Невысокий мужчина в сером костюме уже приближался к годам пятидесяти, уже седел. Он стоял перед стенкой с фотографиями и рассказывал собравшимся, что снимки представляют один из важнейших моментов в истории Чехословакии. Тут он показал на одну из фотографий и сказал:
- А эту вот группу манифестантов я видел лично.
- Вы были среди них? – спросил кто-то по-венгерски.
- Нет, я всего лишь проезжал мимо на трамвае. Мы, пассажиры, вообще не знали, что происходит, почему на улице такие толпы. Вагоновожатый даже не остановился, лишь чуточку притормозил. Двери пассажирам он открыл только через две остановки, только лично я на том трамвае поехал прямо домой. Только лишь из телевизионных новостей я узнал, в чем тут вообще дело, зачем там стояли люди. Короче, обо всем я узнал только из телевизора, - пояснил он и перешел к другой фотографии.
Что я хочу сказать?
Ведь этот мужчина через двадцать лет мог заявить, что он вышел из трамвая и тоже участвовал в свержении строя. Мог рассказывать, что, раз вагоновожатый не открыл двери, он сам их открыл и выскочил на ходу (вот вы можете сами открыть двери в трамвае?). Он мог сказать, что бегом вернулся эти две остановки и с многотысячной толпой оставался до самой ночи. Он даже мог бы добавить, что сразу после того, как выскочил из трамвая, на него напала вооруженных полицейских в плексигласовых масках и приложили дубинкой. Он мог скромно отметить свое участие в завоевании свободы или обрисовать его со всем размахом.
А он – он, нет – он всего лишь проезжал на трамвае.
Математик
Убить должны были молодого человека. Звали его, якобы, Мартином Шмидом. Он должен был быть студентом, который в пятницу 17 ноября 1989 года погиб в побоище студентов. Их должны были стиснуть со всех сторон так, чтобы все задохнулись, хотя и кричали: "Мы не хотим насилия, у нас пустые руки!". Он должен был истекать кровью, когда его тело несли по Народовей аллее. Это сообщение должна была передать дежурная из общежития, в котором он жил. Об этом вечероом должны были говорить Свободная Европа и Голос Америки.
И они говорили.
Сообщение о его смерти было зачином событий, которые – как нам известно – счастливо завершились избранием в президенты величайшего врага Чехословацкой Социалистической Республики.
На следующий день на Народовей аллее повис черный транспарант: "Ян Оплетал 1939 - Мартин Шмид 1989". По аллее шли толпы пражан, зажигая свечи там, где были следы от крови студента Шмида и всех других раненых во вчерашней акции.
За пятьдесят лет до этого Ян Оплетал изучал медицину. 28 октября 1939 года вместе с другими он почтил годовщину создания Чехословакии. Немцы уже успели переименовать улицы по-немецки, ввести немецкий язык в качестве официального и запретить праздновать этот праздник. Тем не менее, многие чехи вышло из домов с ленточками цветов чехословацкого флага. Они прицепили их в отвороты пальто. Студенты надели головные уборы, похожие на тот, что носил учредитель государства, Томаш Гарригуэ Масарик. Увидав толпу, собравшуюся под памятником святому Вацлаву, гитлеровцы начали стрелять без предупреждения. На ступенях Национального Музея с плеткой в руке стоял книготорговец из Карловых Вар (Карлсбада), Карл Германн Франк, судетский немец. Ходил слушок, что книготорговец он паршивый, что не уплатил долгов, и от банкротства его спасла лишь война. Теперь же, являясь высоким чином, он руководил полицейской операцией. Выстрели убили двух человек, в том числе – и студента Яна Оплетала. Его похороны 15 ноября стали следующей антигитлеровской демонстрацией, что уже настолько разъярило немцев, что через два дня они расстреляли девятерых студенческих деятелей. Сразу же после расстрела, в качестве наказания, они вывезли в концлагеря тысячу двести студентов и закрыли все высшие учебные заведения.
Мартин Шмид, девятнадцатилетний студент-математик, спустя пятьдесят лет убит не был.
В пятницу вечером он шел со студенческой демонстрацией, которую милицейские кордоны остановили, чтобы протестующие не дошли ни к Замку, ни на Вацлавскую площадь. Тогда лесять тысяч студентов уселись прямо на улице, напротив вооруженных представителей власти. Девушки, которые держали в руках цветы (первоначально студенты хотели возложить их на могиле поэта-романтика Карела Хынека Махи), всовывали их милиционерам за забрала в шлемах. Мужчины в шлемах образовали так называемую улочку – любой, кто желал покинуть это место, должен был пробежать между ними, его же обрабатывали дубинками (было насчитано 568 раненых). Постепенно милиция очистила Народову аллею от людей, сотню демонстрантов отвезли в отделения, а на улице лежало неподвижное юное тело. Люди думали, что это убитый студент. Потом выяснилось, что то была милицейская провокация – покойника изображал сотрудник Службы Безопасности.
Мартин же Шмид ушел с манифестации раньше, еще перед нападением, потому что – как он потом объяснял – ему было холодно. В субботу целый день он смотрел в общежитии видео, а вечером узнал о собственной смерти. В воскресенье утром его разыскали телевизионщики, чтобы доказать обществу, что студент жив. Имея в виду раненых, он сказал на камеру, что смерть зацепила его. Он не был ранен, а вот его коллеги – да. (Вторая часть его высказывания в эфире так и не появилась).
Никто не был убит, потому-то один из участников событий, который каждый день писал хронику, когда пришла пора издать ее в печати, дал ей название Něžná revoluce, что можно перевести как революция нежная, деликатная или даже тонкая, субтильная.
Я хотел поговорить с бывшим студентом Шмидом (в настоящее время – научным сотрудником Института Теории Информации и Автоматизации Академии Наук), которого на миг посчитали мучеником.
За два десятка лет по причине очередной годовщины падения коммунизма, в качестве того, с кого упадок этот начался, он дал массу интервью. Потому теперь категорически отказывается беседовать. В своем блоге он написал, что добавить ему уже нечего.
"Типичная беседа со мной выглядит следующим образом:
Вопрос: Что вы делали 1 ноября 1989 года?
Ответ: Я был на демонстрации, но перед нападением ушел.
Вопрос: Когда вы узнали о своей якобы смерти?
Ответ: В субботу вечером.
Вопрос: И что вы чувствовали?
Ответ: Ничего особенного.
Вопрос: А почему вы сказали: "смерть зацепила меня"?
Ответ: Это вырезали из контекста.
Вопрос: Как, по-вашему, как появился данный слух?
Ответ: Его распространяла дежурная.
Вопрос: Чем вы теперь занимаетесь?
Ответ: Я математик.
Вопрос: Что вы бы делали, если бы революции не было?
Ответ: Стал бы математиком".
Нагано
Но каждый народ испытывает потребность в пафосе, каждому народу необходим герой.
Обе эти потребности чехам удовлетворяет хоккей. Ничто в жизни не заставляет их забыть обо всем, как то, что богатейшие люди мира катаются по замерзшей воде и деревянными дрынами гоняют резиновый кружок.
Когда-то существовала теория, что чехов ничто не увлекает сильнее, чем грибы (а все потому, что грибы можно получить на шару – утверждал писатель Ян Буриан), но она была окончательно свергнута, когда в 1998 году в японском Нагано они стали олимпийскими чемпионами по хоккею на льду. Именно тогда они погрузили Россию в стыд и боль, когда выиграли у нее решающий матч со счетом 1:0.
После золота в Нагано чехи три раза подряд добыли звание чемпионов, а хоккей как религия только окреп.
Богом чехов стал Доминик Гашек (1965 г. рождения), вратарь, который в финале с россиянами в Нагано остановил русские удары. Он получил псевдоним Доминатор, а его фамилией даже назвали астероид. Чехи скандировали: "Гашека в Замок!", что означает, что они желают видеть его президентом. Спортсмен получил высшее историческое и филологическое образование; он передал миллион долларов на бедных детей, чтобы те могли играть в хоккей; играя в НХЛ, наилучшей лиге на свете, шестикратно он выдвигался на Vezina Trophy, и как первый вратарь в истории два года подряд он добыл Hart Trophy (эти непонятные для меня слова на языке хоккея означают гениальность).
Яромир Ягр (годр рождения 1972) – это божище номер два. Правый нападающий, играет с номером 68 ради памяти о Пражской Весне, нашествия Советов и смерти деда, который в том самом году умер в тюрьме. Ягр считался самым лучшим хоккеистом в мире, шайба держится его клюшки, словно притянутая магнитом, и феномен этот умом не понять, средства же массовой информации в одинаковой степени уделяют внимание его волосам и голам. После успехов в НХЛ он перешел в клуб "Авангард – Омск", и как раз в России обратился в православную церковь, где его и окрестили. Было замечено, что когда на ледовом поле пусто, и прожектора пригашены, Ягр на нем медитирует.
Ими обоими восхищают, их обоих любят; им обоим чешские мужчины с удовольствием делегировали свой героизм.
Но потребность пафоса и потребность героя испытывает не один только народ. Обе эти потребности испытывает и опера.
Таким вот образом появилась идея поставить в пражском Национальном Театре оперу о хоккее.
Собственно говоря, автор либретто Ярослав Душек и композитор Мартин Смолка совершили в оперном искусстве новое открытие: что преувеличения, патетичность, драматизм и упоения оперы в настоящее время способен взять на свои плечи только хоккей.
Музыка была написана в стиле постминимализма: либретто в звукоподражательном стиле; оформление спектакля переносило нас на ледовую арену, дирижера нарядили в униформу судьи, всей же опере дали название "Нагано".
Раз для чехов "Гашек – бог", его роль дали обладателю божественного голоса, то есть, контр-тенора, одаренного высоким, практически женским голосом. А вот Яромир Ягр спел любовный дуэт с ледовой поверхностью. Но ведущими персонажами были все же не боги.
Главным героем чешской национальной оперы стал третий вратарь, резервный игрок Милан Гниличка (1973 года рождения) – хоккеист, который обязан быть готовым к выходу на лед, но только лишь в ситуации, когда двум вратарям поочередно что-то не удается. Правда, как-то трудно себе представить, чтобы неудачи преследовали бога Гашека. Но, скажем так, даже у бога может случиться ушиб паха. Так что Гниличка выходит редко, и в команде у него не ахти какая приятная роль. к тому же, в Нагано его встречает чудовищный удар.