Мы дошли до того места, где один из блоков, составлявших стену, отсутствовал. Отверстие высотой почти в человеческий рост было достаточно широким, чтобы в него боком мог протиснуться любой человек, даже самого мощного сложения — только без доспехов.
— Вот тут.
Я посмотрела. Снаружи дыру загораживало основание большого, в три человеческих роста, изваяния Богини-Матери. Как выяснилось, оно оказалось полым внутри — где-то на уровне колен часть статуи просто отсутствовала, и можно было рассмотреть, что внутри! Некий благоговейный ужас обуял душу. Такое не всякому показывают.
— Простите, мать Любана, но я не понимаю… Я тут не вижу ничего такого…
— Я тоже не вижу. — Настоятельница протянула руку и пошарила внутри статуи. — Поищи сама!
Еще не совсем понимая, что она имеет в виду, я протянула руку. Был миг страха — а вдруг это ловушка? — но обошлось. Железные тиски капкана не сдавили запястья, зубы притаившейся гадюки не вцепились в пальцы. Вместо этого рука наткнулась на небольшое углубление, выстланное, судя по всему, войлоком. Там было пусто. Я обшарила все внутренности статуи, куда могла дотянуться — да там и дотягиваться-то оказалось не до чего! — и ничего не нашла.
— Пусто?
— Пусто, — мать Любана кивнула головой. — А ведь это был тайник.
Я поскорее отдернула руку и спрятала ее за спину. Тайник в статуе Богини-Матери!
— Много лет это было надежное хранилище, — сделав знак следовать за нею, настоятельница направилась прочь. — Один из моих предков создал артефакт ради себя, своих предков, допустивших такое, ради потомков, которым теперь с этим предстояло жить и мучиться. За минувшие века его несколько раз прятали заново, всякий раз находя лучшее хранилище. И все это время он исправно нес свою службу, переходя из рук одного хранителя в руки другого. Каждый новый хранитель находил для артефакта новое место, о котором знали весьма и весьма немногие. Последний раз это сделала я, когда приняла постриг. До этого артефакт почти полвека находился в замке. Я сама положила его в этот тайник. Но недавно он был украден.
— Как? — Я не поверила своим ушам.
— А вот так. Случилось это, скорее всего, во время вечерней службы — мы тогда открываем храм для горожан, пускаем их на службу. Да и вообще наши ворота открыты в любое время — Богиня-Мать одинаково милостива и приветлива ко всем своим детям. К Ней в любое время можно прийти с нуждой, за советом или просто за утешением и лаской, как к родной матери. Ты, например, ничего не хочешь у Нее попросить?
— Новую ногу, если можно, — буркнула я, не оценив доброты, но услышав иронию. Моя собственная мама… Я восемь лет не видела ее и мечтала обнять. Скорее бы покончить с этим делом и вернуться домой!
— Если будешь усердно молиться, возможно, твое желание однажды сбудется!.. Короче говоря, это мог сделать кто угодно.
— Не кто угодно, — неожиданно сообразила я, — а только тот, кто точно знал, что красть, зачем красть и где это лежит. Сколько человек вообще знали про артефакт?
Мать Любана посмотрела на меня так, словно я была говорящей свиньей.
— Я уже думала об этом, — произнесла она. — Не так уж много людей знало о существовании артефакта — только члены княжеской фамилии. Да еще ты.
— Мне о нем рассказали совсем недавно. А могли рассказать кому-то еще.
— Кому, например?
Я напрягла память. По всему выходило, что знали об артефакте единицы. Госпожа Мариша, домоправительница. Старый Хаш с сыном. Теоретически — уехавший Коршун и убитый старый алхимик. Это люди, наиболее приближенные к семье. Не стоит сбрасывать со счетов и пана Матиуша — одновременно по крови Пустополя и Хаша. Могли ли они кому-то проболтаться, если бы знали? Некоторые могли. Я даже заподозрила алхимика — а что, если его убил тот, кому старик рассказал об артефакте? Убил проговорившегося свидетеля, пошел и выкрал… Что?
— Простите, а как он выглядел? Ну, артефакт?
— Кость, — помолчав, произнесла настоятельница. — Небольшая косточка, оправленная в серебро. Тело первого оборотня сожгли. Она одна не сгорела и лежала в груде пепла и углей. Раскрошились в пыль даже зубы, а она — уцелела. Даже не покрылась копотью! Я написала в Орлиное Гнездо.
— Зачем?
— В его анналах хранится упоминание о том, как артефакт был изготовлен. Это же не так просто, как оправить в серебро драгоценный камень. Мне ведомы многие тайные силы, но даже я не способна на такое. Я только хранительница. Когда этой ночью в небе первый раз взошла луна, я почувствовала его отсутствие — и только.
— Как почувствовали? — Меня пронзила дрожь нетерпения.
За разговором мы дошли до кабинета и остановились возле двери. Мать-настоятельница уставилась на меня снизу вверх прищуренными глазами. В полутьме они казались горящими, как две свечки. Она словно ощупывала мое лицо. Было странное чувство, словно прикасаются изнутри. Не знаю, как описать точнее. Словно проглотила живого ужа, но он не провалился в желудок, а каким-то образом добрался до головы и извивался там.
— Я ощутила страх, — наконец рискнула признаться женщина. — И непонятное чувство. Стало тесно и душно в спальне. Захотелось бежать куда глаза глядят. Мне показалось, что…
— Что каменные стены вот-вот обрушатся на вас?
— Откуда знаешь?
— Его светлость Витолд ночью чувствовал то же самое. Он ушел из спальни и всю ночь просидел на крепостной стене. Ему хотелось убежать в лес.
— Ничего удивительного. Он мужчина. Они переносят это тяжелее.
— Артефакт смягчал… э-э… влечение?
— Можно сказать и так.
— А что будет без него?
— Я не знаю.
Мы прошли в кабинет настоятельницы. Не предложив наемнице сесть, она позвонила в колокольчик и приказала вошедшей служке подать чаю. Хорошо хоть, кружек с обжигающим настоем из целебных, пряно пахнущих трав, было две. А какой настой варил для князя старый алхимик? Вряд ли рецепт держался в строгой тайне — зачем-то ведь нужен был погром в лаборатории. Наверняка убийца попытался уничтожить и нужные эликсиры, чтобы никто не мог восстановить их.
Итак, князя Витолда лишили и настоев, и артефакта. Стоп! А лишили ли?
— Матушка, — я отставила недопитую кружку, — а как он действовал? На таком расстоянии… Ведь артефакт до недавнего времени находился отнюдь не в замке князей Пустопольских, а здесь!
Мать Любана выпрямилась. Глаза ее изумленно расширились.
— Ты права, — прошептала женщина. — Ты сто раз права! О, Богиня! Я сейчас же этим займусь. А ты можешь быть свободна. Передай моему племяннику, что я постараюсь что-нибудь сделать. Пусть он держится! Ступай, ступай!
Она опять позвонила в колокольчик и приказала служке проводить гостью до выхода. Спорить и сопротивляться было бесполезно — я помнила, что настоятельница колдунья и сердить ее не стоит. Но, шагая к воротам, не переставала напряженно размышлять: что же я такого сказала? Что-то ведь очень важное. Понять бы что!
Все еще погруженная в раздумья, вернулась в замок. Нелегкая предстояла задачка — сообщить Витолду Пустополю, что моя идея провалилась. Он наверняка знал про существование артефакта, и весть о его исчезновении отнюдь не обрадует моего подопечного. Это будет означать, что он окажется беззащитен перед оборотнем, когда тот придет… Когда? Полнолуние уже послезавтра. Осталось так мало времени. И я ничего не успевала сделать. Надо было как следует все обдумать.
Я шла по замку, не обращая внимания на суету челяди. Люди бегали туда-сюда, с кухни доносились будоражащие запахи. На дворе вообще дым стоял коромыслом — две подводы выезжали, одна приехала. Это здорово отвлекало. Неожиданно я поймала себя на мысли, что стою, держась за ручку, и прислушиваюсь к доносящимся из-за двери голосам.
У князя Витолда была женщина. Голос ее казался смутно знакомым, но понадобилось минуты две, чтобы его узнать, — обычно он звучал намного тише, без этих странных визгливых ноток.
— Вы не можете так поступить!
— Почему? Я дал слово, и…
— Это не ваше слово! В этом клялся ваш отец, но не вы!
— Однако, ясная пани, я — сын своего отца. И не могу нарушить его обещания.
— Можете! Прошло много лет.
— Пани Ярослава…
— Она вам нравится?
— Я только выполняю свой долг. Король еще до войны одобрил наш брак. Его задерживала только молодость невесты — девочке тогда было всего двенадцать лет. Если бы не война, она бы уже года три или четыре была моей супругой.
— Но этого не случилось! Война многое изменила. Вы не можете слепо следовать чужим приказам! Вспомните о том, что нас связывало!
Ой! Что я слышу? Князь и… вдова его шляхтича?
— Нас ничего не связывало, ясная панна. Я просто пожалел вас, когда вы остались вдовой. Тем более что смерть Мирчо не назовешь легкой и естественной. Я был бы рад, если бы вы вышли за кого-нибудь замуж или удалились от мира…
— Я этого не хочу — я еще молода и мечтаю о нормальной жизни. А снова выйти замуж? За кого? Кроме вас, во всем Пустополе нет никого, равного мне по происхождению! Если бы не война, которая лишила меня всего! Да я бы и не посмотрела в сторону Мирчо! Он спас мне жизнь, дал мне свое имя — но и только. Что его род по сравнению с титулом, который я носила на родине! Тогда была война, особого выбора судьба не предоставила, да и то, что дала, отняла. А теперь я всего лишь хочу вернуть себе хотя бы часть того, что должно принадлежать мне по праву. Я хочу замуж, князь!
По уму следовало бы уйти и не подслушивать дальше, но ноги словно приросли к полу. Деревянная, так вовсе будто корни пустила. С пылающими от волнения ушами, дрожа и прислушиваясь к малейшим звукам (вдруг кто-то идет?) я застыла у двери.
— А я тут при чем? Я обручен, помолвлен, уже назначен день свадьбы…
— Но вы же ее не любите! Я вижу. Вам тягостна сама мысль о том, что пани Ярослава станет новой княгиней Пустопольской. Ведь так?
Он почему-то долго не отвечал, словно был в сомнениях.
— Да, — наконец прозвучал глухой голос. — Вы правы… панна Ярослава… Я ее совсем не знаю! И не люблю.