м медленнее движутся стрелки корабельных часов. И возвращение корабля теряет смысл. Получается - чем лучше, тем хуже. И действительно, хорошего вышло мало - из восемнадцати кораблей, посланных в просторы галактики, за три четверти столетия вернулось только два - инфраскоростная модель Балабина и лайнер Атхарваведы, облетевший Шестьдесят Первую Лебедя. Атхарваведа открыл несколько планет, одна из которых получила его имя, и он же выдвинул принцип преобразования энергии в обратное время. Традиционно остроумные физики, четверть столетия доводившие мысли Атхарваведы до реального воплощения, дружно именовали новую установку «темпоральным холодильником» и утверждали, что возятся с нею исключительно из удовольствия насолить старику Эйнштейну, ибо уже давно установлено, что из всех мыслителей, когда-либо живших на Земле, именно этот ученый умудрился сделать открытие, принесшее всем ученым столько всяческих неприятностей.
А затем дингль, который еще не назывался динглем, был опробован на автоматической модели. Небольшой космический катер описал петлю в пространстве, двигаясь с субсветовой скоростью, и вернулся к околоземной станции, откуда он был запущен. Вернулся уже в начале следующего века, но тут автоматически сработала установка Атхарваведы - специальный резерв энергии был преобразован в обратное время, и корабль вынырнул из будущего и подошел к космическому причалу, словно был обыкновенным грузовиком с Юпитера. Собственно говоря, «темпоральный холодильник» мог отодвинуть корабль в любой момент прошлого, но для экономии энергии было решено просто выравнивать время - земное и корабельное, возвращая субсветовой вездолет в ту точку на временной оси, где он находился бы, не действуй на него парадокс Эйнштейна. Пусть с момента вылета на Земле прошло сто лет, а по корабельным часам - два месяца, дингль скрупулезно подсчитывал разницу и отправлял корабль назад, в прошлое, ровно на девяносто восемь лет и десять месяцев. И на корабле, и на Земле ожидание продолжалось одинаково - два месяца. Словно и не было парадокса времени. Словно прав был скептический противник Эйнштейна -Герберт Дингль, так и не поверивший в существование этого парадокса. Дингля стали вспоминать везде и всюду, посылать ему шутливые поклоны и приветы, и как-то так получилось, что к моменту создания первой мощной практической установки для обратного темпорального преобразования ее уже никто иначе не именовал, как только «дингль». Так незлобивая память физиков соединила величайшее достижение века с именем давно позабытого профессора...
- Двадцать пять секунд, - сказал Оратов. - Как быть с резервным баком? Он же имеет вывод на центральный пульт, а центр словно вымер...
Эльза махнула рукой. Какой там резерв! Основных баков хватит на добрую тысячу лет, только бы ничего не произошло в последний момент, только бы не сорвалось...
- Реле не сняли! Реле равновесия! - заорал не своим голосом Финдлей.
Ну, это работы на пять секунд - снять реле! То самое реле, которое автоматически уравновешивает время - земное и корабельное. А хорошо, что Финдлей спохватился, иначе сколько бы энергии ни подали на дингль, все равно скачка в прошлое не смогло бы произойти - реле каждый раз устанавливало бы тот момент, который одинаков и для Земли, и для корабля. Скачок был бы равен нулю... Но реле выдрано из своего гнезда, провода скручены, теперь ничто не мешает динглю зашвырнуть «Антилор» со всем его содержимым в любые доисторические дебри. Ничто не мешает- кроме тех десяти секунд, которые еще остались на прогрев. Семь секунд. Шесть. Пять. Четыре...
- Ну же! .. - не выдержал Финдлей.
Эльза повернула голову и стала спокойно смотреть на него, и это спокойствие длилось целую вечность - секунда, другая, третья...
ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ К ПУСКУ ГОТОВ!
Это как в детстве, когда разом зажигаются огни на новогодней елке. Загораются не полуторавольтовые лампочки - включается то самое состояние человеческого духа, которое находится где-то у верхнего предела шкалы абсолютного счастья и на обыкновенный людской язык переводится словами: «Вот оно!..»
- Ввожу весь запас, - сказала Эльза полувопросительно, словно кто-то мог ей возразить. Возражать было и некогда и нечего: каждый полный энергобак - это лишняя взрывная мощность при ударе о поверхность. И каждый использованный энергобак - это еще одна сотня лет в прошлое, это еще большая уверенность в том, что там, внизу, в зеленом мареве тайги нет и не может быть людей.
- Ну, поехали, - произнесла Эльза традиционную фразу, с которой начинался любой космический полет, хотя «Антилор» был первым кораблем, который уходил не к звездам будущего, а к Земле прошедших веков.
Когда светящаяся точка на экране расширилась, утратила свою яркость и растворилась в сероватом мерцающем фоне, Роборовский невольно задержал дыхание, на какую-то долю секунды прикрыл глаза. Буквально на долю секунды - потому что до сих пор они только ждали, а теперь надо было действовать. Координационный центр автоматически превращался в штаб борьбы с последствиями взрыва. Собственно говоря, в эти доли секунды он уже не думал об Эльзе, Оратове и Финдлее. Он думал, как организовать доставку сюда, в
Прибайкалье, специальных антирадиационных отрядов. Поэтому, когда прошла уже не одна секунда, а двадцать, он осторожно шевельнулся и глянул на старшего координатора. Но Феврие по-прежнему стоял возле опустевшего экрана, и Роборовский не удержался, сказал:
- Пора действовать. Ведь там сейчас пострашнее Хиросимы...
Но Феврие, не поворачивая головы, поднял сухую ладонь, напрягся, словно самое главное сейчас было - не распугать установившуюся над пультом мертвую тишину. Наконец он глянул на Роборовского, и тут только до него дошло, что тот ни о чем не догадывается.
- Они летят, - прошептал Феврие, почти не шевеля губами. - Какая Хиросима?.. Они летят!
Экран перед ними был абсолютно пуст.
- Где? - так же шепотом ошеломленно переспросил Роборовский.
Феврие ткнул пальцем в сторону. Роборовский, следуя его жесту,
поглядел направо, где висел на стене примелькавшийся и ставший каким-то незаметным страшный «черный атлас», на котором кружочками, на расстоянии кажущимися совершенно черными, были обозначены все несчастные случаи, происшедшие в Приземелье за последние три с половиной века. И только вблизи эти точки приобретали металлический отлив: коричневатый - катастрофы с космическими грузовиками, обошедшиеся без человеческих жертв; лиловые - разведывательные и пассажирские, стоившие жизни экипажу, и, наконец, немногочисленные зелено-золотистые, словно спинки жуков-бронзовиков - нерасследованные происшествия и не поддающиеся объяснению явления, аналогичные космическим авариям.
Один из таких кружков, залетая на мелкую надпись «Подкаменная Тунгуска», имел самую древнюю пометку: 1908 год. К этому-то кружку и протянулась сухая и бесшумная рука Феврие.
«Неужели они рискнули запустить дингль? - опешил Роборовский. -Выходит - рискнули, и успели... Сообразили - и успели... я один ничего не понимал...»
- Так вот как оно было, - пробормотал он вслух. - А мы-то считали, что на Тунгуске не погиб ни один человек...
- Помолчи, - сказал Феврие. - Они еще летят.
А они, действительно, еще летели. Летели так, словно ничего не случилось - ровно светился контрольными лампами оживший центральный пульт, лениво покачивались стрелки приборов, сыто гудел генератор защитного поля, вибрировал пол под ногами, - все было так, будто энергобаки «Антилора» были полны до краев. А ведь дингль-бросок практически не оставил после себя ни крохи. Все основные баки он выдоил дочиста. И заплатил за это еще одним чудом - во время дингль-перехода все стало на свои места, энергораспределитель словно прочистил горло и начал перекачивать энергию из последнего, резервного бака на все приборы, двигатели и генераторы. Почему это произошло? Почему?.. Но на то они и были первыми испытателями дингль-корабля, чтобы принять на свои плечи все чудеса, которые может преподнести скачок во времени. Все? Черта с два - все! Те, кто будут вторыми, да и третьими, тоже хлебнут. Сюрпризов надолго хватит. И ведь не предостеречь тех, кто будет следующими. Не передать им... «Что это? - подумала Эльза. -Предсмертная тоска? Горечь незавершенности земных дел? Чушь! Романтические штампы... Это естественный анализ только что проделанной работы. Допущен просчет: один из основных баков надо было все-таки придержать, тогда мягкая посадка была бы обеспечена. И тогда - пусть тайга, пусть хоть мамонты и пещерные медведи или какая еще там водилась нечисть, - но это была бы жизнь...»
Она искоса глянула на Оратова. Не похоже, чтобы он думал о том же.
Оратов был космическим асом, и если из четырех двигателей хотя бы два проработали еще немного - он бы посадил корабль. Но на одном он его не посадит. Он и так уже вкладывал если не мастерство, то всю свою интуицию в то, чтобы сэкономить на каждом маневре. Финдлей находился рядом - в какие-то моменты их головы касались друг друга. Финдлей не спускал глаз с высотомера и время времени что-то вполголоса подсказывал Оратову. В кабине становилось жарко - ни у кого не подымалась рука включить генератор охлаждения. Надо экономить. Оставлено только самое необходимое - прокладчик курса, который торопливо высвечивал на карте агрогорода и атомные станции, связки и выходы подземных коммуникаций, зоны бесканальных энергопередач - все то, что теперь существовало только в его электронной памяти, и чего, естественно, не было там, внизу.
- Мы сейчас пересечем дорогу... - тяжело переводя дыхание, проговорил Финдлей. - Я это точно помню. Чугунную дорогу...
- Железную.
- Нас порядком подбросило.
- Естественно. Изменение массы корабля в момент дингль-перехода -энергобаки ведь опустели...
- В пространстве мы этого смещения просто не уловили...
- В пространстве мы много чего не уловили... - Оратов осекся: выключились сразу два двигателя.