Взять хотя бы рассказ жительницы Бергуля ныне покойной Анны Савельевны Столетовой. Ее воспоминание - прямое продолжение очерка Бажова. И знаете, что еще поразило ребят? Память Анны Савельевны. «Как она все помнит? - удивлялись мои следопыты. -Ведь столько лет прошло». Они впервые задумались над истоками памяти, которая живет, не умирая...
...Седая, худенькая, как подросток, Анна Савельевна сидела на лавке, положив на стол сухие руки с узловатыми твердокожими пальцами. У сельских стариков мельчает тело, лицо, но огрубевшие от работы пальцы не усыхают, и потому кажутся они теперь неестественно большими...
Родной брат Столетовой Петр и зять Денис Лосев партизанили в урмане. Дома появлялись редко. Наберут продуктов и подаются к своим, в урман.
- С женой Натальей у Петра уговор был, - рассказывала Анна Савельевна тихим срывающимся голосом, - если в селе белые, вешать на крыше сноп бобов. В тот раз понаехал большой отряд. И беляки, и чех с поляком. Секли всех подряд - искали партизан.
Наталья скорехонько подняла сноп на длинной жерди и вовремя -Петя наш с Денисом из урмана ехали на бричке. Сноп увидели -притаились. Надо им разведать, что за отряд? А в это время Елена Окунева в лес скотину угоняла. Она им все порассказала.
Петр с Денисом лошадь выпрягли, сели вдвоем и поехали прямиком своих упредить. Тут потемки. Заночевали в стогу, у Зверевки. И порешили, на беду, сходить за провизией к одной женщине, она с партизанами связь держала. Потом уже прояснилось - была та женщина белыми подкуплена, она наших-то и выдала.
Схватили их в том стогу. Привязали вожжами к оглоблям упряжки и погнали в Бергуль.
По дороге иссекли нагайками в кровь, рубахи и те в клочья...
Так в деревню и вкатилась телега с пристяжными. Да прямо к нашему двору...
Анна Савельевна замолчала и, поднеся платок к глазам, закачала головой.
- Мы с Натальей у соседей схоронились, а маманя наша, Александра Еремеевна, больная лежала. Так и ее не пожалели, засекли в бане до полусмерти. Все ярились, узнавали - где партизаны?
Ни словечка никто не сказал. Тогда Петра с Денисом отвезли в Биазу и заставили могилу рыть. Поставили над ямой. Последний раз, говорят, спрашиваем. Молчат Петро с Денисом. Головой эдак повели, с урманом, с миром прощались. Петруше пуля в плечо угодила, штыком его докололи...
Снова вздрагивают плечи старушки, сыплются на стол святые слезы памяти. Будто не полвека назад, а только что прогремел залп и пали Петр с Денисом за советскую правду...
Сказ о сибирском Сусанине
Далеко-далеко за синеющим в дымке урманом затаилось озеро Пешкове. По пальцам можно перечесть бергульцев и северян, знающих, сколько до него верст и как отыскать туда зыбкую тропу от речки Тара.
Таежное озеро еще до революции открыл охотник Иван Пешков. На лесистом берегу он срубил из кедрача избушку и жил там неделями, а то и месяцами. Не зря полюбилось Ивану далекое озеро. Здесь ловились диковинные караси - будто из золота литые.
А когда по урману гулко разнеслись выстрелы красных партизан, озеро с избушкой Пешкова стало их недоступной для чужих базой...
Макар Игнатьевич Ступаков.
С той поры мало кто бывал на озере. Партизанская избушка, почитай, истлела. Ничто не напоминает о человеке, жившем здесь, о партизанах, находивших на Пешкове приют. Молчит озеро. Только шумит на студеном ветру урман и неторопко ведет свой неразгаданный сказ. Да еще к ноябрю, когда страна одевается в кумач, партизанская кровь словно выходит из земли, светится алыми каплями на ветвях калины... А чья - не узнать...
Но есть еще люди, которым понятен голос леса. Урман спасал их от врага, кормил, поил и ночлег давал. Немного их осталось. Тех, кто зажигал зарю Советов в Сибири.
На открытие Музея боевой и трудовой славы земляков следопыты Северного пригласили участников гражданской войны Тита Степановича Моторина и Макара Игнатьевича Ступакова. С радостью и волнением ехали ветераны в места своей суровой юности. Рассказы партизан слушали и стар и мал. Даже лес-урман притих...
По разным причинам шли в партизаны жители бывшего Каинского уезда. Тит Степанович подался в урман после того, как на его глазах за неуплату налогов колчаковцы выпороли розгами двух бедняков из села Потюканово. А вот охотнику Ивану Пешкову подаваться в лес нужды не было. Он давно там почти безвыездно жил и насчет Колчака не сомневался - гнать взашей предателя. Только виду Иван не подавал. Я, мол, лесной человек, живу сам по себе. Такой уговор был у него с партизанами.
Однажды в Ичкалу, где жил Пешков, нагрянул большой отряд карателей под командой поручика Каршева и прапорщика Храпова. Они шли к Кыштовскому тракту, чтобы ударить по партизанскому отряду Ивана Чубыкина с тыла. Проводником белые выбрали Пешкова.
- Поведешь скрытно, сограми, - приказал Каршев.
- Скрытно так скрытно, - спокойно сказал Пешков, - только собраться мне надо. Позвольте, ваше благородие, провиантом запастись. Рыбка вяленая имеется - и вас угощу.
Долгие сборы Пешков затеял для того, чтобы через своих связных передать партизанам, каким путем он поведет отряд, где устроить засаду.
К полудню вышли из Ичкалы. Впереди в легком длиннополом шабуре и кожаных броднях, подвязанных ремешками к поясу, бесшумно ступал Иван Пешков. Сзади пыхтели Каршев и Храпов со своей гвардией.
В разморенном июльской жарой лесу нечем дышать, к потному лицу и рукам липнет паутина. Но еще неприятнее - комары и слепни.
Тучный Храпов то и дело шлепает себя по шее, щекам, остервенело срывает с усов паутину.
- Так тебе, так! - про себя посмеивается Иван. - Это, ваше сковородне, цветочки, ягодки - впереди!
А для Пешкова комар что есть, что нет. Он попыхивает трубочкой, которую почти не вынимает изо рта; едкий дым от самосада гонит прочь всякий гнус, да и без того - разве пробиться комару сквозь густые дебри волос на Ивановом лице, не знающем бритвы!
Тропа привела в редколесье. Каршев стал опасливо озираться:
- Ты веди скрытно, как велено!
- Стараюсь, ваше благородие! - отозвался проводник. «Еще часочка два, для верности, поплутаю по сограм, - прикинул он, - и к болоту. Наши, поди, наготове».
Расчет у Пешкова был такой: вывести отряд на зыбкое болото, у которого партизаны, по совету Ивана, должны устроить засаду.
- Не запамятовали бы про вешку, - вслух сказал Иван и осекся.
- Ты что там бормочешь? - окликнул поручик.
- Про разное, - отозвался Пешков. - Привычка у меня, ваше благородие, с самим собой разговаривать. С кем, как не с собой да собакой поговорить охотнику?
Иван сказал правду - любил размышлять вслух.
Долго брели по карликовому сосняку. Ноги почти по колена тонули в сплошных зарослях багульника. И тут был умысел - вымотать у врага последние силы.
Иван Степанович Пешков.
Наконец вышли к ленточному болоту. Влево и вправо плешине не было конца, а на той стороне темнела стенка невысокого ряма.
- Надо на ту сторону, - сказал Пешков. - Но учтите: болото топкое -зыбун.
- А если обойти?
- Обойти? - переспросил Пешков. - Эдак мы до Кыштовки дойдем. Вон, видите, посередь болота вешка торчит? Тут как раз и переход.
- Ну, пошел, довольно язык чесать! - скомандовал Каршев.
Иван Савватеевич Чубыкин.
Под ногами колыхалась лабза. Шли след в след. Пешков нарочно выписывал между кочек зигзаги, чтобы на болото выполз весь змеевик - колчаковская колонна. От ее головы до ряма уже оставалось метров сто, когда на болото ступил последний белогвардеец.
«Пора», - подумал Иван. Но лес молчал. Только звенело в ушах от комарья, да чавкала под ногами трясина. «Неужели отряд Чубыкина и Мацука не успел подойти?»
В ответ хлестанул ружейный залп. Дико, как сова-неясыть, закричал раненый, началась паника.
- Назад! - заревел Каршев. - Назад.
Но и с тыла загремели выстрелы. Это без промаха били карателей бойцы Фомы Золотаренко. Белые залегли, беспорядочно стреляли в лес, наугад.
Каршев бросился к проводнику:
- Веди болотом к Потюкановскому тракту!
- Ваше благородие, утонем, - заупрямился Пешков.
- Веди, шкура, пристрелю! - Храпов ткнул Ивана в грудь пистолетом.
- Мне-то все одно, - послушался Пешков. - Смерти не боюсь - ни от пули, ни от болота.
Пригибаясь к тростнику, остатки карателей бросились уходить по болоту. Отряд редел на глазах. Иные угодили в трясину, других настигали пули преследовавших партизан. Пешков стал отрываться от измученных и очумевших колчаковцев. Улучив момент, Иван схоронился за тростник, отполз между кочек в сторону и хрипло закричал: «Помогите! Тону!»
- Так тебе, собака, и надо! - прошипел Храпов.
Только 60 карателей из 340, - грязных, безоружных, - вышли на Потюкановский тракт. Среди них были и Каршев с Храповым. По офицерам партизаны не стреляли специально: боялись задеть своего товарища.
Антон Павлович Мацук.
Белые уверовали, что проводник погиб. А Иван Пешков в тот же день вернулся к партизанам.
За боевые дела наш сибирский Сусанин - Иван Степанович Пешков был награжден орденом Красного Знамени. Тогда ему было 72 года, а умер он в 1947 году ста лет от роду.
А дело останется
Заманчив следопытский поиск. Стоит его начать, ухватиться за кончик запутанного клубка событий, и ты почувствуешь, что 24 часов в сутки явно недостаточно. Впереди у тебя - тайна, погребенная под толщей лет, поросшая травою забвения. Кровь из носу, а надо до нее докопаться. Очень это не просто. Во все концы Союза разосланы письма. Но никто пока не может помочь. Называют другие адреса. Конца переписки и не видно... Полгода ты искал встречи с нужным человеком, а оказалось - надо разыскивать другого...
В штабе поиска указана точка на карте - партизанская избушка, а попасть к ней можно только пешком или на лодке, которую надо построить. Одна задача обрастает другими. Разочарование сменяется надеждой. Как все это хлопотно, кропотливо... Зато какая же радость -после долгого-долгого пути оказаться у цели!