— A когда она узнаетъ правду?..
— Тогда дама можетъ оказаться полезною для насъ. Первымъ дѣломъ нужно намъ обоимъ завтра повидаться съ нею. Не находите ли вы. Ватсонъ, что вы уже слишкомъ давно покинули свои обязанности? Ваше мѣсто въ Баскервиль-голлѣ.
На западѣ исчезъ послѣдній румянецъ заката, и ночь воцарилась на болотѣ. Нѣсколько звѣздочекъ заблестѣло на фіолетовомъ небѣ.
— Еще одинъ вопросъ, Холмсъ, — сказалъ я, вставая. Между нами не можетъ быть, конечно, секретовъ. Что все это значитъ? Что ему нужно?
Холмсъ отвѣтилъ пониженнымъ голосомъ:
— Убійство, Ватсонъ. Утонченное, хладнокровно обдуманное убійство. Не спрашивайте у меня подробностей. Я затягиваю его въ свои сѣти точно такъ же, какъ онъ затягиваетъ сэра Генри, и, при вашей помощи, онъ уже почти въ моей власти. Тутъ угрожаетъ намъ одна только опасность: опасность, что онъ нанесетъ ударъ прежде, чѣмъ мы будемъ готовы нанести ему ударъ. Еще день или два, не больше, и у меня въ рукахъ будетъ законченное дѣло, а до тѣхъ поръ берегите ввѣреннаго вамъ человѣка такъ же неотступно, какъ мать бережетъ своего больного ребенка. Сегодняшняя ваша миссія сама себя оправдала, а между тѣмъ я почти жалѣю о томъ, что вы покинули его… Слышите!
Ужасающій крикъ. Среди тишины болота пронесся стонъ, долго не умолкавшій стонъ предсмертнаго ужаса. Отъ этого страшнаго крика кровь застыла въ моихъ жилахъ.
— О Боже мой! Что это такое? Что это значитъ? — воскликнулъ я, задыхаясь.
Холмсъ вскочилъ на ноги, и я увидѣлъ въ отверстіе двери его темную, атлетическую фигуру съ сгорбленными плечами и наклоненною впередъ головою, какъ бы стремившейся проникнуть взоромъ въ темноту ночи.
— Шш! — шепнулъ онъ, — Шш! Слышанный нами крикъ былъ громкій, благодаря его силѣ, но исходилъ онъ откуда-то издалека. Теперь же онъ доходилъ до нашихъ ушей все ближе, громче, настоятельнѣе.
— Откуда это? — шепталъ Холмсъ. И я слышалъ по дрожанію его голоса, что онъ, — желѣзный человѣкъ, былъ потрясенъ до глубины души. Откуда это, Ватсонъ?
— Кажется, оттуда, — отвѣтилъ я, указывая въ темноту.
— Нѣтъ, съ этой стороны.
Снова предсмертный крикъ огласилъ безмолвную ночь громче и гораздо ближе, чѣмъ прежде. Къ этому крику присоединился другой звукъ, — низкое, глухое ворчаніе, музыкальное и вмѣстѣ съ тѣмъ грозное, какъ низкій, неумолчный рокотъ моря.
— Собака! — воскликнулъ Холмсъ. Идемъ, Ватсонъ, идемъ! Царь Небесный, неужели мы опоздали!
Онъ пустился бѣжать по болоту, и я слѣдовалъ по его пятамъ. Но вдругъ откуда-то изъ-зa камней, какъ разъ впереди насъ, донесся послѣдній отчаянный стонъ, а затѣмъ, глухой, тяжелый стукъ. Мы остановились, прислушиваясь. Ни одинъ звукъ не нарушалъ больше тяжелой тишины безвѣтренной ночи.
Холмсъ схватился съ жестомъ отчаянія за голову и ударялъ ногами о землю.
— Онъ побилъ насъ, Ватсонъ. Мы опоздали!
— Нѣтъ, нѣтъ, навѣрное нѣтъ!
— Дуракъ я былъ, что сдерживалъ свой размахъ. A вы, Ватсонъ, смотрите, къ чему привело то, что вы покинули свой постъ! Но, клянусь небесами, если случилось худшее, мы отмстимъ.
Ничего не видя, бѣжали мы по темному болоту, спотыкаясь о камни, продираясь сквовь терновникъ, подымаясь и спускаясь по холмамъ, держась того направленія, откуда донеслись до насъ ужасные звуки. При кпждомъ подъемѣ на воввышенность Холмсъ жадно осматривался, но густой мракъ покрывалъ болото, и ничто не шевелилось на его угрюмой поверхности.
— Видите ли вы что-нибудь?
— Ничего.
— Но слушайте, это что такое?
До нашего слуха донессятихій стонъ.
Вотъ опять слѣва отъ насъ. Въ этой сторонѣ рядъ скалъ заканчивался крутымъ утесомъ, подымавшимся надъ усыпаннымъ камнями склономъ. На его неровной поверхности лежалъ какой-то темный, неправильной формы цредметъ. Когда мы подбѣжали къ этому предмоту, онъ принялъ опредѣленную форму распростертаго ничкомъ человѣка; голова его была подогнута подъ ужаснымъ угломъ, плечи закруглены, и тѣло собрано, точно оно хотѣло перекувыркнуться. Это положеніе было дотого нелѣпымъ, что я сразу не могъ себѣ представить, что слышанный нами стонъ былъ прощаніемъ души съ этимъ тѣломъ. Ни стона, ни жалобы не издавала больше темная фигура, надъ которою мы наклонились. Холмсъ опустилъ на нее руку и съ возгласомъ ужаса отдернулъ ее. Свѣтъ чиркнутой имъ спички освѣтилъ окровавленные пальцы и отвратительную лужу крови, медленно стекавшей изъ раздробленнаго черепа жбртвы. Свѣтъ спички освѣтилъ еще нѣчто, отъ чего у насъ сердца похолодѣли и замерли, — онъ освѣтилъ… тѣло сэра Генри Баскервиля.
Ни Холмсъ, ни я не могди забыть совершенно особенный красноватый костюмъ, который былъ надѣтъ на немъ въ то первое утро, когда онъ былъ у насъ въ Бекеръ-стритѣ. Мы сразу узнали этотъ костюмъ, а затѣмъ спичка затлѣла и погасла, какъ погасла надежда, тлѣвшая въ нашихъ сердцахъ. Холмсъ застоналъ и такъ поблѣднѣлъ, что его лицо выдѣлилось бѣлымъ пятномъ въ темнотѣ.
— Звѣрь! Звѣрь! — воскликнулъ я, ломая руки. Ахъ, Холмсъ, я никогда не прощу себѣ, что покинулъ его.
— Я болѣе виноватъ, чѣмъ вы, Ватсонъ. Ради того, чтобы дѣло было полное и закругленное, я погубилъ своего кліента. Это самый страшный ударъ, какой я когда-либо получалъ въ продолженіе всей своей карьеры. Но какъ могь я знать… какъ могъ я знать, что, вопреки всѣмъ моимъ предостереженіямъ, онъ рискнетъ пойти одинъ на болото!
— Господи! подумать, что мы слышали его крикъ… О Боже, эти крики! И мы не могли его спасти! Гдѣ это животное, эта собака, загнавшая его до смерти? Можетъ быть, она и сейчасъ гдѣ-нибудь въ засадѣ между скалъ. A Стапльтонъ, гдѣ онъ? Онъ отвѣтитъ за это!
— О, да! Я позабочусь объ этомъ! И дядя и племянникъ убиты; одинъ былъ напуганъ до смерти однимъ только видомъ животнаго, которое считалъ сверхъестественнымъ, другой нашелъ смерть въ своемъ дикомъ бѣгѣ, спасаясь отъ него. Но теперь намъ нужно доказатъ связь между человѣкомъ и животнымъ. Если исключить то, что мы слышали, мы даже не можемъ ручаться за существованіе послѣдняго, такъ какъ сэръ Генри умеръ, очевидно, отъ паденія. Но, клянусь небомъ, какъ ни хитеръ молодецъ, а не пройдетъ сутокъ, и онъ будетъ въ моей власти!
Съ болью въ сердцѣ стояли мы по обѣимъ сторонамъ изувѣченнаго тѣла, подавленные этинъ внезапнымъ и непоправимымъ несчастіемъ, которое положило столь печальный конецъ нашимъ долгимъ и тяжелымъ трудамъ. Когда взошла луна, мы вскарабкадись на вершину скады, съ которой упалъ нашъ бѣдный другъ, и оттуда омотрѣли на болото, на половину освѣщенное луною. Далеко, на много миль отъ насъ, по направленію къ Гримпену, виднѣлся одинокій желтый свѣтъ. Онъ могъ исходить только изъ уединеннаго жилища Стапльтоновъ. Съ жуткимъ проклятіемъ погрозилъ я кулакомъ въ этомъ направленіи.
— Почему бы намъ тотчасъ же не схватить его?
— Наше дѣло не закончено. Молодецъ этотъ остороженъ и хитеръ до крайности. Важно не то, что мы знаемъ, а то, что мы можемъ доказать. Если мы сдѣлаемъ одинъ невѣрный шагъ, мерзавецъ можетъ ускользнуть изъ нашихъ рукъ.
— Что мы можемъ сдѣлать?
— Завтра у насъ много будетъ дѣла. Сегодня же ночью мы можемъ только оказать послѣднюю услугу нашему другу.
Мы сошли съ крутого склона и подошли къ тѣлу, ясно выдѣлявшемуся на посеребренныхъ луною камняхъ. При видѣ скорченныхъ членовъ, я почувствовалъ, что мнѣ сдавило горло, и слезы навернулись на глазахъ.
— Надо послать за помощью, Холмсъ. Мы не въ состояніи донести его до голля. Боже мой, да вы съ ума сошли!
Холмсъ вскрикнулъ и наклонился къ тѣлу. Затѣмъ принялся плясать, хохотать и трясти мою руку. Неужели это мой серіозный, сдержанный другъ!
— Борода! борода! У человѣка борода!
— Борода?
— Это не баронетъ… Это… да это мой сосѣдъ, бѣглый каторжникъ.
Мы лихорадочно перевернули тѣло вверхъ лицомъ: окровавленная борода торчала вверхъ, освѣщенная холоднымъ, яснымъ мѣсяцемъ. Не могло быть никакого сомнѣнія; тотъ же выдающійся лобъ и впалые глаза. Это было то самое лицо, которое я видѣлъ при свѣчкѣ высматривавшимъ изъ-за скалы, — лицо преступника Сельдена.
Тутъ сразу все стало для меня яснымъ. Я вспомнилъ, какъ баронетъ говорилъ мнѣ, что онъ подарилъ свое старое платье Барримору. Барриморъ передалъ его Сельдену, чтобы помочь ему бѣжать. Сапоги, рубашка, шапка, — все было отъ сэра Генри. Трагедія оставалась на лицо, но по крайней мѣрѣ этогь человѣкъ заслужилъ смерть по законамъ своего отечества. Я разсказалъ обо всемъ этомъ Холмсу, и сердце мое трепетало отъ благодарности и радости.
— Значитъ, платье было причиною смерти бѣднаго малаго, — сказалъ онъ. Ясно, что собака была пущена по слѣду послѣ того, какъ ее ознакомили съ какою-нибудь принадлежностью туалета сэра Генри, — по всей вѣроятности съ сапогомъ, который былъ утащенъ въ отелѣ, и такимъ обравомъ человѣкъ этотъ былъ загнанъ. Однако же, тутъ есть одна очень странная вещь; какимъ образомъ Сельденъ узналъ въ темнотѣ, что собака пущена по его слѣдамъ?
— Онъ услыхалъ ее.
— Столь закаленный человѣкъ, какъ этогь бѣглый, неспособенъ оттого только, что услыхалъ собаку на болотѣ, пасть въ такой пароксизмъ страха, чтобы дико кричать о помощи и тѣмъ рисковать быть снова пойманнымъ. Судя по его крикамъ, онъ, должно быть, очень долго бѣжалъ послѣ того, какъ узналъ, что собака напала на его слѣдъ. Какимъ образомъ онъ это узналъ?
— Для меня составляетъ большую тайну, — почему эта собака, предполагая, что всѣ наши догадки правильны…
— Я ничего не предполагаю.
— Ну; такъ почему эта собака была спущена сегодня ночью. Полагаю, что она не всегда свободно бѣгаетъ по болоту. Стапльтонъ не выпустилъ бы ее, если бы не имѣлъ причины думать, что сэръ Генри придетъ сюда.
— Моя загадка страшнѣе вашей, потому, что я думаю, что мы очень скоро получимъ отвѣтъ на вашъ вопросъ, между тѣмъ какъ мой можетъ на вѣки остаться тайною. A теперь вопросъ въ томъ, что намъ дѣлать съ тѣломъ этого несчастнаго? Нельзя же его оставить здѣсь на съѣденіе лисицамъ и воронамъ.
— Я бы посовѣтовалъ положить его въ одну изъ хижннъ, пока мы не дадимъ знать полиціи.