Девушка плакала. Сквозь слезы говорила, что больше этого не выдержит, и что уменьшит грудь до первого размера.
- Многие классные ребята было бы этим недовольны, - сказала Галина и процитировала собственного сына. Когда ему было пять лет, спросил: "Мама, а зачем тебе нужны такие громадные сиси?"
Та не знала, что ответить. Тогда он сам решил ее проинформировать:
- Они нужны для того, чтобы так здорово с ними выглядеть.
Когда на вилле Галины (27.01.2005) мы въехали на второй этаж (лифт в двухэтажном доме она установила, поскольку дом "должен быть дружелюбным к инвалидам") и уселись в ее кабинете, еще перед тем как налить шампанского (шампанское, как она сам говорит, пьет ежедневно, с ноября по февраль), хозяйка сделала глубокий вдох и заявила:
- Если бы вы, как и всякий мужчина, желали узнать размер моего бюста, то запишите.
Я вытащил блокнот и авторучку.
- Чашечка F, другими словами: шестерка!
По-моему, в фельетоне О жонглировании грудями она вспоминает продавщицу, "гладкую словно термометр", которая, когда ее попросили соответственный бюстгальтер, кричит (с акцентом на "вообще"):
- Неужто пани желает сказать, что подобные лифчики вообще производят?!
Галина Павловская умеет выпустить воздух из собственного бюста.
"Дорогие зрители, как-то раз я была в гостях у подруги, которая посадила меня на диван, где ее семилетний сынок разложил электрическую железную дорогу. Поначалу он начал протестовать, но подруга дала ему понять, что тетя имеет право сидеть там, где пожелает. "Ну хорошо, - сказал пацан, водя взглядом по мне и моему бюсту. – Я посчитаю это ситуацией, когда на пути вышла корова".
(Смех в аудитории).
Может ли человек, над которым смеялись в детстве, умножать эту ситуацию во взрослой жизни?
Ну да, чтобы получить контроль. Они смеются, но я могу на это повлиять. Теперь уже я решаю о том, когда будут надо мной смеяться.
Бернарду, уже упомянутому герою Хаксли (некрасивый, маленький и худой), хронический страх перед тем, что окружение не станет обращать на него внимания, заставлял со всем сознанием заботиться о собственном достоинстве. И Галина тоже заботится о достоинстве: она распоряжается смехом относительно себя самой.
- У себя в Польше, вы какие-нибудь комедии снимаете? – неожиданно интересуется она, отпивая шампанское.
Если бы в Чехии за год появилось всего пять комедий и ни единого фильма других жанров, все говорили бы, что для кинематографии год был удачным. Отсутствие достаточного количества юмора, скорее всего, по мнению чехов, входит в число семи главных грехов и находится на втором месте ("Бога нет, но если существуют грехи, то первый главный грех – это теплое пиво" – Павел Троян (мы еще познакомимся с ним в главе "Чешский доставала")).
Когда Галина на новогодний выпуск своего ток-шоу пригласила самую популярную чешскую актрису, Йиржину Богдалову[76] (Майские звезды (1959), Строго засекреченные премьеры (1968), Джентльмены (1969)…. Кстати, снимается до сих пор: Ангел Господень 2" (2016). Сейчас ей 85 лет (3.05.1931).), которой тогда исполнилось больше семидесяти лет, они беседовали о том, что человеку под конец не остается ничего иного, как только над всем самым худшим хорошенько посмеяться.
После того актриса стала весело описывать свои будущие похороны.
Певец Яромир Ногавица на концерте в Варшаве объявил, что споет самую оптимистическую из своих песен – о том, что когда костлявая ударит его своей косой, вот тогда, наконец-то, все будет замечательно. Он пояснил, что каждый боится смерти, но с ней можно справиться с помощью смеха. "У меня нет более веселой темы, чем посмеяться над смертью".
Поляк, Роберт Кульминский, прочитавший все романы, появившиеся в Чехословакии после 1945 года, написал книгу о представлении смерти в чешской прозе, считает, что один из важнейших ответов на травму смерти в чешской литературе – это способность заглушать смерть смехом.
У чехов имеется бесчисленное количество теорий относительно юмора и смеха.
"В смехе не кроется ничего для человечества милого" (Тейге, 1928); "Юмор – это трюк, с помощью которого событие подлегает уменьшению, как будто мы смотрим на него через перевернутую подзорную трубу" (Чапек, 1928); "Юмор – не означает смеяться, юмор – это видеть лучше" (Ванчура, 1929); "Тот, кто смеется, показывает зубы" (аноним, годы гитлеровской оккупации); "Смех оскорбляет глупцов, а умных – лечит" (Верих, 1968); "В экстатическом смехе человек ничего не вспоминает, ничего не планирует, он лишь вопит, обращаясь к длящемуся именно сейчас мгновению в мире, и не желает знать ничего иного, кроме этого мгновения" (Кундера, 1978); "Человек смеется, пскольку ничего большего он сделать уже не может" (Кроутвор, 1981); "Юмор – это самое серьезное проявление печали" (Копецкий, 1993); "Мир смеха без юмора – мир, в котором мы обязаны жить" (Кундера, 2009).
Смех освобождает от страха перед дьяволом, ну а освобождение от страха перед дьяволом является мудростью – следует из трактата о смехе в Имени розы Умберто Эко – романе, первый импульс о появлении которого в голове автора родился, благодаря пребыванию его в Праге во время советского нашествия. Мне кажется, что из него следует, как из всех иных трактатов по данной теме, что смех – это власть. Власть над тем, над чем ты смеешься.
По мнению Галины, это смех придает всем вещам надлежащий масштаб."Лишь тогда, - пишет Павловская, - все важное, мрачное и тяжкое будет именно таким, каким должно быть".
Только ведь дело в том, что смех и помогает, но, бывает, и обманывает.
Да, смехом удается победить страдание, но он не позволяет, по-настоящему, побороться с неприятными чувствами.
- Да. И я таких чувств не желаю, - открыто признает Галина..
Гита Лаушманнова дважды возвращается в свою деревню в Судетах; ее отец – еврейский фабрикант – разговаривал по-немецки, и немцы считали его евреем, а чехи – немцем. И вечно он находился не на той, что нужно, стороне. Гита Лаушманнова первый раз, еще девочкой, возвращается из концлагеря, где маму с папой отправили в газовую камеру. В ее доме живут уже другие люди – чехи – семья парня, который работал у ее отца, а теперь он записался в революционную гвардию, имеющую право судить по справедливости. Она не знает, что за несколько дней перед ней возвратился и ее брат, которого новые хозяева ее дома убили и закопали под яблоней. До самого конца жизни Гита будет надеяться на то, что, может быть, брат жив, что ему удалось сбежать га границу. Чехи девочку третируют и выгоняют из деревни.
Во второй раз Гита Лаушманнова возвращается уже в XXI столетии, будучи уже пожилой женщиной, вышедшим на пенсию врачом. Она желает почтить память отца, который перед водой привел округу к расцвету, но встречает потомков тех чехов – молчащих, настроенных враждебно и замкнутых. Вдобавок она узнает, что ее идеальный любимый папочка, еще до того, как за ним захлопнулись ворота концлагеря, был членом нацистской партии.
Это фабула романа Радки Денемарковой Деньги для Гитлера (2007), которая первой занялась темой удаления из страны судетских немцев.
На вопрос, зачем она написала эту книгу, автор ответила, что табу, связанных с сексом, религией и смертью, уже не существуют, но современная литература все так же слепа и не видит скелетов, которых у чешского народа в шкафах напрятано без счета.
- Чехи с головы до ног больны, а что самое паршивое, они не желают лечиться. Ведь все неназванное все так же гниет под ковром, - прибавляет писательница.
Деньги для Гитлера поставил пражский Швандов театр (Švandovo divadlo) в режиссуре Михала Ланга. В течение первого акта (9.06.2010) зал был полон. Действие было напряженным, ведь сама пьеса – это детектив и психодрама в одном флаконе. В последней сцене первого акта чешские крестьяне пинали девочку словно мяч. А потом был перерыв.
После него одна треть зрителей в зал уже не вернулась.
На следующий день я отослал в театр вопрос, не случилось ли чего-то.
"Люди уходят практически на каждом спектакле, - написала в ответ литературный редактор театра, Люция Колоухова. – Иногда меньше, иногда больше, но это уже правило".
Но книга Денемарковой имеет хорошую прессу, билеты на спектакль продаются превосходно. Что же разочаровало зрителя?
"Похоже, имеется несколько их групп, - поясняют мне в ответ. – Одни ничего не желают слышать о том, как чехи вели себя после войны в отношении немцев – гражданских лиц, и полностью отпираются от этого. Другим может мешать тема сотрудничества отца сеимейства, еврея, с немцами, наверняка, это тоже табу. Но для многих действие данного спектакля в некоторых местах весьма неприятно: избиения, пинки, рассказы о спрятанных трупах…".
И вот во время следующего спектакля я подошел к театру, ожидая антракта.
Первой вышла пара лет до пятидесяти.
- Вам не понравилось?
- До какого-то момента было еще очень весело, как эта девочка возвращается в собственное детство, но вот потом… - ответил мужчина и замолчал.
- Нам показалось, что второй акт, скорее всего, будет еще более неприятным, мы же планировали после театра отправиться на пиво, - пояснила женщина. – Вечер тогда бы сделался неприятным.
- А что, всегда нужно, чтобы было приятно?
- Ну, с такой ценой за билет, то нужно. Лично я управляю небольшой гостиницей. И я знаю, что не могу брать денег, если не могу обеспечить гостю того, что он ожидает, - закончил мужчина.
Пара лет около тридцати.
- Следовало бы предупреждать зрителей.
- Относительно чего?
- Спектакль рекламировали как гротеск.
- "Горький гротеск", - уточняю я. (И правда, театры в Чехии придумывают различные идеи, чтобы привлечь на что-то, представляющее из себя чистой воды раму).
- Вот именно. А мы подумали, что это пьеса, похожая на фильм того итальянца, который снял комедию про Аушвиц.