Эти бдительные стражи умирающих животных садились на землю около умирающей собаки, подскакивая поближе, когда взгляд ее глаз мутнел, и отлетая на несколько шагов, когда животное, собрав последние силы, поднимало голову, чтобы огрызнуться на них. Когда наконец ослабевшая голова падала на землю, отвратительные гарпии бросались к трупу и с криком покрывали его, раздирая его своими острыми клювами и ссорясь между собой из-за добычи.
Забывая своих мертвецов, стая неслась дальше. Живой должен есть. И стая продолжала свои скитания. Собак все ненавидели, и враги избегали их.
В тенистом овраге, на дне которого протекал ручей, впадавший в Таити, жил так называемый королевский тигр, гордый своей силой; несколько лет неоспоримого владычества на своем участке довели его до сознания своего господства над всеми джунглями. В центральной провинции нет зверя более страшного, чем эта порода тигров. Дикий слон и носорог, которым в Тераи тигр должен уступить дорогу, здесь не водятся; и это гордое полосатое животное — по-индийски Баф — смотрело на себя, как на владыку джунглей.
Случилось так, что дикие собаки, как ни обширен район их охоты; никогда не заходили во владения Бафа, и он ничего не знал об их племени. Каков же был его гнев, когда он, лежа в тенистом овраге, недалеко от туши оленя, убитого им накануне около воды, услышал странные, незнакомые доселе звуки визга. Гневно открыв глаза, он увидел дюжину небольших животных — шакалов неизвестной ему породы, — пожирающих его добычу. Ветер дул по направлению от них, поэтому собаки не подозревали его присутствия.
Королевский тигр медленно поднялся, повернул голову и недоверчиво осмотрелся сквозь скрывающую его листву. Неслыханная дерзость! Собаки поедали его добычу…
Огромный зверь бесшумно поднялся с земли, его мягкие лапы бесшумно ступали по земле, пока он не подошел шагов на десять к голодным собакам. Ужасная полосатая маска его выглядывала из зелени, губы были оттянуты назад и обнажали зубы, усы гневно вздрагивали.
Наконец громадная кошка прыгнула. Как молнии, метались вправо и влево его сильные лапы; две из пировавших собак отлетели в стороны, изуродованные; две других вскоре упали рядом с ними, а остальные с визгом вбежали на склоны оврага и исчезли из виду. Баф прыгнул за ними, но, выйдя из тени оврага, остановился — он терпеть не мог жару. Ворча, он вернулся в тень и лег около своей добычи. Свежий запах крови одной из умирающих собак коснулся его ноздрей, он притянул ее к себе лапой и разорвал. Баф пожирал ее с внезапно проснувшимся аппетитом, легко перегрызая небольшие кости, когда ветер донес до его ушей целый хор каких-то странных голосов.
Он поднял свою окровавленную морду и прислушался.
И вдруг весь овраг наполнился целой лавиной небольших животных. Они бежали и визжали: дикие собаки не лают, это свойственно только домашним собакам. Они усеивали края оврага, сбегали вниз по его склонам сквозь кусты. В их визге слышалась страшная угроза, но королевский тигр не мог допустить и мысли, чтобы они могли угрожать ему. Они были для этого слишком ничтожны. Он поднялся, и, оскалив свои окровавленные зубы, свирепо зарычал. Наступление, остановилось, но визгливая стая не рассыпалась в разные стороны, как ожидал тигр. Они тоже оскалились и зарычали ему в ответ, шерсть на спине у них поднялась дыбом, а глаза были со злобой устремлены на него.
Баф смотрел на них с нескрываемым удивлением. Никогда ни одно животное, кроме его собственной породы, не осмеливалось противостоять ему. Он с угрожающим видом сделал несколько шагов по направлению к ним. Стая отступила, но сзади одна из собак бросилась на него и укусила его за ногу.
Только проворный прыжок спас тигра от позорной раны с тыла, и он с злобным рычанием бросился на обидчика. Но прыжок его пришелся в колючий кустарник, где собака сумела увернуться. Вдруг он почувствовал острую боль в хвосте и во-время обернулся, чтобы увидеть, как молодая собака отбегала от него.
Рассвирепев от оскорбления, Баф потерял голову. Он, как безумный, бросался по очереди на каждую группу окружавших его врагов, ни разу не схватил ни одного, и принужденный быстро оборачиваться, чтобы отбивать атаки с тыла. Наконец, он остановился на открытом месте оврага и стал выжидать наступления противника.
Но дикие собаки были слишком хитры, чтобы наступать на не обессилевшего еще врага. Они окружили тигра, подбегали к нему на несколько шагов, а затем опять отскакивали и всегда вовремя, так что он не успевал схватить ни одну из них.
Эта тактика доводила его до бешенства… Со стыдом и гневом в сердце он повернулся и пошел вниз по оврагу. Сознание, что он побежден, доводило его до исступления. Неужели он должен был уступить поле битвы такому врагу? Но что ему было делать. Как биться с таким увертливым врагом? Оставив собакам свою добычу, он позорно отступил.
Но к удивлению тигра они оставались недовольны своей победой. Кучка полувзрослых собак бросилась на тушу оленя, отрывая себе по куску, но остальные последовали за ним. Он бежал впереди, они за ним, рядом с ним, но на безопасном расстоянии. От времени до времени какая-либо собака из стаи — посмелее — подбегала к нему и кусала его за ляжки.
Одна из них — это был Кутта — бежала в уровень с ним, даже немного впереди его, то и дело оглядываясь на него через плечо. Прежний щенок был теперь вожаком стаи, признанный всеми, кроме Джунгли и нескольких подобных ему непокорных. Только они одни не признавали его и хотя и охотились вместе, однако, своим непослушанием часто расстраивали его планы и упускали добычу. Теперь они бежали сзади, предоставляя ближайшее преследование зверя Кутте и его сторонникам.
Но Кутта не обращал внимания на его образ действий. Его единственным инстинктом, крепко засевшим в его мозгу, было отомстить убийце своих сородичей. Если бы Баф знал его нрав, он испытывал бы не только стыд и досаду, когда бежал вниз, оборачиваясь, чтобы огрызнуться на врагов, наступавших сзади, и не обращая внимания на молчаливую собаку, которая бежала рядом с ним, и, повидимому, не собиралась нападать на него. Он не знал, что Кутта никогда не лез в драку, не будучи уверен в себе, и что если он нападал на врага, то это означало смерть для одного из них.
Наконец, искусанный, разгоряченный и негодующий, Баф остановился. В ту же минуту его преследователи сделали то же самое. Они были в то время на широком, открытом пространстве оврага, свободном от кустарника, но с почти отвесным краями.
Тигр, ворча, отошел в сторону и сел, прижавшись спиной к скале. Собаки с досадой расселись перед ним полукругом. Тигр жадно смотрел на их раскрытые пасти с висевшими языками.
Он не мог допустить мысли о их победе и, отдохнув немного, прорвался через окружавшее его кольцо неприятеля и побежал дальше. Но внезапная сильная боль в боку заставила его обернуться, и он увидел собаку, которая, успев нанести ему серьезную рану, отскочила и была вне опасности. Обезумев от боли и гнева, Баф бросился на нее — но напрасно.
Тогда в первый раз страх закрался в душу тигра. Он прыгнул на уступ крутого склона и очутился на просторе. Быстрой ровной рысью он понесся по равнине, покрытой высокой сухой травой с редкими колючими деревьями. Жар все усиливался, и откормленный хищник изнывал в беге, но торопиться было необходимо.
И вот началось преследование. Израненный зверь несся по раскаленной земле. Но избавиться от своих неутомимых преследователей ему не удавалось. Кутта без труда бежал на одной линии с ним. Другие собаки выскакивали со всех сторон, то и дело кусая и раздирая его гладкие бока своими острыми зубами и оставляя на них кровавые следы; только Кутта ни разу не вмешивался в битву и не уменьшал расстояния между собой и своей добычей. Его время еще не пришло.
То замедляя шаг, то несясь во всю прыть, Баф уходил от своих преследователей под жаркими лучами послеполуденного солнца. Его помутневший взгляд встретил извилистую линию высоких деревьев, и он направился туда, потому что знал, что там была река. Может быть, там его ожидало спасение; может быть, в лесной чаще он сумеет укрыться от своих преследователей.
Достигнув реки, он пошел прямо по воде, ступая между камнями, едва покрытыми водой. Собаки следовали за ним по пятам.
На минуту он остановился, с наслаждением опустил в свежую воду свою разгоряченную морду и жадно проглотил несколько глотков воды, потом выбрался на высокий камень и оглянулся кругом.
Заходящее солнце освещало его рыже-черную шерсть, его огромную морду с белыми щеками, огромные лапы и могучее тело, которое могло бы послужить отличным образцом силы.
Кругом него расположились группами собаки: одни пили, другие лежали, высунув языки на мокрых камнях, не сводя с него пристальных взглядов, которые наводили на него ужас.
Он ушел с камня и погрузился в глубокую воду. Но его преследователи, не отставая, плыли за ним. И когда, освеженный, он вышел на берег, они были все с ним спереди, сзади, с боков.
Он помчался бешеным галопом. Погоня продолжалась среди вечерних теней. Баф начал утомляться и попытался остановиться, но враги настигали его, и он снова напрягал свои силы. В гору, с горы, на дно оврагов, по черным каменистым осыпям — дичь впереди, охотники по пятам за нею.
Взошла луна и осветила путь дикой охоты. Наконец, измученный усталостью и желанием спать, Баф остановился у подножья каменистого утеса и прижался спиной к скале.
Собаки разлеглись кругом него.
Он пытался отдохнуть, но засыпать не смел.
Как только он закрывал глаза, кто-либо из его тщедушных врагов ухитрялся укусить его. Он уже отомстил двоим — ударом лапы вышиб у них дух.
Свора могла спать, а он не смел. На рассвете он поднялся и все собаки — с ним. Он бежал напрямик, не разбирая дороги, а солнце поднималось и ослепляло его. В самую жаркую пору дня, измученный жаждой, он попал на зловещий след лесного пожара, где пни поднимались из черной земли. Земля на несколько дюймов была превращена в пепел, который поднимался от ветра и наполнял ноздри и рот, забирался в горло, легкие.