Вдруг шум затих. Я вскочил, поднялся на второй этаж и заглянул в комнату. Мать спала. Это успокоило меня, но на всякий случай я запер дверь и снова вернулся на лестницу.
Из своей комнаты вышел Симада.
— Почему ты в школу не пошел? Понимаешь, эта болезнь сама не пройдет, надо в больницу ложиться.
Но я-то считал, что если мать не будет выпивать дней пять, то болезнь пройдет сама собой, и поделился своими соображениями с Симадой. Но он сокрушенно покачал головой:
— Можно десять лет не пить, а потом от одной капли сорваться… Пойду-ка я в туалет. Можешь в моей комнате телевизор посмотреть, — и Симада отправился в общий туалет в конце коридора, а я зашел в его комнату и уселся перед телевизором.
Рядом с телевизором — встроенный шкаф, дверца его чуть приоткрыта, и я невольно заглянул внутрь. На верхней полке громоздились матрасы-одеяла, а внизу я обнаружил два картонных ящика, один из них был доверху набит какими-то журналами. Журналы лежали обложками вниз, я взял один и перевернул. В глаза бросились фотографии женщин. Одна из них почему-то была связана и подвешена к дереву, а на другую и вовсе надет ошейник. Сердце бешено колотилось. Я напряженно прислушивался к шагам в коридоре и листал страницу за страницей. Потом быстро положил журнал на место и вдруг заметил, что из-под кучи сигарет, тетрадей, блокнотов выглядывает толстый конверт. Я и сейчас не могу объяснить, почему я тогда твердо знал, что в нем лежат деньги, толстая пачка купюр. Вернувшись в комнату, Симада сказал:
— Может, сходишь в диспансер? Или нет, лучше, в районную администрацию. Как ни крути, от того, что она здесь будет лежать, ничего не изменится.
Он вытащил из шкафа пакет с леденцами и угостил меня. Я запихал в рот леденец, пробормотал что-то невнятное и спросил разрешения иногда приходить, чтобы смотреть телевизор. Уже тогда я задумал украсть деньги.
— Да приходи, все равно у меня комната как зал для собраний, — усмехнулся Симада и закрыл шкаф.
Все три дня, пока я не ходил в школу, мать не пила. Она, то и дело хватая меня за руки, клялась бросить пить. Из денег, присланных братом, оставалось всего четыреста иен, а до следующей получки было еще десять дней. Но мать пропила эти последние четыреста иен в тот же вечер, и когда я вернулся из школы, она сидела, причитая: "Умереть хочу, умереть хочу", — и вдруг показала мне язык.
— Почему ты мне язык показываешь? — крикнул я и ударил ее. Ударил свою мать изо всей силы.
Потом кинулся из комнаты, добежал до середины лестницы, вслух отсчитывая ступеньки, и уселся рядом с окошком.
Вернулся чем-то недовольный фокусник. Он поднялся на второй этаж, крикнув по пути Симаде:
— Ты заметил, последние дни у нас трамвай нормально ходит?
— Так ее сын караулит…
Я вспомнил, как мы жили до того, как исчез отец. У него был маленький цех, где вязали перчатки. Все покатилось под гору с того дня, когда он, желая помочь наладить свое дело одному человеку, который много лет трудился у него, поручился за него и поставил свою печать на каких-то документах.
Когда я учился в средних классах, отцу пришлось продать свой цех и пойти в служащие. Если не считать того, что он был немного трусоват и любил поворчать, то его можно назвать хорошим отцом — не пил, не пропадал часами за азартными играми и по характеру больше подходил для того, чтобы тихо служить где-нибудь, а не вести хлопотные дела в цехе. И наверное, поэтому он не выражал особого недовольства своей изменившейся жизнью — в назначенное время уходил на работу и так же в определенный час возвращался домой. И так каждый день.
Мать славилась тем, что всегда умело делала заначки. Она была куда разговорчивее, чем отец, и гораздо сильнее, чем выглядела. Когда отцу пришлось отдавать свое дело в чужие руки, она заявила, ободряя нас: "Ничего страшного, как только появится возможность, большое дело откроем".
Почему же все так случилось, из-за чего мы оказались в таком положении? Для меня, пятнадцатилетнего, это было как дурной сон. Интересно, где сейчас отец и чем он занимается? Почему же мать не может бросить пить? И хотя мои мысли рассеянно скользили по прошлому, я ни на минуту не переставал напряженно вслушиваться в то, что делается на втором этаже.
Фокусник закрылся у себя в комнате, а Симада смотрит телевизор. Если действовать быстро, хватит и минуты. Пока Симада пойдет в туалет, я успею вытащить деньги и выскочить из дома. Но в эту минуту кто-нибудь может выйти в коридор или фокусник заявится к Симаде в комнату… И если меня поймают… Но, признаться, в тот момент я не задумывался над тем, что собираюсь сделать.
Минут через двадцать в коридоре послышались шаги, удалявшиеся в сторону туалета, — это явно Симада туда направлялся. Я поднялся на несколько ступенек и заглянул в коридор, проводил взглядом Симаду, скрывшегося в туалете, и буквально на мгновение бросил взгляд на комнату фокусника. Зашел в комнату Симады, открыл шкаф и из-под кучи сигарет, тетрадей-блокнотов вытащил конверт. Быстро вытянув из него купюру в десять тысяч иен, вернул все на прежнее место, захлопнул шкаф, вышел в коридор и спустился по лестнице.
Я передумал выходить на улицу и вернулся на середину лестницы, потому что у входа промелькнула какая-то фигура. Но человек не вошел в "Камэи-со", а прошествовал мимо химчистки.
Когда Симада вышел из туалета и окликнул меня, мне показалось на миг, что сердце у меня остановилось.
— Чего ты там сидишь? Я посмотрел на него снизу.
— Да мне отсюда забегаловку видно.
— Ты так и собираешься торчать там постоянно?
Я молча кивнул и постарался придать своему лицу жалкое выражение.
На смуглом лице Симады появилась улыбка. Он ушел к себе. Хотя мне и пришлось слегка поволноваться, надо признать, что украл я деньги с таким хладнокровием, которого сам от себя и не ожидал. Но сейчас я думаю, что на самом деле я был растерян и взволнован гораздо сильнее. Потому что обнаружил, что сижу на ступеньку выше, чем обычно. Именно поэтому Симада увидел меня…
После этого раз, а иногда и два раза в месяц я стал прокрадываться в комнату к Симаде и вытаскивать деньги. Я возвращался из школы, садился на привычное место возле окошка и, прислушиваясь ко всему, что происходит, выжидал ту единственную минуту, когда в коридоре никого не было. Иногда такой минуты не выпадало больше трех месяцев. А бывало так, что после некоторого колебания я все-таки решался пойти, но в это время фокусник или кто-то другой выходили в коридор.
Мать все так же напивалась, и каждый раз, когда это случалось, я бил ее. Сколько раз она, схватив меня за руку, со слезами на глазах клялась бросить. Но обычно не проходило и пяти дней, как обещание забывалось и она, пьяная, лежала на трамвайных рельсах, или у входа на рынок, или прямо рядом с домом, да в таком виде, что прохожие стыдливо отворачивали глаза.
Всего я украл у Симады восемьдесят пять тысяч иен. Через восемь месяцев после того, как я в первый раз вытащил десятку, он поменял замок. Наверное, думал, что кто-то крадет деньги, пока его нет дома. Мне было непонятно, почему Симада целых восемь месяцев не замечал пропажи денег, но еще более удивительным мне кажется то, что никто за это время не подумал, что краду я.
После того как Симада поставил новый замок, я решил завязать. Но на привычном месте посередине лестницы сидеть продолжал, разве только зимний холод выгонял меня оттуда. Вскоре Симада съехал из "Камэи-со". А в один прекрасный день ушел из дома и не вернулся фокусник, а вскоре исчезла и его сестра. В дом въехали новые жильцы, но я все так же, придя из школы, садился на лестнице и всем своим существом вслушивался в звуки нашего вонючего, мрачного дома.
Вот кто-то полощет рот, вот кто-то перевернулся во сне, кто-то стелит постель, кто-то позвякивает ложечкой, помешивая кофе… Вот мать, которой не терпится выпить, нервно постукивает пальцами о татами…
И незаметно для меня мой слух стал выискивать звуки, раздающиеся не в доме, а где-то в глубинах моей души. Это были звуки, созданные моим воображением. И среди этих несуществующих звуков мне слышались звуки ударов — это я бью свою мать.
В двадцать четыре года я женился, и к тому времени у матери стало сдавать сердце. Стоило ей чуть-чуть выпить, как у нее начинались приступы аритмии и она задыхалась. Поэтому-то она распрощалась с алкоголем.
Вернее, ей просто некуда было деваться. Отец так и не появился, и мы до сих пор ничего не знаем о его судьбе. Брат закончил вечернюю школу и поступил работать на фармацевтическую фирму. Сейчас он живет в Нагое, воспитывает трех дочерей.
Казалось бы, все уже забыто, но иногда, непонятно почему, в душе я обращаюсь к себе, к тому мальчишке на лестнице в "Камэи-со". И тогда на миг становится тяжело в груди, и ладони покрываются холодным потом. А если бы меня тогда поймали? Страшный смысл моих поступков лишает меня способности нормально соображать, и все звуки вокруг, превратившись в один вопрос, возвращают меня на середину лестницы. За что судьба была так милостива ко мне? Почему? Ко мне, который поднял руку на собственную мать, какими бы ни были для этого причины…
Это мучает меня, не дает мне покоя, но в то же время отрезвляет и дает силы жить дальше.
Горячая кола
Минутах в двадцати от вокзала, если ехать на автобусе, начинается новый микрорайон. Прямо на углу — кафе "Атлас", рядом с ним — начальная школа, детский сад, а вокруг — сплошные новостройки. За кафе — русло реки, где нет воды, а на другом берегу виднеется бетонная крыша психиатрической больницы.
После того как два года назад стало точно известно, что реку засыплют, супруги Судо — Хидэо и Нобуко — взяли ссуду на двадцать пять лет и купили в этом месте двухэтажный домик, на первом этаже которого открыли кафе "Атлас". Но по соседству жили в основном молодые семьи, мужчины ездили на работу в Осаку и Кобз, тратили на дорогу часа по два, и посетителей в кафе было совсем мало. К вечеру усталые главы семейств возвращались, ужинали и из дома уже не выходили. Что только Хидэо Судо ни перепробовал, чтобы привлечь посетителей… Одно время даже готовил дешевый комплексный завтрак — салат, тосты и кофе, а потом, плюнув на прибыль, решил подавать по воскресеньям бесплатно суп к рису с подливкой карри. Но маленький зал в пять цубо редко бывал заполнен, и через три месяца после открытия Хидэо всерьез стал подумывать о том, чтобы заложить участок с домом, взять новый кредит и начать другое дело. Как раз тогда и стало известно, что на северной окраине микрорайона вскоре откроется завод по производству камабоко — изделий из рыбной пасты, а прямо напротив "Атласа" построят общежитие для работниц. Женское общежитие — это как раз то, что нужно. Скорее всего, завод будет работать круглосуточно, в три смены, и если немного подождать, глядишь, заводские станут завсегдатаями кафе. Супруги подбадривали друг друга и все никак не могли дождаться, когда же заселят общежитие. Стройка закончилась даже раньше, чем было намечено, и два месяца назад в общежитие заселилось порядка пятидесяти девушек. Но тогда же открылось еще одно кафе, хозяева которого тоже рассчитывали на клиентов с завода. Оно было стилизовано "под горный домик" и раза в три просторнее "Атласа". Это окончательно добило жену Судо, и когда строительство кафе-конкурента было в самом разгаре, она устроилась на работу в магазин электротоваров, который держали ее родственники. Нобуко объяснила мужу, что хочет заработать са