у, словно прислушиваясь. Родищев покосился на Светлану. Та тоже заметила бывшего мужа и сидящую рядом с ним девушку. Реакция оказалась моментальной — глаза сощурились, ноздри раздулись, как у породистой скаковой лошади. Губы поджались, только что три ряда зубов вперед не выдвинулось, как у атакующей акулы.
Родищев подумал, что к началу драки он бы предпочел сидеть на другом конце зала. Клочки полетят от всех находящихся поблизости. И добром не кончится. Судя по двум разбитым мордам — скандалы тут не приветствуются.
Остальных разглядеть было сложно — мешали быстро сгущающиеся сумерки, да и народу в зале оказалось слишком много. Однако у тех, кого Родищев видел, была одна общая черта — лица усталые, измученные, сосредоточенные. В глазах — серая безысходность.
По залу гуляли двое детей: девочка лет пяти, таскающая за руку внушительных размеров куклу, очень похожую на настоящего ребенка, и мальчишка лет двенадцати, держащий в каждой руке по модели автомобиля. Паренек казался сосредоточенным.
И повсюду, куда падал взгляд, он видел людей, одетых в одинаковые камуфляжные куртки и с оружием в руках.
В дальнем левом углу зала, у стойки с алкогольными напитками и табачными изделиями, было оборудовано что-то вроде «штабного кабинета». Стояло кожаное кресло на колесах, несколько стульев и внушительный стол. Стол, кресло и стулья явно вытащили из каких-то внутренних помещений вроде директорского кабинета.
Вокруг стола прохаживался, покуривая, человек в таком же, как и у всех, камуфляже. В стоящей рядом витрине с дорогими коньяками были включены лампы дневного света, и потому угол казался более-менее прилично освещенным. Посреди стола лежала внушительных размеров карта, придавленная автоматом и громадной, пятилитровой бутылкой «Мартеля» в специальной высокой подставке, с золотистым крохотным кранчиком, из которого круглолицый человек время от времени цедил себе в хрустальную рюмочку. За спиной миниатюрного круглолицего человечка топтались четверо вооруженных мужчин.
Сорокалетний Тоха направился к столу, остановился, заговорил негромко, то и дело оглядываясь на Родищева и его спутницу. Круглолицый слушал внимательно, уставясь на Игоря Илларионовича. Наконец сказал что-то, почти не разжимая губ.
Тоха подошел к пленникам, кивнул.
— Пошли.
Родищев и Светлана последовали за ним.
Когда они приблизились, маленький человечек пригласил, не отрывая взгляда от карты:
— Присаживайтесь. Докладывайте. Имя, фамилия, кем работали, профессиональные навыки.
— Игорь Илларионович Родищев, — ответил Родищев. — Держал питомник для бродячих собак. Умею делать очень многое. Зависит от того, что именно вам необходимо. Денег нет, если вас это интересует.
Маленький человечек поднял взгляд, посмотрел на него, улыбнулся тускло.
— В наименьшей степени. Куда больше интересует то, что по роду занятий вы должны хорошо разбираться в собаках.
— Так и есть, — подтвердил Родищев.
— При сложившихся обстоятельствах ваши знания могут оказаться бесценными. — Круглолицый вновь уставился в карту. — Антон лестно отозвался о вас, а он редко ошибается в людях. Сказал, вы проявили недюжинную выдержку, хладнокровие и понимание ситуации. — Родищев пожал плечами. — Это похвально. — Круглолицый перевел взгляд на Светлану. — Это ваша жена?
— Нет, — ответил Игорь Илларионович.
— Невеста?
— Нет. Эта женщина — жена одного из людей, сидящих вон там. — Родищев указал на группу у холодильника.
— В самом деле? — вскинул брови круглолицый, переводя взгляд на Светлану. — Судя по костюму и пальто, ваш муж — не из рядовых служащих?
— Во-первых, не «муж», а «бывший муж», — резко и холодно ответила Светлана. Она вновь почувствовала себя среди людей и уже не так опасалась маленького уродца, умеющего убивать ротвейлера голыми руками в течение секунды. — Во-вторых, он действительно не простой служащий. Он — банкир.
— Банкир, — повторил круглолицый. — Вы — бывшая супруга господина Осокина?
— Откуда вы знаете? — изумилась Светлана.
— Это неважно, — отмахнулся круглолицый. — Итак, что вы умеете?
— В каком смысле? — фыркнула Светлана.
— Где вы работали и что умеете делать? Судя по вашему костюму, вы — не собачница? — В голосе вожака прозвучала плохо скрытая насмешка.
— Я домохозяйка, — с достоинством ответила Светлана.
— Хм, — круглолицый понимающе кивнул. — Когда не работает мужчина, он — тунеядец, лоботряс и трутень. Когда не работает женщина — она домохозяйка. Почтенное занятие. Это лишь подтверждает мой вывод о том, что так называемая интеллигенция — наиболее лживая и невежественная часть общества. И долго вы домохозяйничали?
— Восемь лет, — вздернула презрительно плечо женщина. — Хотя я не понимаю…
— Сейчас поймете, — резко оборвал он. — Надо полагать, за столь долгий срок вы изрядно преуспели в готовке, стирке, уборке? — Светлана молчала, глядя на него с тем выражением лица, с каким, должно быть, Фернандо Кортес взирал на местную «бизнес-элиту», вышедшую на торжественную встречу в одних лишь нательных украшениях. — Что же вы молчите?
— Э-э-э… — протянула Светлана, всем своим видом выказывая презрение этому тупому, темному пигмею. — В нашем доме… убирала, готовила и стирала приходящая домработница.
— Которую оплачивал ваш муж, — закончил круглолицый. — Вы не умеете готовить и стирать. Но полы-то вы можете мыть? Убирать мусор? Быть может, вы владеете какими-то специальными профессиональными навыками?
— Я не могу мыть полы.
— Почему?
— Это личный вопрос, и я не намерена…
— Не вынуждайте меня повторять дважды, — вдруг с яростью прошипел он. — Иначе я прикажу выставить вас за дверь! Итак?
— Стоит мне хотя бы несколько минут подержать руки в воде, на коже высыпает раздражение, которое потом очень долго не проходит.
Ей было неприятно, что приходится снисходить до объяснений этому человеку. Для нее раздражение на руках было столь же интимным делом, как, скажем, половой акт, и не подлежало обсуждению.
— Вы не умеете и, более того, не хотите работать. Вы умеете есть, спать, пить, но все это вам должны обеспечивать другие люди, — подвел черту круглолицый. — Вы не можете принести никакой реальной пользы нашей группе. С другой стороны, мы не можем позволить себе содержание лишних ртов лишь потому, что они чьи-то бывшие жены или мужья. Разумеется, люди, приносящие весомую пользу, могут рассчитывать на то, что группа возьмет на себя заботу об их семье, но ваш муж к таковым, увы, не относится. — Круглолицый отметил какую-то точку на карте. — Боюсь, вы не привели ни одной причины, которая заставила бы меня предложить вам воспользоваться нашим гостеприимством.
— Но вы же не можете… — Светлана посмотрела на него с беспокойством, которое быстро сменил неподдельный страх. — Я надеюсь, вы шутите?
— Ничуть, — покачал головой тот. — Вам придется поискать себе других защитников.
— Постойте, я могла бы делать что-нибудь… Что-нибудь нужное, — в голосе Светланы прорезались просительные нотки.
Родищев прищурился. Что до умения «ломать» людей, круглолицый обладал им в полной мере.
— Что именно?
— Ну… я не знаю. Что-нибудь.
— Нет такого дела. «Делать что-нибудь» — означает не делать ничего.
— Ну, может быть, какая-то… очень специфичная работа. Понимаете?
— Вы предлагаете себя на роль полковой шлюхи? — холодно поинтересовался круглолицый. — Должен заметить, вы не первая. И, полагаю, не последняя. — Он выдержал долгую паузу, рассматривая ее издевательски-оценивающе, словно приглядывался к предлагаемой на продажу кобыле. — Идите пока к остальным. Я подумаю, на какую работу вас пристроить. Антон, проводи.
Тоха ухватил Светлану за руку, повел к холодильнику.
Круглолицый проводил их взглядом, поинтересовался:
— И что же вы делали у нее дома? Сомневаюсь, что тут дело в большой личной симпатии.
— Конечно, нет, — подтвердил Родищев. — Я расспрашивал ее о банке.
— О чем? — вздернул брови круглолицый.
— Об устройстве банка. О том, кто в нем главный, кто имеет право подписи, кто ведет дела. Она, конечно, знает совсем немного, но кое-что мне все-таки удалось выяснить.
Круглолицый подумал и сказал:
— Я полагаю, нам есть о чем поговорить. Коньяку? — Он достал из витрины рюмку, нацедил в нее «Мартель». — Прошу. Итак, полагаю, вы уже заметили, что за сегодняшний день мир вокруг нас претерпел существенные изменения. Как скоро все вернется в привычную колею, сказать невозможно. Лично я склонен полагать, что это случится не скоро, если вообще случится. Могу я узнать ваше мнение по данному поводу?
— Согласен, — абсолютно искренне ответил Родищев. — Численность стаи, обитающей у вашего магазина, должно быть, голов семьдесят-восемьдесят, не меньше?
— Мы, разумеется, их не пересчитывали, — улыбнулся круглолицый, — но, думаю, если вы и ошиблись, то ненамного. И патрули видели неподалеку еще четыре таких же стаи.
— Значит, в Москве их должно быть не меньше полутора сотен. В таком случае справиться с ними практически невозможно, даже при условии привлечения войсковых подразделений и бронетехники, — закончил Родищев.
Глаза круглолицего вспыхнули живым, азартным огнем. Его явно порадовало услышанное.
— Что же, ваше заключение лишний раз подтверждает правильность выбранного мной пути. Страшно не то, что случилось, а то, что могло бы случиться. Мы бы погибли. Да, старый мир умер. Но момент гибели одного — есть лишь момент рождения чего-то нового. В подобных ситуациях всегда находится человек, который примет на себя всю полноту власти и ответственности, не допустит губительной анархии и направит общество верной дорогой.
— Этот человек — вы, разумеется, — кивнул Родищев.
— Почему бы и нет, если я вижу дальше и глубже остальных и первым готов признать правду! Наступил тот момент, когда каждый обязан действовать на благо всего общества, — патетически выпалил круглолицый.
Родищев слушал без тени улыбки. Он понимал, насколько близка и реальна перспектива отправиться за дверь, на стоянку, полную собак. И, каковы бы ни были его умения, все будет кончено в считаные секунды. Его просто растащат в виде крошечных кусочков. Нет уж. Игорь Илларионович все еще рассчитывал убраться из города целым и невредимым.