Нашъ другъ сэръ Генри и дама остановились на дорожкѣ и попрежнему были поглощены своею бесѣдою, какъ вдругъ я убѣдился, и что не я одинъ былъ свидѣтелемъ ихъ свиданія. Я замѣтилъ развѣвавшійся въ воздухѣ зеленый клочокъ, а затѣмъ увидѣлъ, что его несъ на палкѣ человѣкъ, бѣгущій по болоту. То былъ Стапльтонъ со своею сѣткою. Онъ находился гораздо ближе къ собесѣдникамъ, чѣмъ я, и, повидимому, двигался по направленію къ нимъ. Въ эту минуту сэръ Генри порывисто привлекъ миссъ Стальптонъ къ себѣ. Онъ обнялъ ее за талію, но мнѣ казалось, что она отклоняется отъ его объятій. Онъ приблизилъ свою голову къ ея головѣ, но она, въ видѣ протеста, подняла руку. Вдругъ они отскочили другъ отъ друга и поспѣшно обернулись. Причиною тому былъ Стальптонъ. Онъ дико бѣжалъ къ нимъ, и сзади него развѣвалась его нелѣпая сѣтка. Очутившись передъ ними, онъ сталъ жестикулировать и чуть ли не плясалъ отъ возбужденія. Что все это означало, я не могъ понять, но мнѣ казалось, что Стальптонъ бранилъ сэра Генри, который давалъ объясненія, становившіяся все болѣе и болѣе горячими, по мѣрѣ того, какъ первый отказывался ихъ принять. Дама стояла въ надменномъ безмолвіи. Наконецъ, Стапльтонъ повернулся на каблукахъ и обратился повелительно къ сестрѣ, которая, нерѣшительно взглянувъ на сэра Генри, удалилась вмѣстѣ съ братомъ. Сердитые жесты натуралиста доказывали, что и дама подверглась его гнѣву. Баронетъ постоялъ, посмотрѣлъ имъ вслѣдъ, а затѣмъ пошелъ назадъ по той дорогѣ, по которой пришелъ, повѣсивъ голову и изображая собою олицетворенное уныніе.
Я не могъ себѣ представить, что все это означало, но мнѣ было крайне стыдно, что я былъ свидѣтелемъ такой интииной сцены безъ вѣдома моего друга. Поэтому я сбѣжалъ съ холма и у его подножія встрѣтилъ баронета. Лицо его было красно отъ гнѣва, и брови сдвинуты, какъ у человѣка, окончательно не знающаго, что ему дѣлать.
— Эге, Ватсонъ! Откуда вы выскочили? — спросилъ онъ: — не можетъ быть, чтобы вы, вопреки всему, все-таки слѣдовали за мною.
Я все объяснилъ ему: какъ я нашелъ невозможнымъ остаться дома, какъ я послѣдовалъ за нимъ и какь былъ свидѣтелемъ всего происшедшаго. Былъ моментъ, когда глаза его засверкали, но моя откровенность обезоружила его, и онъ почти спокойно разсмѣялся.
— Мнѣ казалось, что середина этого луга достаточно безопасное мѣсто для того, чтобы человѣкъ могъ считать себя въ уединеніи, — сказалъ онъ, — а между тѣмъ, чортъ возьми, чуть ли не все населеніе видѣло мое сватовство, — и при томъ очень печальное сватовство! Гдѣ занимали вы мѣсто?
— Я былъ на холмѣ.
— Въ послѣднемъ ряду, значитъ. A ея братъ былъ въ самыхъ первыхъ мѣстахъ. Видѣли вы, какъ онъ шелъ на насъ?
— Видѣлъ.
— Не производитъ ли этотъ братецъ на васъ впечатлѣніе помѣшаннаго?
— Не могу сказать, чтобы я когда-нибудь замѣчалъ это.
— Конечно. До сегодняшняго дня и я считалъ его достаточно здравомыслящимъ, но теперь, говорю вамъ, или на него, или на меня слѣдуетъ надѣть смирительную рубашку. Во всякомъ случаѣ, я не понимаю, въ чемъ дѣло. Вы, Ватсонъ, прожили со иною нѣсколько недѣль, такъ скажите мнѣ теперь откровенно: какой недостатокъ препятствуетъ мнѣ быть хорошимъ мужемъ для женщины, которую бы я полюбилъ?
— По-моему такого недостатка у васъ нѣтъ.
— Онъ ничего не можетъ имѣть противъ моего положенія въ свѣтѣ, значитъ, онъ имѣетъ что-то противъ меня лично. Но что именно? Я въ жизни своей никогда никого не обидѣлъ намѣренно. A между тѣмъ онъ бы не допустилъ, чтобы я дотронулся до кончиковъ ея пальцевъ.
— Развѣ онъ это сказалъ?
— Это и еще многое другое. Я знаю ее всего нѣсколько недѣль, но, скажу вамъ, Ватсонъ, что съ перваго же момента почувствовалъ, что она создана для меня, и она также, могу поклясться, была счастлива, когда находилась со мною. Женскіе глаза говорятъ яснѣе словъ. Но онъ никогда не допускалъ насъ оставаться вдвоемъ, и только сегодня въ первый разъ я имѣлъ возможность поговорить съ нею наединѣ. Она была рада встрѣчѣ со мною, но не о любви хотѣла она говорить и, если бы могла, то и мнѣ запретила бы говорить о ней. Она все возвращалась къ старой темѣ объ опасности этого мѣста и о томъ, что она не будетъ счастлива, пока я не покину его. Я отвѣтилъ, что съ тѣхъ поръ какъ увидѣлъ ее, не тороплюсь уѣзжать отсюда и что если она дѣйствительно хочетъ, чтобы я уѣхалъ, то единственное средство къ тому, — устроить дѣла такъ, чтобы уѣхать со мною. Тутъ я сдѣлалъ предложеніе, но не успѣла она мнѣ отвѣтить, какъ прнбѣжалъ этотъ братъ, и лицо у него было точно у сумасшедшаго. Онъ былъ блѣденъ отъ злости, и свѣтлые глаза его сверкали яростью. "Что я дѣлаю съ дѣвушкою? Какъ я смѣю оказывать ей вниманіе, которое ей непріятно? Неужели я воображаю, что если я баронетъ, то могу дѣлать все, что пожелаю?" Если бы онъ не былъ ея братомъ, то я лучше сумѣлъ бы ему отвѣтить. Я ему сказалъ, что мои чувства къ его сестрѣ таковы, что ихъ нечего стыдиться, и что я просилъ ее сдѣлать мнѣ честь стать моею женою. Это, повидимому, нисколько не улучшило дѣла, такъ что я, наконецъ, также вышелъ изъ терпѣнія и отвѣтилъ ему болѣе горячо, чѣмъ, можетъ быть, слѣдовало, такъ какъ она стояла тутъ же. Кончилось все тѣмъ, что онъ ушелъ вмѣстѣ съ нею, какъ вы видѣли, а я остался, сбитый съ толку, самымъ недоумѣвающимъ человѣкомъ во всемъ графствѣ. Скажите мнѣ только, Ватсонъ, что это все значитъ, и я останусь вашимъ неоплатнымъ должникомъ
Я попробовалъ было дать то то, то другое объясненіе, но, право, я самъ былъ совершенно сбитъ съ толку. Все говоритъ за нашего друга: его титулъ, его состояніе, его характеръ, его наружность, и я ничего не знаю, что могло бы говорить противъ него, кромѣ таинственнаго рока, преслѣдующаго его родъ. Въ высшей степени поразительно, что его предложеніе было такъ грубо отвергнуто безъ всякой ссылки на желаніе самой дѣвушки, и что дѣвушка допускаетъ безъ протеста такое положеніе. Однако же, насъ успокоилъ самъ Стапльтонъ, явившись съ визитомъ въ тотъ же день. Онъ пришелъ извиниться за свою грубость, и результатомъ ихъ продолжительнаго разговора въ кабинетѣ безъ свидѣтелей было то, что дружескія отношенія снова возстановились, въ доказательство чего мы будемъ обѣдать въ слѣдующую пятницу въ Меррипитъ-гаузѣ.
— Я не скажу теперь, что онъ не помѣшанъ, — сказалъ сэръ Генри — я не могу забыть его глазъ, когда онъ подбѣжалъ ко мнѣ сегодня утромъ, — но долженъ признаться, что нельзя было требовать болѣе удовлетворительнаго извиненія.
— Какъ онъ объяснилъ свое поведеніе?
— Онъ сказалъ, что сестра составляетъ все въ его жизни. Это довольно понятно, и я радъ, что онъ даетъ ей должную цѣну. Они всегда жили вмѣстѣ, онъ всегда былъ одинокъ, и она единственный его товарищъ, такъ что мысль потерять ее поистинѣ ужасна для него. Онъ говоритъ, что не замѣчалъ, какъ я привязывался къ ней; когда же увидѣлъ это собственными глазами и подумалъ, что ее могутъ отнять у него, то возможность такого удара повергла его въ состояніе невмѣняемости. Онъ очень сожалѣлъ обо всемъ, что случилось, и сознавалъ, насколько безумно и эгоистично воображать, что онъ можетъ сохранить на всю жизнь для себя одного такую красавицу, какъ его сестра. Если суждено съ нею разстаться, то онъ охотнѣе отдастъ ее такому сосѣду, какъ я, чѣмъ кому бы то ни было другому. Но, во всякомъ случаѣ, это для него ударъ, къ которому нужно приготовиться. Онъ откажется отъ всякаго противодѣйствія съ своей стороны, если я обѣщаю не говорить объ этомъ дѣлѣ въ продолженіе трехъ мѣсяцевъ и удовольствуюсь дружескими отношеніями съ дѣвушкою, не требуя отъ нея любви. Я далъ это обѣщаніе, и на томъ дѣло покончилось.
Итакъ, одна изъ нашихъ маленькихъ тайнъ выяснена. Что-нибудь да значитъ достатъ дно хоть въ какомъ-нибудь мѣстѣ той тины, въ которой мы барахтаемся. Теперь мы знаемъ, почему Стапльтонъ смотрѣлъ неодобрительно на ухаживателя своей сестры, даже въ такомъ случаѣ, когда ухаживателемъ былъ столь достойный избранія, какъ сэръ Генри. Теперь перехожу къ другой нити, вытянутой мною изъ спутаннаго мотка, къ объ ясненію таинственныхъ ночныхъ рыданій, заплаканнаго лица миссисъ Барриморъ и воровского странствованія дворецкаго къ западному окну. Поздравьте меня, дорогой Холмсъ, и скажите, что вы не разочаровались во мнѣ, какъ агентѣ, и что вы не жалѣете объ оказанномъ мнѣ довѣріи. Все это было выяснено въ одну ночь.
Впрочемъ, трудились мы двѣ ночи, но въ первую насъ постигла полная неудача. Мы сидѣли съ сэромъ Генри въ его комнатѣ до трехъ почти часовъ и не слыхали ни одного звука кромѣ боя курантовъ на лѣстницѣ. Это было очень тоскливое бдѣніе, окончившееся тѣмъ, что мы оба уснули, сидя на стульяхъ. Къ счастію, это насъ не обезкуражило, и мы рѣшились сдѣлать еще попытку. Въ слѣдующую ночь мы уменьшили огонь въ лампѣ и принялись курить папиросы, не издавая ни малѣйшаго звука. Часы тянулись невѣроятно медленно, но насъ поддерживалъ такой же терпѣливый интересъ, какой долженъ чувствовать охотникъ, наблюдая за капканомъ, въ которомъ онъ надѣется увидѣть попавшуюся добычу. Пробило часъ, пробило два, и мы уже снова хотѣли въ отчаяніи отказаться отъ этого дѣла, какъ вдругъ оба выпрямились стульяхъ и стали напряженно прислушиваться. Мы услыхали скрипъ въ коридорѣ.
Мы слышали, какъ кто-то прокрадывался, пока звукъ шаговъ не умолкъ вдали. Тогда баронетъ безшумно отперъ дверь, и мы пустились въ погоню. Человѣкъ обогнулъ уже галлерею, и коридоръ былъ погруженъ въ совершенный мракъ. Мы стали тихо прокрадываться, пока не перешли въ другое крыло дома. Мы поспѣшили какъ разъ вовремя, чтобы увидѣть, какъ высокій мужчина съ черною бородою, сгорбивъ спину, пробирался на ципочкахъ по коридору. Онъ вошелъ въ ту же дверь, какъ и въ прошлую ночь; свѣтъ отъ свѣчки освѣтилъ ее и бросилъ въ мракъ коридора одинъ. желтый лучъ. Мы осторожно двинулись по его направленію, пробуя каждую половицу, прежде чѣмъ ступить на нее. Мы имѣли предосторожность снять сапоги, но и безъ нихъ старыя доски скрипѣли подъ нашими шагами. Иногда казалось немыслимымъ, чтобы онъ не услыхалъ нашего приближенія. Но Барриморъ, къ счастію, нѣсколько глухъ, при томъ же онъ былъ весь поглощенъ тѣмъ, что дѣлалъ. Когда мы, наконецъ, добрались до двери и заглянули въ нее, то увидѣли, что онъ стоитъ пригнувшись къ окну, со свѣчкою въ рукѣ, и его напряженное лицо прижато къ стеклу, точь-въ-точь какъ я видѣлъ его за двѣ ночи передъ тѣмъ.