Обратите внимание: едва эти первые отсветы Тайны обнаруживаются читателем, как тотчас вносится рациональное объяснение, имеющее отношение уже к категории Загадки: «Из принстаунской тюрьмы сбежал арестант, сэр. Вот уже третий день его разыскивают. Выставили сторожевых на всех дорогах». В придачу к этим словам доктор Ватсон тут же вспоминает о «деле Селдена», которым, оказывается, в свое время занимался Шерлок Холмс… Но напомним читателю процитированное выше утверждение Т. Кестхейи насчет фиктивности объяснений. Прибавим к неподвижным фигурам всадников, стоящих на границе дня и ночи, света и тьмы (стражи Апокалипсиса?) кровавый цвет неба и загадочную Гримпенскую трясину, торфяные болота, которую всадники эти охраняют: «Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям».
Если мало этого, обратим внимание на дополнительные характеристики. Например, вот на эту:
«…Узкий проход между искрошившимися каменными столбами вывел нас на открытую лужайку, поросшую болотной травой. Посередине ее лежат два огромных камня, суживающихся кверху и напоминающих гигантские клыки какого-то чудовища».
Нам остается вслед за А. Конан Дойлом констатировать:
«Сцена обставлена как нельзя лучше – если дьявол действительно захотел вмешаться в людские дела».
Всадники Апокалипсиса вообще-то не столько выполняют функции стражей призрачной границы между материальным миром и миром потусторонним, сколько служат грозным предостережением.
Зло персонифицировано – как и положено в детективном произведении – в образе Стэплтона. Конан Дойл снабжает этого героя чрезвычайно любопытной биографией, профессией и хобби.
«Когда он близко подошел к Египту, то сказал он Саре, жене своей: вот, я знаю, что ты женщина, прекрасная видом; и когда увидят тебя египтяне, то скажут: это жена его; и убьют меня, а тебя оставят в живых. Скажи же, что ты мне сестра, дабы хорошо мне было ради тебя». Не подумайте, что автор по рассеянности процитировал Святое Писание. Вовсе нет. Как ни кощунственно на первый взгляд это звучит, но в биографии Стэплтона и его жены явственно прослеживается библейское заимствование: «Женщина, которую он выдает здесь за мисс Стэплтон, на самом деле его жена… Повторяю, эта леди не сестра Стэплтона, а его жена».
Итак, муж и жена появляются в землях, принадлежащих некоему властителю (в повести – сэру Чарльзу Баскервилю), и поселяются здесь с его, властителя, согласия. Властитель, не подозревающий об истинных отношениях «сладкой парочки», принимает чрезмерное участие в судьбе красавицы, за что немедленно карается появлением адского чудовища, рожденного Гримпенскими болотами.
Остановимся и подумаем: что может означать такое пародирование Библии? Кто может позволить себе пародировать Священную историю?
Кто он такой, этот мистер Стэплтон? Присмотримся к нему внимательнее: «Невысокий худощавый блондин лет тридцати пяти, с чисто выбритой, несколько постной физиономией и узким, длинным подбородком. На нем был серый костюм и соломенная шляпа. Через плечо у него висела жестяная ботаническая коробка, а в руках он держал зеленый сачок для ловли бабочек». Казалось бы, ничего привлекающего внимания – ну разве что сачок. Но уже спустя короткое время автор устами доктора Ватсона сообщает: «От этого спокойного бесцветного человека в соломенной шляпе и с сачком для ловли бабочек веяло чем-то грозным. Выдержка и терпение, сопряженные с хитростью, на губах улыбка, а в сердце черная злоба».
Что же скрывает маска безобидного любителя энтомологии?
Бабочка во все времена и во всех мифологиях выступала символом человеческой души. Кто же гоняется с сачком за беззаботно порхающими душами? Порхающими на границе мира земного и инфернального, то есть на болотах: «Какие там редкостные бабочки!.. Я осмеливаюсь туда ходить, потому что у меня есть своя сложная система примет». Это слова самого Стэплтона. Что за энтомолог у врат адской пучины, профессионально охотящийся за пытающимися упорхнуть душами, опять-таки вполне понятно.
«Глазам нашим предстало нечто до такой степени странное и неожиданное, что мы замерли на месте. Эта комната представляла собой маленький музей. Ее стены были сплошь заставлены стеклянными ящиками, где хранилась коллекция мотыльков и бабочек – любимое детище этой сложной и преступной натуры».
Между прочим, эту аналогию сам Конан Дойл формулирует достаточно четко: «Теперь мы его поймали, Ватсон! Завтра он будет биться в наших сетях, как бабочка под сачком! Булавка, пробка, ярлычок – и коллекция на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром».
А вот, кстати, слова об одной грешной душе, уловленной Стэплтоном:
«– Это и есть виновник всех бед – злодей Хьюго.
Лицо на портрете никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в жестокости выражения, но в поджатых губах, в холодном, непреклонном взгляде было что-то черствое.
– Силы небесные! – воскликнул я.
С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона».
История о дьяволе, похитившем душу грешника и использовавшем его тело как временное обиталище, столь распространена в европейской литературе, что превратилась в штамп.
Правда, автор тотчас дает поразительному сходству вполне рациональное объяснение: «Любопытный пример возврата к прошлому и в физическом, и в духовном отношении». Но это объяснение опять-таки имеет отношение к области, которую мы, вслед за профессором Гросвогелем, определили как Загадку – логическую задачу, решаемую героем детектива; у нас же речь идет о категории Тайны.
И еще одна деталь из прошлого Стэплтона: «У меня была школа в одном из северных графств. Для человека с моим темпераментом такая работа суховата, неинтересна, но что меня привлекало в ней, так это тесная близость с молодежью. Какое счастье передавать им что-то от себя самого, от своих идей, видеть, как у тебя на глазах формируются юные умы! Но судьба обернулась против нас. В школе вспыхнула эпидемия, трое мальчиков умерли».
Что же, все представляется вполне логичным: он пародирует Священную историю; он ориентируется в адской трясине как у себя дома; он совращает невинных; он управляет силами ада; он ловит души в преддверье потустороннего мира; он способен воспользоваться телом уловленного им грешника для своих целей. Наконец, он и уходит в преисподнюю, когда противник раскрывает истинный его облик: «Он может спрятаться только в одном месте, больше ему некуда деваться. В самом сердце трясины».
Обратите внимание: «Собака Баскервилей» – чуть ли не единственное произведение Артура Конан Дойла, в котором преступник все-таки уходит от возмездия. Единственное, о чем говорит доктор Ватсон, – это весьма неопределенная фраза о возможном возмездии: «Если земля говорит правду, то Стэплтону так и не удалось добраться до своего убежища».
Об истинной его природе писатель честно предупредил читателя в самом начале повести: «До сих пор моя сыскная деятельность протекала в пределах этого мира, – сказал Холмс. – Я борюсь со злом по мере своих скромных сил, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны».
Гримпенская трясина – символ преисподней, адские врата. Потому наш энтомолог уходит туда и возвращается оттуда с легкостью необычайной, безо всякого вреда для себя. Что и неудивительно: коль скоро трясина – врата преисподней, с чего бы дьяволу испытывать какие-то трудности во время подобных экскурсий? Там ведь для него дом родной.
Но есть кажущееся противоречие, которое читатель наверняка уже заметил.
Оттуда же, с торфяных болот, выходит на сцену и антагонист злых сил – сыщик. Именно в болотах его впервые встречает доктор Ватсон – впервые после начала непосредственного действа, разумеется. Хронология мистерии, хронология проявления Тайны не всегда совпадает с хронологией Загадки, хронологией сюжета. Будем рассматривать пока что первую сцену на Бейкер-стрит, рассказ доктора Мортимера, знакомство с сэром Генри Баскервилем и тому подобное как служебный пролог.
Так что же получается – и этот герой, сражающийся во имя торжества справедливости и добра, тоже обитает в адских глубинах? Как этот факт согласуется с утверждением, что Гримпенская топь – преисподняя?
Вполне согласуется. Нужно лишь внимательнее приглядеться к фигуре частного сыщика (не только у Конан Дойла) и попробовать понять: какова его природа? кто он, собственно говоря, такой, этот центральный персонаж детектива?
Прежде заметим, что первоначально в «Собаке Баскервилей» вообще не должен был участвовать Шерлок Холмс. Известный литературовед Ю. Кагарлицкий пишет по этому поводу: «В это время Конан Дойл еще крепко помнил, что Шерлок Холмс давно погиб, и, выстраивая сюжет, хотел обойтись без него. Но это не удалось. Старый его герой чуть ли не силой ворвался в новую повесть». Д. Д. Карр в книге «Жизнь сэра Артура Конан Дойла»: «Первоначально, как Конан Дойл признавался Дж. Е. Ходдеру Уильямсу, когда он обдумывал рассказ, ему и в голову не приходило использовать Шерлока Холмса. Но вскоре, когда он стал сводить воедино все детали, стало ясно, что надо всем этим должен стоять некий вершитель судеб. “И тогда я подумал, зачем мне изобретать такой персонаж, когда у меня есть Шерлок Холмс?”»
Да, формально «Собака Баскервилей» – история «из архива Ватсона». Но можно ведь ее рассматривать и как посмертную историю великого сыщика.
Если считать его (в рамках литературной реальности, разумеется) существом земным.
Но почему же все-таки Холмс возвращается в наш мир из преисподней? Ведь он – олицетворение справедливости, возмездия, окончательного воздаяния преступнику, злодею. Не так ли? И если уж преступник есть одно из воплощений князя тьмы, то почему же сыщика не представить воплощением предводителя небесных воинств?