, кто к маме на ручки пойдет?
Жирные детки сидели на задних лапах, вывалив розовые пуза. Жмурились на солнце. Изредка выкусывали из боков блох.
— Ну, давай ты, Кеша, — сладко сказала Эльвира кривобокой собачке с уродливой мордой недоделанного мопса.
Кеша лениво тявкнул и полез на подставленные ручки. И тотчас из-за стены питомника раздался многоголосый лай.
— Фу ты, черт! — сказал репортер, оглядываясь на питомник. — Они нам поговорить не дадут. Чего они?
— Съемок не любят, — кокетливо сказала Эльвира.
— Завидуют они этим, — сказал Алик, кивнув на Кешу. — Ишь, три толстяка.
Репортер сказал:
— Ну, черт с ними. Все равно разговор в студии будет… Ну, Эльвира Борисовна, вы готовы?
— Готова!
Эльвира ласково трепала Кешу, который внезапно заугрюмился.
— Значит, Алик, давай.
Он сунул микрофон Эльвире в лицо и спросил неожиданно бодрым голосом:
— И как же зовут эту красотку?
— Ке-еша! — протянула Эльвира.
— И как же она попала в приют? Неужели хозяин бросил?
— А вот представьте себе! Такую красавицу — и выбросил! Но ничего, Кешенька, мы тебе скоро другого хозяина найдем, доброго…
Эльвира стала сюсюкать и лезть к собаке с поцелуями. Кеша угрюмо воротил морду.
— Давно он у вас в приюте? — бодро вопрошал репортер.
— Кеша? Кеша — это «она». Давно! Мне принесли её дети под новый год. Представляете? Праздник, все гуляют, радуются, а на детской площадке замерзает насмерть несчастное существо.
— А может, он потерялся?
— Не «он», а «она»…
— Надо было объявление в газету дать.
— Я давала! — быстро соврала Эльвира и тут же взъярилась:
— А почему это приют должен разыскивать хозяев? Добрые хозяева сами ищут, и сами объявления в газетах дают. На газетные объявления, между прочим, тоже деньги нужны.
— Ладно, — сказал репортер прежним усталым голосом. — Алик, стоп. Эльвира Борисовна, вы сейчас про приют расскажете. Ну, сколько собак у вас, как их кормят. Как раз этот мопс на руках…
Эльвира мгновенно поняла и затараторила:
— Кормить наших собачек мы стараемся усиленно. Они ведь, сами понимаете, попадают к нам ослабленными, часто больными. Мы их лечим, можно сказать, нянчимся с ними. Ну и, естественно, даем усиленное питание. Благодаря нашим спонсорам, а также простым добрым людям, которые приносят и ко мне домой, и сюда привозят, всё, кто чем богат: консервы, колбасы, другие продукты, даже мясо, иной раз и деньги… Но вы не правы. Это не мопс. Это помесь, то есть, дворняжка. Но похож на мопса, правда? Приятно, что вы в породах разбираетесь. А то с государственного телевидения прислали девушку — она овчарку от таксы не отличила…
Тут она внезапно прервала свою речь и поглядела куда-то в сторону дороги.
— Да вот, кстати, идет гражданин. Вероятно, собачку искать, или помочь чем…
— Отлично! — репортер повернулся к дороге. — Алик!
Алик развернулся, держа на плече громоздкую камеру.
Со стороны трассы к ним действительно шел человек. Дородный мужчина в камуфляже. Он шел неестественно прямо, слегка откинув голову назад.
Лай в питомнике, затихший было, вспыхнул с новой силой. И на этот раз в лае слышались нотки страха и злобы.
Мопс, до этого смирно лежавший у Эльвиры на руках, внезапно повернул уродливую морду, и молча, без звука, вцепился в запястье своей патронессы зубами. Эльвира вскрикнула и отбросила Кешу. Мопс широко расставил кривые лапы и зарычал.