Возможно, многие собаки относятся к автомобилям как к одушевленным существам. Собаки, преследующие машины, очевидно, видят в них больших, непослушных копытных, которых необходимо контролировать. Но Миша не гонялся за машинами. Это был хаски, а представители этой породы не чувствуют сильной потребности помогать людям. Тем не менее, он хорошо понимал, что автомобили могут быть чрезвычайно опасными. Поэтому Миша предлагал им мир. Он смиренно стоял на краю шоссе, опустив голову и хвост, прикрыв наполовину глаза и вежливо прижав уши. Если бы машины могли его увидеть, они бы поняли, что он не оспаривал их авторитет.
Но как только машин становилось мало, смирение Миши куда-то исчезало. Его уши поднимались, хвост тоже, и он бесстрашно проскакивал между ними – само воплощение уверенности. Пес быстро преодолевал шоссе и, довольный, шел своей дорогой. Ни разу, когда я наблюдала за ним, мне не приходилось слышать визг тормозов. Впрочем, иногда Миша терял меня возле такой магистрали – мне не хватало его мужества, а также его скорости и ловкости, и обычно мне приходилось ждать гораздо дольше, чем ему, прежде чем я могла перейти дорогу. Если поток машин разделял нас, Миша ждал некоторое время на противоположной стороне, но рано или поздно приходил к выводу, что мне стало неинтересно, и двигался дальше. О том, чтобы позвать его, для меня не было и речи – я не могла требовать от него снова рисковать и перебегать проезжую часть из-за меня. Если бы мы потеряли друг друга из вида, я бы, скорее всего, просто пошла домой.
В третью категорию Миша включал главные улицы города. Прекрасный пример – знаменитая улица Брэттл-стрит в Кембридже. Миша часто ходил именно по ней. При переходе пересекающей улицы, однако, Миша пользовался лучшим и более разумным методом, чем мы, обычные пешеходы.
В отличие от нас, он не переходил улицу на углу. Вместо этого он сворачивал на пересекающую улицу, проходил по ней около десяти метров, переходил там дорогу и по тротуару возвращался к тротуару Брэттл-стрит, где продолжал свое путешествие. Сначала я не могла понять этого маневра, хотя Миша неизменно пользовался им. Потом я увидела его достоинства и тоже стала так делать. Почему Мишин метод был безопаснее? Потому что в любой точке квартала движение идет только с двух сторон, а не с четырех, как на перекрестке. Пересекая дорогу в середине квартала, человек уменьшает свои шансы быть сбитым машиной, входящей в поворот. С тех пор как я научилась у Миши «технике середины квартала», я заметила, что почти все бродячие собаки делают то же самое, как и люди, которым нужно дополнительное время для перехода или безопасность которых зависит от их слуха. Некоторые слепые люди, например, используют такую же технику.
Однако Мишу заботила не только безопасность. Деревья, фонарные столбы, почтовые ящики или пожарные гидранты обычно стоят сразу за линией застройки в тех местах, где бродячие собаки любят переходить улицу. Для собак это очень подходящее место, чтобы оставить сообщение или знак. Миша подходил к этим объектам, внимательно изучал их, а затем поднимал заднюю лапу. Очень знакомое зрелище для большинства владельцев собак. Практически все кобели метят неподвижные предметы (или то, что они считают неподвижными предметами). Иногда Миша оставлял несколько меток, экономно расходуя мочу. Он тщательно обнюхивал свою метку, снова мочился, иногда повторяя процедуру по пять-шесть раз, прежде чем удовлетворялся и был готов продолжать путь. Иногда он старался оставить метку как можно выше – почти на метровой высоте. Но даже эти высокие метки не всегда ему нравились, и Миша старался снова и снова.
Что это означало? Конечно, это было не только лишь простое опорожнение мочевого пузыря. Если Миша просто хотел писать, он вообще не поднимал ногу, а слегка сгибал колени, чтобы не намочить задние лапы, и мочился по-щенячьи, прямо на землю. Следовательно, Миша поднимал ногу, чтобы пометить территорию? Да, я была уверена в этом до тех пор, пока не начала вести свои наблюдения. Итак, я отмечала все места, где Миша оставлял метки, чтобы узнать, что именно, по его мнению, принадлежит ему. Вскоре у меня появился огромный массив данных, демонстрирующих, что его предполагаемая территория была практически везде, куда бы он ни пошел.
Но как такое возможно? Разве такой смышленый пес, как Миша, не захотел бы в какой-то степени отличать свои родные места от чужих и дальних? Разве он одинаково ведет себя там, где живет, и в тех местах, где появляется только изредка? Но Миша задирал заднюю лапу примерно с одинаковой частотой, независимо от того, как далеко он находился от дома.
На оживленных улицах поведение Миши менялось. Здесь он не предпринимал мер предосторожности в отношении машин и никогда не ходил по тротуару, а вместо этого смело шел себе по самой середине проезжей части – само воплощение уверенности в себе. Даже на перекрестках этот пес продолжал идти по разделительной полосе. Он явно не мог видеть машины, несущиеся к нему на перекрестке. И тем не менее ни разу не стал виновником ДТП. Как ему это удавалось?
Я, наверное, никогда бы не узнала этого, если бы оба уха у Миши были такими же, как у большинства других хаски – жесткими и стоячими. Но у него кончик левого уха был мягким, и когда Миша спокойно бежал рысью, этот левый кончик подпрыгивал. Однако когда пес настораживался или думал о чем-то важном, кончик его левого уха поднимался и застывал, как и на правом ухе. Однажды, следуя за Мишей по переулку на велосипеде, который я использовала для своих собаковедческих исследований, я увидела, как его левое ухо напряглось, когда он приблизился к перекрестку. По своему обыкновению, он не отрывал взгляда от улицы впереди, но чем ближе он подходил к перекрестку, тем явственнее оба его уха напрягались и разворачивались в стороны. К тому моменту, когда Миша был готов пересечь перекресток, что он всегда делал, не меняя скорости и крутя головой по сторонам, его уши были «настроены» на пересекающую улицу. Если приближалась машина, он ее слышал издали. Более того, его слух указывал не только местонахождение машины, но и ее скорость. Все, что нужно было сделать Мише, чтобы не стать жертвой ДТП, это либо проскочить перед машиной на перекрестке, либо пропустить ее.
Почему он не смотрел на автомобили, едущие сбоку? Потому что он следил за появлением собак. Почуяв приближение Миши, все псы, находящиеся не на привязи, покидали свои дворы и веранды и выбегали на улицу. Миша хотел быть готовым к их появлению. Он хотел видеть их до того, как они заметят его, и быть готовым к встрече. Разумеется, ближайшая собака подходила к Мише с поднятым хвостом и ушами. Когда эта собака оказывалась метрах в десяти, Миша замедлял шаг, но постепенно шел на сближение.
Шея Миши выгибалась дугой, хвост поднимался. Вторая собака останавливалась для встречи с ним. Миша подходил, и оба пса церемонно становились на небольшом расстоянии друг от друга. Миша обычно отворачивал голову, чтобы искоса посмотреть в глаза другой собаке, которая обычно смотрела на Мишу прямо, но вопросительно, а потом слегка отворачивала голову. Во время таких встреч Миша держал хвост высоко поднятым, а уши направленными вперед. Шерсть его при этом слегка приподнималась. Если другая собака пыталась обнюхать его под хвостом, Миша отпрыгивал в сторону, чтобы избежать этого. Наконец, он делал решающий жест: он поворачивался мордой к боку второй собаки, его шея сильно изгибалась, а нос практически утыкался в загривок другой собаки. Только после этого он иногда снова менял стойку и позволял другому псу исследовать его.
Иногда, когда казалось, что напряжение уже спало, одна собака толкала другую бедром. При этом вторая собака либо никак не реагировала на это, либо прижимала уши и слегка опускала хвост. Никто точно не знает, что означает этот толчок бедром. Может быть, так собаки дают друг другу прочувствовать свою массу. В любом случае, этот тест, похоже, помогает им прийти к соглашению. Обычно вскоре после этого они расходятся, и каждый пес идет своей дорогой.
Миша таким образом проверял каждую собаку, которая хотела обнюхаться с ним, и неизменно выходил из таких встреч с высоко поднятым хвостом, что являлось признаком его превосходства над другой собакой, которая уходила с низко опущенным хвостом. Затем Миша мог пригласить другого пса поиграть или получал от своего визави приглашение слегка порезвиться. Миша мог также пригласить другую собаку следовать за собой.
Будучи очень прагматичным псом, Миша никогда не утруждал себя кружением вокруг крошечных собачек, а просто проносился мимо или перешагивал через них. Точно так же он никогда не пытался кружить вокруг здоровенных собак, делая вид, что не замечает их. Очевидно, он не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, что огромные собаки могли превосходить его физически. Вместо этого Миша общался с собаками, чей вес отличался от его собственного на 4–7 килограммов (в этот диапазон попадало более 90 процентов собак, с которыми он встречался). Он проводил больше времени, кружа вокруг кобелей, чем вокруг сук, которые, как правило, были менее общительны. Однако, какого бы пола ни была чужая собака, в тот момент, когда встреча завершалась, Миша, сохранив свое превосходство, продолжал идти по улице, повторяя точно такое же поведение с каждой собакой, которая не отступала от него. Он продолжал путешествовать по городу, проходя квартал за кварталом, и хладнокровно кружил вокруг всех собак, которые попадались ему навстречу.
Сначала я видела в этих собачьих встречах лишь препятствие для Мишиных путешествий, что-то вроде проблемы, которую нужно решить, чтобы достичь своей цели. Так что я терпеливо следовала за ним из квартала в квартал и все более озадачивалась тем, что он, кажется, так и не находил того, что искал.
Я решила, что Миша не ищет компании, ведь он никогда не проводил больше минуты ни с одной из чужих собак. В любом случае у него была своя группа в моем доме: его верная жена Мэри вместе со щенками и еще два мопса, которые из-за своих малых размеров с самого начала повиновались ему, когда мы все вместе шли гулять (на прогулках мне нужно было держать Мэри на поводке, чтобы она не убежала вместе с Мишей куда глаза глядят).