должны отбираться бойцы, имеющие склонность к работе с собаками и любящие животных»[15]. Летом сорок первого такой возможности не было. И приходилось приучать людей к обращению с «живой техникой».
Одни просто боялись собак, другие искренне удивлялись, что «они, оказывается, соображают». Однако потребовалось не так уж много времени, чтобы самые брезгливые, вычищая своего четвероногого напарника, ласково приговаривали: «теперь другой сторонкой повернись, Жучок». Или, забирая миску после утренней кормежки, нахваливали: «умница, Тайга, миску можно и не мыть».
Среди них — людей и собак — Дина высматривала самых способных, самых целеустремленных.
Владимир Зинченко раньше к собакам «никак не относился», но будучи исполнительным и добросовестным бойцом, сумел наладить хороший контакт с доставшейся ему напарницей — серебристой с пушистым хвостом Змейкой.
А потом случилась беда: во время тренировки благополучно нырнувшая под танк Змейка осталась лежать на песке, а танк, пофыркивая, ушел вперед. Зинченко бросился к безжизненному тельцу, бережно приподняв, взял на руки и понесся в ветеринарную часть: «Нервный шок. Все остальное в полном порядке. До утра полежит у меня». Действительно, на следующий день Змейка как ни в чем ни бывало приветствовала Владимира звонким лаем и танцами вокруг напарника. Взяв собаку на поводок, Зинченко направился на полигон, но едва Змейка услышала шум мотора, она плотно прижала ушки к голове и, поджав хвост, судорожно потянула Зинченко к ветеринарной части. Так продолжалось недели две и стало ясно: собака настолько травмирована, что в ближайшее время нуждается в покое, пока сможет вновь вернуться к работе. Если вообще сможет.
Шло время. Зинченко работал уже с другой собакой, но упросил командира оставить за собой и Змейку. По правилам, ее следовало выбраковать (война!), но Владимир был уверен, что собака вернется в строй. «А пока я возьму ее на свое довольствие, нам хватит». Дина поддержала Зинченко, интуиция подсказывала — парень прав. И поздней осенью Змейка снова пошла под танк!
В отряд прислали пятерых пограничников на должности инструкторов.
— В ваше распоряжение, воентехник Волкац, — приказал Акишин. — Срок — месяц. Выполняйте.
Выбрали собак, отправились на полигон. Его делили с 10-м отрядом СИТ, тоже харьковского комплектования. Танк. Неподвижный и неприступный.
— Подведите собаку, дайте ознакомиться.
Собакам запах бензина, масла и прочей гадости категорически не нравился. Они чихали и отворачивали носы. Зато под брюхом, куда заглянул любопытный Жучок, оказался вкусный кусочек. Подобная игра собакам понравилась. Дальше следовало приучить собак проползать между гусениц, для этого прорывали ложбинку.
— Пускаете собаку. Команда «Вперед». С другого конца — помощник с лакомством.
Справились с этим заданием. Параллельно Дина объясняла, как устроен вьюк, как его надевать и куда закладывать взрывчатку (пока ее роль исполнял песок).
— Теперь работаем с включенным двигателем…
Шум мотора понравился не всем. Тайга, серенькая лаечка, поначалу отказалась нырять под танк. А рыжий дворянин на звук не прореагировал. Через две недели собаки проскакивали под танком уже с вьюками и под грохот орудий и взрыв пакетов. Проблемы начались, когда пришлось пускать собак под медленно движущийся танк. Одна категорически отказалась. Пришлось заменить. В положенное время пятеро бывших пограничников сделались вполне профессиональными инструкторами.
И все бы ничего, так откуда не возьмись — чумка. Скверная болячка косила личный состав четвероногих солдат налево и направо, наповал. В занятиях начался разнобой: собаки погибали, на их место приходили новые, которых следовало заново учить. А немцы шли на Харьков. Акишин собрал командиров: «Командование Харьковского военного округа выделило железнодорожный состав, с которым мы можем эвакуировать семьи в глубокий тыл». Со скандалом Дина все же уговорила маму уехать.
В Малиновке стояли до октября и в первых числах начали продвижение на юг. Отряд еще не был готов к участию в боевых действиях и передвигался на восток. На 28 сентября 1941 года роты 9-го армейского отряда находились в 56, 18, 37 и 9-й армиях.
На подступах к Харькову шли ожесточенные бои, 25 октября немцы вошли в город. Дина мучилась бессонницей: она не могла себе представить, что по улице Тевелева, по выученной до каждого дома, камешка на мостовой Сумской ходят чужие, хозяйничают в ее родном доме, гуляют по набережным Лопани. Любимый Карповский сад опоганен сапогами фашистов, топчущих золотые листья осенних кленов и дубов. И что будет с теми, кто остался в городе?!
А тем временем враг неудержимо рвался к Москве. Первые полосы «Правды» полны тревожных заголовков: «На защиту родной Москвы», «Враг рвется к Москве», «Вражеский натиск усиливается», «Защитники Москвы! С вами — весь советский народ». Дина повторяла, как заклинание: «Москва, родная, держись, пожалуйста!» Думать о том, что немцы могут взять столицу, она себе не позволяла. Последние известия с фронтов Отечественной войны (Западный фронт) сообщали: «наступление на нашу оборону усиливается с каждым днем», «свежим частям противника в размере дивизии удалось несколько вклиниться в линию нашей обороны и в районе города N потеснить наши части».
Глава 8Москва. 1941. Октябрь — декабрь
Москва держалась. Операция «Тайфун» набирала обороты, но постоянно наталкивалась на отчаянное сопротивление советских бойцов. До последней живой капли крови сражались защитники Москвы, до последнего дыхания удерживали каждый рубеж на подступах к столице. Рассчитывать на помощь союзников не приходилось: Сталин направил второе послание Черчиллю с предложением открыть второй фронт уже в этом году, чтобы «оттянуть от восточного фронта 30–40 немецких дивизий». И Черчилль вновь отказал.
С 13 октября бои на всех направлениях к столице приняли ожесточенный характер. 13 октября советские войска оставили Калугу, 17 октября — Калинин, 18 октября в руках гитлеровцев оказались Малоярославец и Можайск.
Столица переходит на осадное положение.
«ПОСТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–200 километров западнее Москвы, поручена командующим Западным фронтом генералу армии т. ЖУКОВУ, а на начальника гарнизона города Москвы генерал-лейтенанта т. АРТЕМЬЕВА возложена оборона Москвы на ее подступах.
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный комитет обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта города Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правил, утвержденных московской противовоздушной обороной и опубликованных в печати.
3. Охрану строжайшего порядка в городе и пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. СИНИЛОВА, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.
4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный комитет обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.
План гитлеровцев взять Москву к середине октября провалился, но… Немцы хозяйничают в Клину, Солнечногорске, Яхроме и Красной Поляне. До Москвы оставалось менее 30 километров. В расположенную в Красной Поляне 2-ю танковую дивизию вермахта уже завезли парадную форму для победного шествия по Красной площади Москвы.
Столица сдаваться не собиралась. В районные и городские комитеты комсомола и ВКПб шли нескончаемо люди с просьбой отправить их на фронт. Сотни тысяч москвичей — инженеры, служащие, домашние хозяйки, студенты — круглосуточно работают на строительстве оборонных рубежей. Люди недосыпают, руки с непривычки стерты в кровь. Немцы засыпают их листовками, предлагая не тратить силы зря, мол, все равно Москва будет сравнена с землей. Бумажки рвали, а когда сыпались бомбы деваться, увы, было некуда. Налет проходил, забирали убитых, раненых и, оплакивая погибших, люди вновь брались за лопаты. «Только на внутреннем поясе обороны в октябре — ноябре трудились почти 250 тысяч человек, три четверти — это женщины и подростки. Противотанковые рвы — 72 тысячи метров, надолбы, эскарпы и контрэскарпы — сто тридцать две с половиной тысячи метров. Вырыто сто тридцать километров окопов и ходов сообщения». «Этими женскими и полудетскими руками было вынуто три с половиной миллиона кубометров земли», — вспоминал маршал Жуков. Помнит ли сейчас кто-нибудь об этом?
Ощетинились ежами городские улицы. «Но сознание опасности увеличивает наши силы», — с такой статьей выступил 19 октября в «Правде» президент Академии наук СССР В. Л. Комаров. «Перед лицом смертельной опасности нужна величайшая стойкость. В ней — залог победы. Всю кровь, весь труд, все мысли — фронту! В победе над врагом — наше счастье, наша жизнь, наши надежды. И мы добьемся победы, добьемся упорной, тяжелой и самоотверженной борьбой на фронте и в тылу! Главное — твердость, непреклонность, решимость к победе»