аг на ружейный выстрел к егерской усадьбе не подойдет – собаки там. А подойдет – в четыре смычка дуршлаг из него сделают…
Без десяти четыре на крыльцо толхаевского дома выскочил порученец Андрюха, что-то крикнул, адресуясь к сидевшим в «Фольксвагене», и убежал обратно. Лица нехотя выпростались из машины, вышли за ворота, принялись обозревать пустынное шоссе. Во двор возвращаться не торопились.
– А что-то мне не нравится эта «левая» активность, – тревожно воскликнул Рудин, расталкивая соратников. – Ну-ка, Соловей, лезь за руль. Поехали по параллельной в тыл. Да побыстрее! Кажется мне, что можем мы опоздать – коли не поторопимся…
Подъехав к усадьбе с тыльной стороны, Рудин и Соловей перелезли через забор. Масло оставили стеречь машину и следить за подступами. В дом вошли до обидного просто: ребятишки из «Фольксвагена» по-прежнему торчали у ворот с внешней стороны усадьбы, охраняли черт знает от кого подъездные пути.
В прихожей, на диване, сидели двое охранников – судя по внешнему виду, ребята из службы безопасности фармацевтического комбината, для бандитов больно волосатые да хилые. Увидев ворвавшихся, разинули рты и нервно полезли за пазухи – рвать пистолеты из наглухо застегнутых плечевых кобур.
– Оба на пол – и будете жить, – негромко сказал Рудин, сопроводив предложение недвусмысленным движением карабина. – Попой ко мне, ноги широко раздвинуть, стволы бросить назад. Быстро!
Охранники сползли на пол, развернулись, бросили пистолеты. Рудин удовлетворенно хмыкнул – славные парни! Героических поступков можно было не опасаться.
– Соловей, контролируй, – распорядился Сергей. – Пойду пообщаюсь с Андрюхой.
В спальне имел место ажиотаж. Порученец Андрюха поспешно собирался – укладывал какие-то вещи в объемную сумку. Григорий Васильевич, с перебинтованным черепом, возлежал на своей родной кровати. Да, два штатива с капельницами стояли, но в целом владелец усадьбы выглядел очень даже ничего для трупа недельной давности. В настоящий момент он слабо мычал, выражая недовольство, домовой Ефим пытался поменять простыни, торопился и потому тревожил хозяина.
При появлении искомого «киллера», как и следовало ожидать, возникла немая сцена: Андрюха попятился, уперся спиной в стену и замер на месте с открытым ртом, а домовой Ефим, всхлипнув от неожиданности, сел на пол и уставился на непрошеного гостя полным ужаса взором.
– Мочить никого не собираюсь, – предупредил Рудин, подходя к кровати и всматриваясь в лицо Толхаева. – Я к Грише – навестить.
Трудно описать всю гамму чувств, которая отразилась на лице Григория Васильевича. Смятение, радость, какая-то непонятная надежда… Рудин заметил, что из уголков глаз патрона начали высачиваться слезы, сам не выдержал – отвернулся, глуховато попросил:
– Ну, скажи этим фимозам, что я тебя не убивал. Давай-давай – скажи!
– Он не говорит, – прорезался Андрюха, оторвав зад от стены. – Он только моргает и мычит.
– Тогда оба сюда, – Рудин поманил пальцем домочадцев. – Смотреть внимательно! Гриша, ну-ка, если тебя убил не я, моргни три раза.
Григорий Васильевич хлопнул три раза ресницами, яростно замычал и на последней фазе выдоха еле слышно выдавил:
– Б-б-б…
– Во блин – забубнил! – поразился Андрюха. – Ты ему встряску дал, Серый!
– Я вам, бляди такие, покажу встряску! – сердито воскликнул Рудин. – Вы что, раньше не могли у него спросить, что по чем?
– Да вроде все ясно было… – виновато пожал плечами Андрюха. – Сказали – ты, значит, ты. А потом – он буквально два дня как очнулся…
– А ты, фимоз, поверил, что я мог его грохнуть?! – возмутился Рудин. – Ты ж меня не первый год знаешь, ренегат фуев!
– Саранов сказал… – Андрюха отвернулся и шмыгнул носом. – И кстати, скоро приедет машина «Скорой». Саранов позвонил – ему кто-то сказал, что тебе известно местонахождение хозяина. Эвакуировать его будут.
– Вот что, корень ты мой волосистый, – возбужденно пробормотал Рудин. – Ты теперь меня слушай, если хочешь, чтобы твой хозяин в живых остался. А то вы тут организовали все так, что в пору застрелиться: охранники какие-то засушенные, передроченные, никаких признаков конспирации и вообще… Григорий, ну-ка, моргни, кого Андрюхе слушаться: три раза, если меня, и один – Саранова. Давай!
Григорий живо хлопнул ресницами три раза, затем опять пробубнил на выдохе:
– Б-б-ба…
– Это потом – «б-б-б», – махнул рукой Рудин. – А сейчас вот что: нельзя ему ехать. Я не знаю, что этот гад задумал, но пакость непременно будет. То ли снайперская пуля, то ли мина на дороге, в общем… В общем, Андрюха, слушай меня внимательно…
…В приемном покое областной больницы им. Павлова было немноголюдно – будний день, посетителей немного, прием закончен – вторая половина дня. Ли, вооруженная веником из георгинов и авоськой с яблоками, подошла к окошку регистратуры и срывающимся от слез голосом попросила:
– Ради Бога – помогите! Человека не могу найти! – ФИО, дата поступления, – флегматично бросила пожилая дама в белом халате, не отрываясь от какого-то разноцветного журнала.
– Да в том-то и дело – фамилию его не знаю! – всхлипнула Ли. – Только познакомились – и в аварию попал. Леша зовут, поступил в понедельник, во второй половине дня. Или во вторник – в первой…
– Да уж – с такими данными ты его будешь год искать, – раздражительно буркнула дама в белом. – Поточнее нельзя? С чем поступил?
– С головой! – опять всхлипнула Ли. – А! Его наши парни должны охранять – как минимум четверо…
– А-а-а! Вон ты кто… – Дама в белом пристально посмотрела на Ли, неодобрительно покачала головой. – Ясно… Уже не охраняют его – дня четыре как. Перевели из реанимации в нейрохирургию. Вот… – она полистала журнал, – Алексей Семенович Дубов. Нейрохирургия. Еще вопросы?
– Спасибо. – Ли поспешно покинула приемный покой – не понравился пристальный взгляд дамы в белом. Что-то в последнее время в этом городе многие на нее пристально смотрят. Уматывать отсюда надо – и как можно скорее…
В нейрохирургию, расположенную на четвертом этаже больничного корпуса. Ли вошла беспрепятственно: накинула припасенный халат, выставила вперед цветы, чтобы случайные свидетели не смогли ненароком рассмотреть ее лицо. Медперсонал гонял чаи в процедурной – через приоткрытую дверь доносились обрывки разговора, смех, позвякивание посуды. Подойдя к конторке дежурной медсестры, Ли взяла со стола дощечку, выполненную из гигиенического покрытия, на которой карандашом были проставлены номера палат и фамилии. Дубов был записан в пятом столбце под одноименной цифрой.
– У вас тут кто-нибудь работает вообще? – брюзгливо проворчала Ли, направляясь к пятой палате. – Поубивают всех больных к чертовой матери – никто и не почешется. Бардак!
В пятой палате лежали трое. Черепа у всех были основательно замотаны бинтами, у всех торчали капельницы с полными бутылками – одновременно ставили, так что разлюбезного Леху с ходу определить было довольно сложно. Ли обошла всех подряд, пристально всматриваясь в лица. Все трое крепко спали, не реагируя на раздражители.
– После обеда, что ли? – пожала плечами Ли, присаживаясь к Лехе на кровать, определила-таки по длинным мосластым ногам да относительной молодости – остальные двое были глубоко зрелые дяди.
– Вставай, Леха, – буркнула Ли в открытое правое ухо – левое скрывалось под плотным слоем бинтов. – Телка в гости пришла.
Леха нехотя размежил веки, хотел было сладко потянуться, но замер в нелепой позе, раскрыв рот.
– В последнее время мне частенько приходится проделывать вот этот орально-пистольный трюк, – сообщила Ли, доставая из сумки пистолет и ловко вставляя глушитель в Лехин рот. – И знаешь – никакого оргастического оттенка. Ну ничего внутри не шевельнется! Может, я с возрастом фригидею?
Леха скорчил жалобную рожу и что-то промычал, слабо пошевелив пальцами правой руки, в предплечье которой была воткнута игла капельницы. Ли вытащила глушитель, многозначительно качнула им справа налево и предупредила:
– Если мне покажется, что ты врешь… – Тут она привстала, прочитала надпись на емкости. – Ага – витаминчики. Полезно – одобряю. Так вот – будут тебе витаминчики с эмболом. Я понятно излагаю? Ты в курсе, что такое воздушная эмболия?
– Да, – тихо, но отчетливо выговорил Леха. – В курсе. Я врач. Я все понял. Я виноват – готов ответить. Но ты же…
– Кто, кроме Вора, знает обо мне? – не стала слушать Ли.
– Никто. – Леха опять пошевелил пальцами правой руки. – Я больше никому не говорил. Могу поклясться…
– Необязательно, – отказалась Ли. – Я тебе верю – у тебя лицо доброе, лгать ты не можешь. Окажи мне еще услугу – и прощен навеки.
– Так ты не сердишься? – хрипло прошептал Леха, чуть приподняв голову и просияв той частью лица, что не была скрыта под бинтами. – Да все что хочешь… – Он обессиленно откинулся на подушку, пробормотав извиняющимся тоном:
– Слаб я… Какие сейчас от меня услуги? Ты подожди маленько…
– А некогда ждать, – сокрушенно вздохнула Ли, доставая из сумки мобильный телефон. – Я сейчас номер наберу, а ты, когда абонент включится, скажешь ему то, что здесь написано. – Она извлекла из кармана халата листок с текстом и помахала им перед носом у больного. – Договорились?
– Давай, – Леха протянул левую руку. Ли вложила в его ладонь листок и, набрав номер Саранова, поднесла телефон к правому виску травмированного.
– Это Саранов? – тихо поинтересовался Леха. – Почему тихо? Да больной – вот почему… Слушай внимательно: Пес знает, что Гриша не умер. Он знает, где Гриша находится, так что… – Тут он опять заперхал и несколько секунд отдыхал – собирался с силами. – Так что у тебя очень мало времени – скоро он начнет действовать… Кто? Да Леха! Тьфу, зараза – забыл…
Ли отняла телефон от уха больного, отключила его и спрятала в сумку.
– Слушай, я назвался! – часто дыша, пробормотал Леха. – Вот растяпа! И что теперь?
– Это уже ничего не значит, Леха, – успокоила его Ли, вставая и с интересом глядя на капельницу. – Абсолютно ничего. А знаешь, что сейчас имеет значение?