Итак, мы можем себе представить то, что сильнее притяжения к женщине, – эдакий трагический русский пьедестал мужских антипобед, где первое и второе места будет занимать бутылка, а третье – шприц. Несмотря на резвую прыть шприца, все-таки в России массы по-прежнему тянутся к «большой воде», и бутылка – основной враг любой семьи. Мужчины наши горестными толпами пропивают потенцию где-то к сорока годам. После этого женщины вызывают у них раздражение, слегка прикрытое показным равнодушием. Их тусклые глаза оживляются только при виде одного предмета – бутылочки. Та искра, что освещала раньше их разговоры о женщинах, наконец целиком уходит в разговоры о бутылочке, в покупку бутылочки, в распитие бутылочки. Даже упоминание о бутылочке им мило и приятно. Они начинают приветливо и ласково улыбаться.
Где же исток беды? Есть такое понятие – «импринтинг», впечатывание в душу первых впечатлений. Об этом механизме много в свое время писал великий психотерапевт и по совместительству писатель Михаил Зощенко. Мы сейчас возьмем для исследования только младенцев мужского пола, потому что вопрос о женщинах сложен и уведет нас в дебри. Итак, откуда получает питание мужской младенец? Младенец получает питание из груди. Когда его кормят как положено, он лет до полутора знает, что счастье, жизнь, радость, покой – в груди. Если при этом ему изредка дают чай в бутылочке, это не нарушает общего впечатления. Так, нюанс. Деталь, не изменяющая общего пейзажа. Счастье – в груди! И став взрослым, мужской младенец будет тянуться и к самой груди, и к тому, что напоминает ее форму (купола, к примеру).
Однако кормление грудью уже давно, и все чаще, подменяется искусственным вскармливанием. И мужской младенец, которого вскармливают из бутылочки, начинает уверяться, что счастье, жизнь, радость, покой – в бутылочке! В этой стеклянной подружке, которую он, окрепнув, уверенно держит ручонками к вящему умилению родных. Что же удивляться, что младенцу впоследствии нравится не только содержание бутылочки, но даже сама ее форма, облик, заветный образ.
Вот так вот! Кого кормили грудью – потом тянется к груди. Кого кормили из бутылочки – потом тянется к бутылочке. Отдельно стоит драматическая группа мужских младенцев, которых сначала кормили грудью, а потом стали прикармливать из бутылочки и вскоре перешли чисто на бутылочку. Это, прямо скажем, Гамлеты. Они всю жизнь будут с переменным успехом решать: где же именно расположены счастье, радость, покой и жизнь? Что выбрать? Куда сильнее тянет? Короче говоря, грудь или бутылочка?
Видите, как далеко мы зашли в поисках истока беды. Вот, женщины, что получается: свое счастье и свое несчастье мы куем, как водится, своими руками!
Девочки, срочно учим китайский
: 1506
Остановила машину – такую машину, про которую за версту видно, что она остановится и даму-работницу подвезет: белые с ржавью «Жигули» с разбитым ветровым стеклом. Классика! Однако за рулем сидела не классика, то есть не добродушный чернявый «ара», лихо обгоняющий на своей консервной банке жуткие танки, в которых гордо сидят самые низкорослые и кривоногие представители титульной нации и воображают, будто надо много ума, чтобы ездить по европейскому городу на внедорожнике…
Нет. За рулем сидел китаец. Тихо играла китайская музыка. Я подумала: все, началось.
Китаец не стал спрашивать меня, где находится Суворовский проспект, не торговался, не заламывал цену, не приставал за мои деньги с расспросами, не рассуждал о погоде, но ловко и бесшумно достал карту, посмотрел на нее две секунды и умно и красиво домчал меня наилучшим маршрутом, причем молча. Тихо играла китайская музыка…
Мы знаем, что это неизбежно, не правда ли? В Китае, да будет вам известно, вследствие перекосов социальной политики мужчин на восемнадцать миллионов больше, чем женщин. И у этих восемнадцати миллионов почти нет шанса найти себе женщину, потому что женщины в Китае – дефицит, редкость, ценность, они дорого стоят, они не всем достаются, они не валяются как мусор под ногами, они знают себе цену.
А рядом с Китаем расположена совсем другая страна. Там в де фиците не женщины, а мужчины. Там женщина ничего не стоит, за нее даже в роддоме выносящей младенцев медсестре дают денег в два раза меньше, чем за мальчика. Эта страна так деградировала, что ценность женщины именно как женщины у нее стремительно приближается к нулю. За обесчещенных девочек никакие отцы и братья не мстят. Девственность считается уродством, ее никто не обожествляет, не охраняет. Любой сколько-нибудь здоровый мужичонка может портить девок десятками: они сами лезут. Да только никому неохота их портить, потому что бутылка для мужичка из этой страны в сто раз желаннее Елены Прекрасной. Здесь мужчины так мало зарабатывают, что женщины поголовно вынуждены трудиться, причем зачастую на тяжелых неквалифицированных работах. Их часто бьют мужья. Еще чаще бросают без средств к существованию. Вдобавок в тупых комеди-шоу, которые заполоняют телевидение, их изображают мерзкими глупыми животными. Женщина с детьми – матрона, опора любого государства! – здесь растет как сорняк, никем не поддержанная, так что даже на пешеходном переходе никто из кривоногих внедорожников не остановится, если матрона с детьми задумает перейти дорогу. Кроме того, даже по численности выходит труба: женщин здесь гораздо больше, чем мужчин.
Интересно, на сколько миллионов? Уж не на восемнадцать ли? Если да, то изящный по своей изощренной насмешливости замысел Провидения понятен. Тут не хватает восемнадцати миллионов. А там – лишнего ровно восемнадцать миллионов. Миллионы, миллионы тихих, непьющих, работящих китайцев, для которых женщина – это не мусор, а приз за доблесть, награда, свет, желанная цель, венец трудов! Просто даже по закону сообщающихся сосудов этот полуполный сосуд не может не перелиться в соседний полупустой…
Неужели есть на свете такие глаза (пусть узкие, плевать!), в которых наша баба – не модель, не красотка, но обыкновенная добродушная, работящая, милая, надежная баба, которая может родить нормальных здоровых детей, может вести хозяйство, – представляет из себя наконец-то полновесную, настоящую ценность? Боже! Эти глаза обязаны срочно материализоваться на русском свете!
Так что, девочки, срочно учим китайский. Не для того, чтоб на нем разговаривать, это лишнее. Китайчики сами выучат русский и, поселившись на наших просторах, мигом обрусеют. Кстати, они, конечно, должны принять православие, а по этической части это народ довольно высокого сорта. Правда, догматики – тут уж ничего не поделаешь. Ну ничего, притерпимся… А китайский надо выучить, дабы разговаривать со своим милым по душам – для радости и веселья.
Я хоть и буду в стороне от этого процесса – мыши, я стратег! – но на всякий случай уже прикупила биографии Конфуция и Мао Цзэ-дуна. Не помешает.
Светлая Русь с зелеными волосами
: 1183
Как известно, хороших писателей не бывает, а бывают хорошие книги. Тут я прочла одну такую хорошую книгу – поэтически бессвязное и патриотически насыщенное повествование Натальи Ключаревой «Россия: общий вагон». С обложки глядит на читателя некая продвинутая, прогрессивная деваха с раскрашенным лицом и зелеными волосами. Ну, этим нас не проймешь. Мы в перестройку и не такое видали на девичьих и юношеских лицах. Юноши уж давно свинтили из этого света большими толпами, а модные перестроечные девахи и сейчас кое-где попадаются, спившись вчистую. (Не знаю отчего, но модные девчонки всегда спиваются…)
«Россия: общий вагон» я изучала в пригородной электричке и констатировала про себя: со времен Некрасова, печалившегося, что русский народ своих героев не знает, не несет с базара Белинского и Гоголя сущеглупый холоп, ничего принципиально не изменилось. Вокруг меня читали газеты с кроссвордами и даже не Маринину – Юлию Шилову. Грызли мороженое. С удовольствием, для порядка вначале глянув на коробейника с хорошо выделанной суровостью, покупали всякое мелкое дерьмецо.
Люди были безвкусно и бездарно, но зажиточно и чисто одеты. За окном все сто километров, пока я ехала, расстилались мирные картины: поля, перелески, домишки. Виднелись кое-какие руины советской цивилизации, проржавевшие остовы неведомых зданий, но уверенно вздымал драконовы головы и дорогой новодел.
А между тем из книги «Россия: общий вагон» вставала душераздирающая картина умирающей страны. В брошенных шахтерских поселках выли собаки, голодные чахоточные вылезали из больниц на волю. Сытые злобные власти мучили несчастных погибающих стариков, которые в последнем приступе отчаяния шли маршем на столицу. Искренние и смелые юные революционеры и присоединившиеся к ним девушки с зелеными волосами пытались исправить картину мира. Продвинутые преподаватели читали своим ученикам Генри Миллера и Ги Дебора. Все это, обильно приправленное восклицательными знаками, воспринималось легко и с удовольствием, особенно когда я купила мороженое с названием, которое годилось бы для моего автопортрета, – «Бодрая корова» – и под его благодетельным влиянием перестала жалеть, что взяла в дорогу Ключареву, а не таинственную Шилову.
Цветистый, с явными пятнами одаренности текст начал меня дико раздражать своей очень уж бесхитростной идейной простотой. Юные герои ходят по России и сочувствуют, а толстые дяденьки ездят в машинах и гребут под себя. Нас ведь уже покупали на это в прошлом веке занятные бесы по имени большевики. Может, хватит? Видимо, лживая официальная идеология порождает могучую, но тоже сомнительную реакцию. Разожравшиеся папики и мамики гудят, что все хорошо, – а злые дети, особенно после пьянки или приема в кровь разных химических смесей, вопят, что все плохо.
А все ни плохо, ни хорошо. Все сложно, потому что чертовски сложен этот мир, как бы это ни раздражало девушек с зелеными волосами. От папиков и мамиков тошнит, это факт. Но если судьбы мира возьмут в свои руки девушки с зелеными волосами, годы правления жирных папиков покажутся нам раем на земле. Жутко даже представить, что бы это было!