– Да, – кивнул лорд Стэйнс, – я это заметил. – Секунду они смотрели друг на друга, а потом Стэйнс медленно, с особой интонацией признес: – Стало быть, вы полагаете, что преступник добивался…
– Локаута! – решительно воскликнул священник. – Забастовки, чего угодно, лишь бы прекратить работу. Ему позарез было нужно, чтобы работа прекратилась и как можно скорее; вероятно, чтобы как можно скорее к работе приступили штрейкбрехеры; и наверняка ему было нужно, чтобы были уволены члены профсоюзов. Вот чего он на самом деле добивался. Один Бог знает, для чего. И он выполнил свой замысел, не особенно задумываясь над тем, что кто-то усмотрит в этом связь с террористами из большевиков. Но потом… Потом, я думаю, что-то пошло не так. Тут я могу только гадать и предполагать, но единственное объяснение, которое приходит мне в голову: что-то начало привлекать внимание к истинному источнику зла, то есть к той причине, по которой он действительно добивался прекращения работ на стройке. И он пошел на крайнюю меру, отчаянную и непоследовательную: попытался оставить новый след, ведущий к реке. Сделано это было с единственной целью – отвлечь внимание от стройки.
Отец Браун посмотрел вокруг через похожие на две луны очки, оценивая роскошь комнаты, качество мебели и сдержанный лоск представительного аристократа, вспомнил два чемодана, с которыми владелец прибыл в новую, тогда еще не обустроенную и пустую квартиру, и довольно неожиданно сказал:
– Одним словом, убийца испугался чего-то или кого-то в этом доме. К слову, а почему вы решили поселиться именно здесь?.. И еще к слову, молодой Генри рассказал мне, что вы, въезжая сюда, назначили ему здесь встречу. Это правда?
– Ничего подобного, – возразил Стэйнс. – Я получил ключи от его дяди накануне вечером. Я понятия не имею, зачем Генри явился сюда в то утро.
– Вот как! Что ж, в таком случае, я, пожалуй, понимаю, зачем он сюда приезжал… Я думаю, вы застали его врасплох, подойдя к дому в ту самую секунду, когда он собирался из него выйти.
– И все же, – произнес Стэйнс, внимательно глядя на священника блестящими серыми глазами, – вы и меня считаете загадкой, не так ли?
– Я считаю вас двойной загадкой, – ответил отец Браун. – Во-первых, мне непонятно, почему вы решили отойти от дела, которым занимались совместно с Сэндом. Во-вторых, почему после этого вы решили поселиться в доме, построенном Сэндом?
Стэйнс какое-то время задумчиво курил, потом стряхнул с сигары пепел и позвонил в колокольчик, стоявший у него на столе.
– С вашего позволения, – сказал он, – я приглашу на наше совещание еще двух участников. Этот звонок для Джексона, невысокого детектива, вы знаете его, он дожидается в коридоре, а Генри Сэнда я загодя попросил зайти ко мне, так что он будет чуть позже.
Отец Браун встал, прошел через комнату и остановился у камина, глубокомысленно сдвинув брови.
– Тем временем, – продолжил Стэйнс, – я охотно отвечу на оба ваших вопроса. С Сэндом я расстался, потому что узнал, что в деле происходят определенные махинации, и кто-то на нем греет руки. Сюда я вернулся и занял эту квартиру, потому что хотел на месте узнать правду о смерти старшего Сэнда.
Когда в комнату вошел детектив, отец Браун повернулся, но головы не поднял и, глядя себе под ноги, на прикаминный коврик, задумчиво повторил:
– На месте…
– Мистер Джексон подтвердит вам, – сказал Стэйнс, – что сэр Хьюберт обратился к нему для того, чтобы выяснить, в чьих карманах оседают деньги фирмы, и он доставил ему результаты своей работы за день до исчезновения старика Хьюберта.
– Да, – медленно произнес отец Браун, – и теперь я знаю, куда он исчез. Я знаю, где искать тело.
– Где? – тут же спросил хозяин квартиры.
– Здесь, – ответил отец Браун и топнул ногой по коврику. – Здесь, в этой уютной комнате, под этим роскошным персидским ковром.
– Господи, откуда у вас такие странные мысли?
– Я только что вспомнил, – сказал отец Браун. – Я увидел это во сне. – Он закрыл глаза, словно пытаясь представить себе тот сон, и продолжил негромким глухим голосом: – Это дело об убийстве вращается вокруг вопроса «Как избавиться от тела?», и я понял это во сне. Каждое утро меня будил стук молотков в этом строящемся здании. В то утро я проснулся и снова уснул, думая услышать стук позже, но так и не услышал. Почему? Потому что в то утро в доме стучали, но это был не тот стук. Строительство здесь уже прекратилось, но рано утром, еще до рассвета, в доме снова раздался стук, короткий, торопливый стук молотка. Спящий человек непроизвольно проснется от знакомого звука, но снова заснет, потому что привычный ему звук прозвучал в непривычное время. Далее, для чего таинственному преступнику было нужно, чтобы стройка немедленно прекратилась и был полностью сменен штат строителей? Потому что, если бы на следующий день на работу пришли старые строители, они бы увидели, что за ночь здесь произошли определенные перемены. Те, кто уже работал на стройке, знали, на чем была закончена работа, и наверняка заметили бы, что в этой комнате без их участия был постелен пол. Причем сделано это было человеком, знающим, как это делать, человеком, который явно вращался в рабочей среде и прекрасно разбирался в строительном деле.
Пока он говорил, открылась дверь, и в комнату просунулась голова, небольшая голова на массивной шее с блестящим пенсне на носу.
– Генри Сэнд говорил, что он человек простой и не умеет играть в кошки-мышки. Думаю, он был к себе несправедлив.
Генри Сэнд развернулся и быстро пошел по коридору.
– Он не только годами успешно прикарманивал деньги фирмы, – ровным бесстрастным голосом продолжал священник, – но, когда его дядя об этом узнал, придумал совершенно новый, необычный способ спрятать его труп.
Тут Стэйнс быстро схватил колокольчик и снова позвонил. Раздался долгий, резкий, настойчивый звон, и маленький человек со стеклянным глазом бросился по коридору вдогонку за беглецом. Его четкие ритмичные движения напоминали движущуюся картинку в зоотропе[30]. В тот же миг отец Браун выглянул в окно, перегнулся через небольшой балкончик и увидел пятерых или шестерых мужчин, выскочивших из-за кустов. Перемещаясь теми же механическими движениями, они, как раскрывающийся веер или рыбацкая сеть, рассыпались по улице полукругом и бросились навстречу пулей вылетевшему из дома беглецу.
Отец Браун увидел во сне только общую схему этой истории, которая не выходила за пределы комнаты, где Генри задушил Хьюберта и спрятал его тело под непроницаемый пол, для чего ему и потребовалось остановить всю стройку. Укол булавкой пробудил в нем подозрение, но только в том, что его вывели на длинную круговую дорогу лжи. Сокрытый на острие булавки смысл заключался в том, что вся история с самоубийством не имела смысла.
Ему показалось, что он наконец понял Стэйнса, и теперь им можно было пополнить его коллекцию неординарных, сложных для понимания людей. Теперь он видел, что этот утомленный джентльмен, которому он однажды приписал зеленую кровь, на самом деле горел в душе холодным зеленым пламенем честности или обыкновенной чести, что и заставило его сначала отстраниться от нечестного дела, а потом почувствовать свою вину за то, что его ответственность ляжет на чьи-то чужие плечи, вернуться и взяться за поиск истины, разбив лагерь на том самом месте, где, как выяснилось, было похоронено мертвое тело. Он добился того, что убийце, который увидел, насколько близко он подобрался к трупу, пришлось спешно устраивать спектакль с халатом и утопленником. Все теперь казалось отцу Брауну очень простым и понятным, но прежде чем засунуть обратно голову, он посмотрел вверх, на звезды в ночном небе, на фоне которых высилось циклопическое здание, и вспомнил Египет и Вавилон, и все то вечное и одновременно мимолетное, что сотворили человеческие руки.
– Я правильно говорил в самом начале, – сказал он. – Это напоминает мне стихотворение Коппе[31] о фараоне и пирамиде. Здесь должны жить сотни людей, но вся эта гора из камня – могила для всего лишь одного.
Преследование мистера Синего
Солнечным днем по берегу моря проходило шествие комедиантов, а чуть выше с мрачными видом шел человек с фамилией такой же невеселой, как и его настроение, – Магглтон[32]. На лице его застыло выражение тревоги, и многочисленные растянувшиеся вдоль пляжа группы и колонны артистов напрасно поднимали к нему взоры в ожидании аплодисментов. Бледно-лунные лики Пьеро, похожие на белые животы мертвых рыб, были не в силах развеять его тревогу, а серые, измазанные золой физиономии негров не могли пробудить в его душе ни одной светлой мысли. Он был печален и подавлен. По лбу его пролегли складки, а остальные черты лица выглядели тусклыми, поникшими. Остатки некоторой присущей им утонченности делали единственное, но бросающееся в глаза украшение его лица как бы неуместным: это усы, топорщащиеся армейские усы, которые, правда, выглядели подозрительно фальшиво. Надо сказать, что они действительно могли быть фальшивыми, но, с другой стороны, даже если они и не были фальшивыми, растительность эта производила впечатление какой-то искусственности, как будто он вырастил свои усы в спешке, усилием воли, и они были частью его работы, а не его самого. Ибо правда заключается в том, что мистер Магглтон был скромным частным сыщиком, и туча на его лице свидетельствовала о серьезном профессиональном провале. В любом случае, нынешнее подавленное состояние сыщика не объяснялось лишь его фамилией, ведь в некоторой степени он мог даже гордиться ею, поскольку походил из небогатой, но порядочной семьи сектантов, которые утверждали, что состоят в родстве с основателем секты магглтонианцев[33], единственным человеком с такой фамилией, решившимся оставить след в человеческой истории.