у, что я лишен копыт, рогов, брони? Я был первым движущимся объектом в его маленьком мире, и я не гнал, не бил его, напротив, накормил грибами и не малое время провел рядом, в песке. Чем не заботливый отец?.. Признаюсь, и я привязался к Хаму.
НК: Но, доктор Гамов, вас, несомненно, угнетало то, что вы не можете воспользоваться MB?
ГАМОВ: Конечно. И я пытался к ней пройти. К сожалению, ночью, из-за туманов и тьмы, это было невозможно, а днем дорогу перекрывали хищники. Я был вынужден ждать. Признаюсь, какое-то время я боялся появления летающих ящеров, но, к счастью, в тех краях их не оказалось. Все внимание в те дни я сосредоточил на сирмозавре - на этом танкообразном чудище, лежащем в песках так неподвижно, будто для пропитания ему, как растению, вполне хватало солнечного света. Но все же он двигался. Со скоростью древнего ледника, но двигался - за его окованным в костяные кольца хвостом оставалась выпаханная в песке дорожка, настолько прямая, что я сразу заподозрил: он или не умеет поворачиваться, страдая окостенением позвоночника, или же ползет к нам специально. Его огромная масса вполне могла сокрушить скалы, открыв путь хищникам, а там... Не хотелось думать, что будет там... Пусть лучше все пока идет по-старому. И мы продолжали обгорать на палящем солнце и поедать грибы и яйца, похищенные с пляжа. Но ни на минуту я не забывал, что надо вызволить Хама из ловушки и пробиться к MB.
Кто мог помочь мне? Диметродон, как пиратский бриг, дрейфующий по пляжу? Тарбозавр, не думающий ни о чем, кроме жратвы? Сирмозавр, со скоростью и уверенностью ледника приближающийся к нашей стоянке? Решая эту проблему, я нервничал: рука сама вывела на лбу трицератопса яркую надпись крапп-лаком - «Хам». Впрочем, Хаму было все равно. Он неплохо чувствовал себя и в тесноте... Не буду приводить известных пословиц... А проблему свою я решил все же в пользу сирмозавра. Никто, кроме него, не мог свернуть скал. Правда, открыв нам выход, сирмозавр одновременно открывал в х о д для хищников, но тут уж надо было подумать... Например, я мог заставить сирмозавра пойти на штурм ночью, разведя костер на его мощной роговой спине. Неясно было, правда, почему, почувствовав жар костра, сирмозавр поползет к скалам, а не к реке, например?..
Так я размышлял, между делом лазая за грибами на склоны, куда Хам не умел подняться, и внимательно следя за сирмозавром и хищниками. А потом начал ночь за ночью совершать опасные вылазки. Сбивал напрочь все грибы, что росли по сторонам сирмозавра, оставляя лишь те, что цепочкой тянулись прямо к самым слабым и низким местам нашей крепости. Сбитые грибы я, не ленясь, укладывал перед пастью спящего Хама. Просыпаясь, сирмозавр без всякого удивления жевал свои завтраки и медленно, сантиметр за сантиметром, подтягивался к месту будущих действий. Повторяю, были случаи, когда я мог рискнуть и уйти ночью к MB, но Хам... Все во мне восставало!.. И я обрадовался новой идее. Поздно ночью, обливаясь потом, перетаскал недоеденные куски очередной жертвы диметродона прямо к хвосту сирмозавра. Пусть хищники устроят ему небольшую взбучку, так сказать, поторопят... Сирмозавр, будто почувствовав недоброе, сумел приоткрыть бледные сонные глаза, уставившиеся на меня как два тазика. «Сотню лет живу под Луной, -будто хотел сказать он, - но изменений в этом мире что-то не замечал...» «Ничего, - несколько лицемерно заверил я, - изменения будут.» И лег спать. Однако диметродон сорвал мои планы. Всегда засыпал на открытом месте, а на этот раз влез в заросли папоротников, и теперь солнце никак не могло прогреть его; тарбозавр же немного свихнулся - от безделья и от солнечных, пьянящих его, лучей. Лениво-доброжелательно расселся он на плоской дюне, и над растянутой в улыбке пастью робко вился рой бабочек-каллиграмм. Не хватало на грудь плакатика: «Меня любят дети и бабочки!..»
Но вот, наконец, проснулся и диметродон. Тупо уперся лбом в ствол толстого папоротника и спросонья решил пройти сквозь него. Ствол не давался, гнулся, диметродон сердился, раскачивал растение, пока все же не вырвался на свободу. Исчезновение завтрака его смутило, но когда он увидел, кто покусился на его добычу, даже в его доисторической голове что-то стронулось - перегревшись, сунулся было к еде, но сирмозавр недвусмысленно покачал тяжеленным, как бревно, хвостом. «Обстановка накаляется», - сообщил я Хаму, и тот захрюкал. И почти в тот же момент мы услышали грохот, сверху на нас полетели камни. Перевозбужденный диметродон, пыля и вспахивая хвостом песок, с ходу попытался проскочить к нам через наиболее низкий участок стены. Я впервые видел голову бодрствующего диметродона так близко, и она мне не понравилась. Плоская, змееподобная, она двигалась на длинной сморщенной шее, и в полураскрытой пасти жадно перекатывался бурый мокрый язык. Роговые чешуйки на лбу и скулах, ржавые нечищенные клыки... Хам зашипел и отступил за ручей, приняв боевую позу трицератопсов: морда вниз, рога и шипы вверх и вперед, высоко поднятый, окованный пластинами зад - кверху. Диметродон же, встав на дыбы, смотрел на нас с трехметровой высоты и жадно щурился. «Если уж вы так активно прячетесь, - читалось в его глазах, - значит вам есть что прятать!», Однако, хотя голова его вроде бы и вошла к нам, плечи в щель не протискивались, и диметродон начал активно ее расширять. Шум и переполох привлек внимание тарбозавра, он остановился невдалеке и с интересом стал следить за взбешенным сотоварищем.
Нас с Хамом спас ливень. Он ударил почти мгновенно, вслед за шквальным ветром. Небо взорвалось молниями, оглушительно грянул гром. Забившись под скалу, мокрые с головы до ног, мы с Хамом выражали величайшую кротость - лучше мокнуть, чем улучшать пищеварение нахала, не осознающего, на кого он раскрывает свою жуткую пасть.
НК: И диметродон повторил нападение?
ГАМОВ: Нет. Видимо, проголодался - ушел. Но с тех пор мы жили в вечном страхе за безопасность своего убежища. К тому же нам было тесно. Некоторые палеонтологи и сейчас пытаются доказать, что гигантизм динозавров вызван был неумеренным, патологическим развитием гипофиза. Не хочу вдаваться в споры, но в мире гигантов могли выжить только гиганты - при чем же тут случайность и патология? Ведь никто не утверждает, что толстые ноги слона -результат неумеренного развития гипофиза? Просто сила ноги, как и всякого опорного элемента строения, пропорциональна ее поперечному сечению, которое увеличивается лишь пропорционально квадрату диаметра этого сечения. Отсюда - у больших животных объем ног должен возрастать гораздо быстрее, чем объем всего остального тела... И Хам это доказал. На четвертом месяце жизни он достиг в длину почти трех метров, а каждая нога, кстати, не выдвинутая в сторону как у черепахи, а расположенная близко к средней линии тела, была толщиной чуть ли не с меня. Хам превратился в неповоротливого, но живого рыцаря. Воротник пышно разросся, и кроме грибов Хам теперь с удовольствием перемалывал и пожирал ветки, которые я ему запасал ночами - круг желаний Хама (конечно вполне естественных) разрастался неимоверно. Это сподвинуло меня к действиям. Однажды, сидя при звездном свете около тяжелого прохладного Хама и постукивая пальцами по его широкому, как журнальный столик, лбу, я решился. Спустился на пляж и почти до утра обламывал вайи папоротников, похожие на трехметровые стреловидные копья. Меня обжигала ночная роса, мучили клещи, пугали тени, но я работал. Даже когда загремел гром, а молнии мертво высветили кривые араукарии и лохматые беннетиты, я продолжал, как муравей, стаскивать вайи к пескам, в которых залегли на ночь мои преследователи. Одна, другая, шестнадцатая... К утру диметродон с тарбозавром исчезли под гигантскими курганами холодных и сырых листьев папоротников. Только сирмозавр сонным холмом торчал под стенами нашей крепости - я очень надеялся на его силу. Даже грибы в эту ночь я выломал вблизи все; самые ближайшие положил под стеной, которую сирмозавру надо было взломать: захочет поесть - пробьется. Ну, а тогда все просто - Хам на волю, я к MBI
С первыми лучами солнца я открыл глаза, хотя спать почти не пришлось. Хам уже толкался, просил еды. Пришлось лезть на склоны, и пока я ломал грибы, прошло не меньше часа. А потом каменные столбы, отделяющие нас от пляжа, вдруг дрогнули. Песок под ними вспучился, полез вверх, а сверху, наоборот, покатились камни. Землетрясение? Ураган?.. И вдруг я понял - мой план удался -сирмозавр, как ножом бульдозера, срезал все каменные глыбы, мешавшие ему добраться до грибов!.. Наконец и последний столб рухнул, в мощной дыре я увидел плоскую голову сирмозавра, а над ней вдали - заросли и цепь лысых гор. Увидел, не взбираясь на склоны!.. Впрочем, радоваться было еще рано. Увидев меня и принявшего боевую позу Хама, сирмозавр остановился, заклинив собой проделанное им же отверстие. И почти сразу с ужасом я увидел, что там, на пляже, за спиной сирмозавра, зашевелился курган из папоротниковых листьев, любовно выложенный мною над тарбозавром. Солнце успело прогреть пески, нагреть воздух, и возбужденный тяжелыми снами тарбозавр ничем не напоминал того дебила, что забавлялся играми бабочек-каллиграмм. Даже на расстоянии я чувствовал его решимость, чувствовал, как легко и мощно работают его чудовищные конечности... И диметродон проснулся. Разбросал вайи, мял их чуркообразными лапами, озирался. Не мог понять, - что случилось? Один я понимал - все плохо. И Хам и я обречены...
И все же возня хищников вывела сирмозавра из оцепенения. Он медленно сполз в ручей, полностью запрудив его, и так же медленно дотянулся бронированной мордой до ближайших грибов. Но даже сейчас задняя часть его тела наполовину занимала пробитый в скалах проход, и диметродон, решившись, попытался войти к нам. Это смутило гиганта. Будто испугавшись прикосновения, он с неожиданной скоростью привстал, пропуская диметродона под свое бледноматовое, покрытое ромбическими пластинами, провисавшее как у дирижабля брюхо, а потом, будто упало давление в его гидравлических кранах, рухнул на несчастного хищника. Я даже глаза закрыл... А когда открыл их, сирмозавр уже освободил проход, а искалеченный, с лопнувшей в нескольких местах перепонкой, диметродон не шевелился. Можно было поверить - это не сон, это настоящее забвение!