Несмотря на гул, наполняющий рубку, Эльзе показалось, что кругом стало нестерпимо тихо. Так в грохоте и свисте урагана умолкает плачущий ребенок...
Финдлей снова что-то сказал Оратову, но от нестерпимой жажды кровь пульсировала в висках, и Эльза уже не расслышала, о чем он говорил. Оратов упрямо качнул головой. Корабль дернулся еще раз,. словно собирался набирать высоту. Высота. Еще бы немножко высоты. И немножко энергии в основных баках. А вот это уже совсем лишнее- если ко всему прочему «Антилор» потянет на вращение... Молодец, Оратов! Справился. Если бы она придержала еще один бачок, они бы вообще со всем на свете справились.
- Идем строго по программе... - донесся голос Финдлея.
Даже не по гулу, а по вибрации пола они чувствовали, что еще один из двигателей сейчас захлебнется. «Антилор» мчался все дальше на север, неуклонно гася скорость, но все-таки эта скорость еще была настолько велика, что о посадке нельзя было и мечтать. Полбака бы на тормозные, каких-нибудь треть бака...
- А ведь это Чуня! - вдруг каким-то высоким, детским голосом завопил Финдлей. - Чуня! Вы понимаете? Мы пошли на север! Дальше на север! К океану!..
Оратов замотал головой, словно отмахиваясь от совершенной несуразицы, но потом, видимо, краем глаза уловил прокладку курса -налег грудью на рукоятку управления и так, пригнувшись к пульту, медленно повернул голову назад и глянул на Эльзу.
Она кивнула.
- Так оно и есть, мальчики, - проговорила она хрипло и подумала, что голос ее вряд ли доносится до них сквозь гул захлебывающихся двигателей и лиловую пелену нестерпимого печного жара, - я тут прикинула в уме... Даже если баки были наполовину пусты, то мы на целый порядок глубже, чем предполагали...
Оратов глядел на нее, то ли не слыша ее слов, то ли не веря им. Потом нашарил на панели управления какой-то тумблер и, не глядя, нажал его. Тоненько засвистел генератор охлаждения, и в кабине уже можно было слышать.
- Значит, это были не мы, - медленно проговорил он, все еще не глядя ни на прокладку курса, ни на пульт. - А если не мы, то кто же?
Эльза сделала слабое движение руками - вот уж, мол, чего нам не будет дано разгадать. А дано им было еще несколько минут, потому что, оказывается, третий двигатель вырубился, и «Антилор» шел на одном-единственном, и посадка была с этого момента совершенно невозможна, и больше всего на свете Эльза боялась, что сейчас кто-то скажет: но если это были не мы, то, может быть, у нас есть хотя бы один шанс?
Но Финдлей хлопнул себя по коленям:
- Братцы, нам памятник поставят, но никто не догадается, что это были не мы! - и захохотал.
Оратов ударил себя по лбу, откинулся на спинку кресла и тоже захохотал - искренне, неудержимо. Эльза и сама чувствовала, что ее разбирает смех. Это было нелепо, а если глянуть со стороны - то попросту страшно, и тем не менее через минуту уже все трое хохотали до слез.
- Нас высекут из камня - но! - в масштабе десять к одному из царственного карнакского песчаника...
- Нет, Оскар, мы будем смотреться только в мраморе...
- Тогда почему бы не отлить наши фигуры из хрусталя? С голубой подсветкой...
- Уймитесь, фантазеры, - простонала Эльза, - там же трясина!..
- Чепуха! Тем, кто построил «Антилор», по плечу любая трясина и вечная мерзлота! Монумент будет висеть в воздухе на антигравитационной подушке!
- И космические корабли, возвращаясь на родную землю, будут отдавать ему салют...
- Троекратный...
Ни в этих словах, ни в интонациях не было ни на йоту фальши, так веселиться могли только люди, которые долго и дружно делали какое-то чертовски сложное дело, - и вот они свалили его с плеч. И свалить это дело им помогла сказка о неведомом, трагически погибшем корабле, залетевшем из чужой звездной системы прямо на Подкаменную Тунгуску. Не припомни они этой сказки - и мысль запустить дингль пришла бы слишком поздно. Но они успели. До своего океана они дотянули.
Последний двигатель отключился, когда они шли над Таймыром. Взрыва не произошло - энергобаки были пусты. Они просто канули в ледяной океан, дойти до которого было их последней целью.
Андрей Балабуха ПРЕДТЕЧИ
Андрей Балабуха ПРЕДТЕЧИ
Центральный комплекс Медицинского исследовательского института имени де Голля представлял собой два параллелепипеда в стиле Мис ван дер Роэ, - в двадцать один и тринадцать этажей, -возвышающиеся над парком словно поставленные на попа кирпичи. Третий - горизонтально пересекал их со второго по четвертый этаж так, что фасад напоминал небрежно написанное «Н». На крыше далеко вылетавшего в сторону крыла разместилось кафе, защищенное от солнечных лучей тентом из поляризующей пленки. Свет здесь был рассеянный и мягкий, а мощные кондиционеры позволяли свободно дышать даже в тридцатиградусную жару.
Чудин пересек кафе и сел за угловой столик спиной к залу. Сквозь завесу из декоративного винограда просматривалось шоссе Бержерак - Либурн, по которому иногда проскакивали машины - по большей части легковые. До вечернего заседания оставалось около часа, и Чудин не торопился. Напряжение, владевшее им во время выступления (когда же, наконец, он научится выступать хладнокровно не только внешне?), спало. Сейчас ему хотелось выпить кофе с бриошами и посидеть, не думая ни о чем серьезном, чтобы дать мозгу такой же полный отдых, какой дает телу савасана хатха-йога.
- Простите, месье Чудин... - Сзади стоял человек лет тридцати пяти -сорока. На круглом значке, приколотом к лацкану светло-серого пиджака, было написано: «Пресса. Сьянс э ви. Гийом Эме».
Чудин тоскливо вздохнул.
- Прошу вас, месье Эме.
Тот улыбнулся, сел, положил на стол плоскую коробочку диктофона.
- С вами приятно иметь дело, месье Чудин! Сегодня я уже имел удовольствие слушать ваш доклад, но... Видите ли, «Сьянс э ви» -издание популярное. Не согласитесь ли вы вкратце пересказать свой доклад так, чтобы все было понятно не только специалистам, но и нашим подписчикам? Им это, безусловно, будет интересно, ведь проблемы геронтологии волнуют каждого, каждому хочется жить, и жить долго... И, конечно, мы будем крайне признательны, если вы в нескольких словах охарактеризуете общее состояние геронтологии сегодня.
- С этого я и начну, - сказал Чудин. - Тем более, что на нынешнем Конгрессе основные течения определились особенно четко.
- Каковы же они, месье Чудин?
- Прежде всего, это классическая геронтология, то есть поиск, описание и изучение случаев естественного долголетия. Затем - это американская кибернетическая школа, представление о которой дает доклад доктора Смейерса. Считая человека морально устаревшей биомашиной, эта школа предлагает усовершенствовать его, превратив в «киборга», или «сигома». Для этого человеческий мозг должен быть помещен в тело, состоящее из легко заменяемых блоков, что открывает широкие перспективы к развитию и самоусовершенствованию «сигомов», дает возможность оснастить их рецепторами и эффекторами, человеку не присущими. Заменяя блоки по мере их изнашивания или устаревания, человек станет практически бессмертным. Впрочем, не человек. Ибо на смену Хомо Сапиенсу в этом случае придет Сигом Сапиенс, весьма непонятный и чуждый нам, как «маленькие зеленые человечки».
В-третьих, это биопротезирование. Последователи этого направления предлагают заменять изношенные или травмированные органы человеческого тела биологическими протезами, трансплантируемыми от доноров или же выращиваемыми искусственно, причем процесс может повторяться неограниченно. В основе эта школа близка к кибернетической, хотя и уступает ей в смелости, так как не предполагает усовершенствования человека, остающегося все тем же Хомо Сапиенсом.
Четвертую школу можно назвать социальной. Ее положения таковы: человек живет в крайне неблагоприятных условиях - в загрязненной среде, в постоянном конфликте с обществом и средой и так далее, и тому подобное... Если убрать все эти вредные влияния, его жизнь удлинится без всякого вмешательства в биологию до 300, по одним, и до 900 лет - по другим прогнозам.
Все это - конечные цели, сверхзадачи, к которым пока еще делаются лишь первые шаги. Сегодня последователи всех школ решают строго локальные вопросы, о характере которых можно судить по выступлениям на Конгрессе.
Работа, выполненная нашим институтом, аналогичного свойства. Мы исходили из того, что процесс старения объясняется дефектами в производстве клеточного белка. Для борьбы с дефектными белками мы прибегли к тому же способу, что и природа, то есть к антителам. Близкую работу несколько лет назад выполнили биохимики лаборатории «Оак Ридж» в Ноксвилле. Они пересаживали костный мозг, орган, вырабатывающий антитела в организме. Это привело к значительному удлинению жизни: вместо средних 156 недель подопытные мыши жили 200-205. Мы же синтезировали искомые антитела искусственно. Останавливаться на технических подробностях в популярном обзоре, думаю, нет смысла.
- Благодарю вас, месье Чудин! Еще один, последний вопрос: какая из перечисленных школ соответствует вашим взглядам?
Чудин задумался.
- Мне кажется, истина лежит не на каком-то из этих путей, а на их перекрестке. Недаром говорят, что мы живем в век синтеза: продуктов питания и пластических материалов, науки и искусства...
- От имени наших подписчиков благодарю вас, месье Чудин! - Эме поднялся, поклонился и перекочевал за другой столик.
Вечернее заседание было не особенно интересным. Профессор Хартмут докладывал о новом способе связывания свободных радикалов в клеточном белке. С работой этой Чудин был знаком как по опубликованным материалам, так и по непосредственным наблюдениям: в прошлом году ему довелось побывать в
Эдинбургском Королевском биохимическом институте. Главное же, Чудин не считал это направление правильным. Все это: антитела, связывание свободных радикалов, удаление из организма тяжелой и сверхтяжелой воды - лишь попытки оттянуть неизбежный финал. Организм- полностью автоматизированная фабрика по производству белка. До какого-то момента она работает исправно, производя брак лишь изредка, случайно, в совершенно безопасных количествах. И вдруг происходит «диверсия». Фабрика начинает вырабатывать все больше брака, наконец - только брак. Начинается эскалация производственных дефектов, катастрофа ошибок. И все, что делают пока геронтологи, - лишь попытка компен