енно... Уорнера ждет в шесть раз большее напряжение, -двенадцать тысяч вольт!
И вот - ток включен.
Но что это?!
«Он был жив... Глаза его сияли, на щеках горел румянец, свидетельствующий об отличном самочувствии...» Более того: этому новому Уорнеру, впрок заряженному электричеством, по меньшей мере лет пятьдесят не страшны ни виселица, ни револьверные пули, -они не причинят ему вреда.
Написанный в начале века рассказ Артура Конан Дойля «Фиаско в Лос
Амигос», содержание которого мы пересказали, - конечно же, всего лишь шутка. Кому из нас не встречалось стандартное: «Не влезай! Убьет!» - начертанное на мачтах высоковольтных линий?! Это -мгновенная смерть для человека... Допущение о возможности иного -безопасного и даже целительного - воздействия электротока высоких напряжений на организм человека кажется нам чистейшей фантастикой. И все-таки...
И все-таки есть в шутке Конан Дойля и неожиданная доля прозорливости.
Современная медицина все смелее и шире использует электричество для излечения заболеваний. Причем не только электричество малых напряжений! В последние годы в медицинскую практику входит и облучение человека токами высокого напряжения. И притом напряжения - в сотни раз большего, нежели в рассказе Конан Дойля...
«Лучшие умы ясно предвидели ее...»
«В то время, о котором у тебя сохранились воспоминания, т. е. в конце XIX века, социальная революция собственно уже начиналась... Лучшие умы ясно предвидели ее. Все корни старого строя уже сгнили, и он держался только потому, что толчок, от которого он должен был рассыпаться прахом, еще медлил...»
Некоторое недоумение - если читатель испытывает его - очевидно, рассеется, когда мы поясним: приведенный отрывок взят нами из лекции, прочитанной выходцу из прошлого, который чудесным образом перенесся на много лет вперед. Потомки рассказывают ему о сложных социально-экономических причинах, которые неизбежно должны были привести старый мир к катастрофе, о ходе этой величайшей социальной революции, о том, что «была гражданская война, и даже местами очень кровавая», ибо «без жестокостей дело не могло обойтись»... Что же касается деталей этой борьбы, то...
«Ты можешь прочесть в наших книгах подробное изложение войн, происходивших во время переворота. Они наполняют историю первой половины великой социальной революции, начавшейся в 1918-м году...»
Вот уж тут-то читатель непременно остановится: почему - «в 1918м»?! Ведь всякому известно, что...
Однако справедливое возмущение вопиющей неточностью, надо полагать, тотчас сменится у читателя благодарным удивлением, когда мы доведем пояснение до конца: свой роман «Заброшенный в будущее», который мы здесь цитировали, австрийский экономист и литератор Теодор Герцка написал задолго до Великой Октябрьской социалистической революции - еще в 1895 году! Разумеется, далеко не все в его книге соответствует нашему представлению о социальных революциях, однако в некоторых своих прогнозах фантаст оказался близок к истине.
Трудно удержаться от того, чтобы не повторить еще раз его слова о величайшей из революций: «Лучшие умы ясно предвидели ее...»
| Ольга Ларионова ДОТЯНУТЬ ДО ОКЕАНА |
«Начальнику Усть-Чаринского космодрома. Срочно обеспечить аварийный прием экспериментального космолета «Антилор». На корабле неисправен энергораспределитель. Тормозные устройства, основные и дублирующие, не получают полной мощности. По-видимому, в том же режиме работают генераторы защитного поля. При вхождении корабля в плотные слои атмосферы связь с ним прервалась. В силу сложившейся чрезвычайной ситуации срочно ввести в действие все системы слежения и коррекции посадки. Первый каскад гравитационных ловушек космодрома включить при вхождении корабля в зону Кабактана, основные каскады - за тридцать секунд до пересечения Джикимдинской дуги. Начальникам Оттохской и Куду-Кюельской энергостанций подключить все резервные мощности к энергоприемникам космодрома. Старший координатор околоземельных трасс Дан Феврие».
Кончив диктовать, он отошел от передатчика и положил ладони на тепловатую поверхность малого горизонтального экрана. Под его пальцами замерла, словно пойманная и затаившаяся, нечеткая световая точка - «Антилор». А еще ниже, в глубине толстого органического стекла, медленно плыло, подползая под светящуюся точку, изображение земной поверхности. В правом верхнем углу мерно мигал счетчик высоты, неуклонно сбрасывая цифры. Все было так, как в самом обычном, рядовом рейсе...
- Фонограмму можно было не посылать, - проговорил у него за спиной Роборовский. - Самый крайний вынос ловушек - в Черендее. Но они пройдут много западнее.
Феврие не ответил. Перед Роборовским был пульт, на котором вычислительные машины уже проложили курс до самого океана. Но и по маленькому экрану непосредственного слежения Феврие понял, где пройдет «Антилор». Он это понял прежде, чем начал диктовать фонограмму. И все-таки он диктовал, потому что еще надеялся.
- Один маневр, маленький, едва заметный маневр... - он и не заметил, как произнес это вслух.
Роборовский оттопырил нижнюю губу и с шумом продохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Он не первый год работал вместе с Феврие, и каждый раз, когда что-нибудь случалось, он начинал прямо-таки ненавидеть Феврие - его выводила из себя гипертрофированная способность Феврие казниться за любую ошибку, в которой была хотя бы стотысячная доля его вины. И вот сейчас, когда стало ясно, что на пути «Антилора», нет ни одной зоны гравитационного перехвата - ни краешка зоны! - он представлял себе, как жестоко и бесполезно мучается старший координатор, мучается от того, что был в числе тех, кто разрешил посадку на Землю этого удивительного корабля. Роборовский тоже дал согласие на приземление «Антилора», и теперь единственное, о чем он позволял себе думать, - это то, что, слава богу, им вместе с Феврие удалось настоять на своем и заблаговременно переправить на базу весь экипаж корабля, исключая тех, без кого осуществить посадку было практически невозможно, - то есть командира, первого пилота и старшего механика.
- Каких-нибудь четыре градуса на норд-ост... - не унимался Феврие.
Первого пилота Роборовский знал хорошо. Собственно говоря, он
знал его не хуже, чем любого другого, - он вообще знал каждого человека, которому доверял выход в большой космос. Каждого - как бы это ни казалось невероятным. И если сейчас Оратов не делает ничего, чтобы войти в зону перехвата, - значит, корабль больше не способен маневрировать, и сам Феврие, будь он на месте Оратова, не смог бы ничего сделать.
А еще скорее это означает, что на «Антилоре» уже никого нет в живых. Есть только раскаленная добела гигантская болванка, стремительно теряющая скорость и высоту. И если бы просто болванка! Нет, это был чудовищный орех, несущий в своей сердцевине сгусток энергии, эквивалентный нескольким водородным бомбам, адский орех, уже лишенный своей спасательной скорлупы -защитного поля, хранимый теперь только тоненькой оболочкой титанира...
- Когда оборвалась связь, они были еще живы, - словно угадывая мысли своего друга, проговорил Феврие.
Роборовский повернул голову и посмотрел на сутулую спину Феврие. Да, они, возможно, еще живы. Но речь уже шла не о них, как бы это больно ни было. Не о командире Эльзе Робервиль, не о пилоте Борисе Оратове, не о механике Оскаре Финдлее.
Речь шла о взрывном эквиваленте в несколько водородных бомб, а случиться это могло в любой момент - даже до соприкосновения корабля с землей... Разумеется, тревога была объявлена уже давно -целых шестнадцать минут назад, в тот самый момент, когда «Антилор» внезапно переменил курс и сообщил, что идет на Усть-Чаринский космодром. Тревога была объявлена, и эвакуация людей шла полным ходом, но разве мыслимо было спасти всех, оказавшихся в угрожаемой зоне!..
- Вышли на финишную прямую! - высоким, почти женским голосом крикнул Феврие. - Ну, давайте!..
Крик этот был так резок, а слова так нелепы, что Роборовский вздрогнул. Этого только не хватало- крика Феврие! От бессильного отчаяния Феврие, кажется, малость свихнулся...
А ведь он, Роборовский, начальник координационного центра, он, дурак, поддавшийся на уговоры этих гопников из института Дингля и разрешивший посадку «Антилора», которого ближе внешней таможенной орбиты к Земле и подпускать-то было нельзя, тоже был виноват. Две посадки на Атхарваведе - нашел, на чем купиться!.. Он поймал себя на том, что еще немного - и заговорит вслух, заговорит ненужно и покаянно, совсем как Феврие. И подумал - скорее бы все кончилось! И тут же каким-то сторонним сознанием отметил, что сам близок к тому, чтобы спятить, если у него могла появиться такая мысль...
Теперь осталось несколько секунд, несколько секунд перед экраном. Собственно говоря, здесь не его место, здесь рабочее место старшего координатора. Здесь, на большом тактическом экране,
прокладывались трассы кораблей, крейсирующих между
орбитальными станциями и Землей; тридцать минут назад, послушные приказу Феврие, все пунктирные расчетные кривые, бегущие впереди кораблей до точки их вычисленной посадки, исчезли из квадрата. Теперь здесь оставался один корабль «Антилор», и старшему координатору было нечего делать, потому что этот единственный корабль больше ему не повиновался. Чуткий, уникальный по своей маневренности - и не только маневренности! -корабль превратился в тусклую подслеповатую точку, с тупостью насекомого ползущую по экрану вверх, с юга на север. Одинокая пунктирная строчка проступала впереди нее - пространство и время, остающееся Оратову, Финдлею и Эльзе. Позади же не было ничего, кроме тысяч квадратных километров земной поверхности, которые по мере движения на север этой слабо поблескивающей точки становились безопасной, неугрожающей зоной.
Роборовский понимал, как худо - намного хуже, чем ему самому, -сейчас приходится Феврие, и что надо бы сказать ему что-то, не ласковое, не одобряющее - просто что-то, не позволяющее ему долее оставаться в скорлупе единоличности взваленной на себя вины. Но вместе с тем ему казалось, что двинь он хотя бы одним мускулом на лице, краешком губ, оторвись он хоть на тысячную долю секунды от поверхности экрана, - и ЭТО случится немедленно.