Картофельное поле действительно стало для Смирнова полем сражения, а сам он даже представил себя «комиссаром в кожанке» с маузером в руке... В конечном итоге Смирнов исполнил свой долг, картошка была убрана, хотя «непривычное дело» обернулось для него многими потерями, прежде всего потерей доверия со стороны студентов. И все же в этом «непривычном деле» Смирнов сумел найти и утвердить себя, применить свои знания и опыт. Не в пример своему предшественнику Алексею Григорьевичу, расписавшемуся в собственном бессилии и под благовидным предлогом улизнувшему из колхоза, Смирнов сумел четко, «на научной основе» организовать труд студентов, заинтересовал их и материально и морально, добился от председателя разрешения отремонтировать своими силами картофелеуборочный комбайн. Но самое любопытное, что, поработав на картошке, Смирнов вдруг обнаружил, что он, ученый-металловед, тоже может и должен сказать свое слово в сельском хозяйстве, по крайней мере в той отрасли, которая производит сельскохозяйственные машины. Почему, например, ржавеет в лопухах комбайн? Почему, едва выйдя из цеха, эта, столь нужная для колхоза, машина превратилась в «гроб», в груду металлолома?
«Надежность, - думал он почти что с болью, - надежность - вот чего не хватает всем этим рычагам, осям, решеткам и цепям!.. Так-то ведь она и ничего, машина. Идея и конструкция, может быть, и неплохие. Но что касается материалов...»
Ему ли, Смирнову, металловеду, работающему над проблемой надежности рельсов, не знать, не понимать, что все дело в материалах!.. И он в душе презирал создателей комбайна. Самое большое, что они, видимо, сделали, так это испытали машину на легком, на идеальном поле, на рыхлой мягкой почве... «Вот закончу с рельсами, возьмусь-ка я за этот комбайн... свяжусь с заводом-изготовителем, с конструкторами, напишу им, что о них думаю... А потом разработаю рекомендации относительно материалов, поеду к конструкторам этим и натыкаю носом, как паршивых котят...»
Собственно, страницы повести, рассказывающие о деятельности Смирнова на картофелеуборке, звучат как гимн человеку дела, истинному гражданину, который умеет найти выход из любого трудного положения, пойти на любые жертвы и лишения, когда этого требуют интересы общества и государства. И с этой точки зрения герой А. Черноусова представляется именно тем человеком, в котором широта кругозора, интеллект, эрудиция гармонично сочетаются с «наследственными чертами» героев первых пятилеток -высокой сознательностью, железной дисциплинированностью и умением работать «не переводя дыхания», так, как работали строители Магнитки, Комсомольска-на-Амуре, Турксиба.
И такие герои, как показывает наша сегодняшняя проза, «в стране Советской есть», и именно за ними решающее слово в строительстве коммунизма.
| Юрий ПостновКЛАССИКА, КОТОРАЯ ВСЕГДА С ТОБОЙ |
Нужны ли нам писатели прошлого?
Этот вопрос вовсе не праздный. Конечно, для многих он решен раз и навсегда: нужны, вне всяких сомнений! Классики для нас - добрые и чуткие друзья, всегда готовы помочь, мудрые и ненавязчивые наставники.. Их книги дают нам возможность побывать в иных временах, прожить множество жизней, познакомиться со сложными и интересными людьми, познать самих себя. Если же мы встречаемся с классикой на сцене, то сохраняем радость свидания с любимым автором на месяцы и годы, а порой и на всю жизнь. Мы понимаем, что такой спектакль - лучшая школа мастерства для актера, прекрасная школа жизни для зрителя.
И все-таки... есть, к сожалению, люди, равнодушные к классике. Социологические исследования, проведенные среди читателей библиотек, показывают, что лучшие произведения мировой литературы пользуются меньшим спросом, чем, скажем, жанр фантастики или детектива. А как часто жалуются учителя на то, что их ученики не читают Тургенева или Толстого!
Правда, можно было бы не так уж тревожиться, вспомнив о толпах, штурмующих магазины при первом же объявлении подписки на любое собрание сочинений. Кажется, - такой ажиотаж!.. Классика явно необходима людям!.. Но, увы, далеко не всем из них на самом деле нужны эти сочинения. Сколько здесь людей, ставших жертвами моды, подпавших под общее настроение и убедивших себя, что без этих книг им никак нельзя! А сколько среди них и тех, кто мечтает лишь о том, чтобы украсить квартиру томиками в тисненых переплетах, чтобы с гордостью показывать их гостям и при случае, может быть, выгодно сбыть этот дефицитный товар!
Да, ажиотаж вокруг книг не может еще служить надежным свидетельством всеобщей любви к классике. Однако его нельзя сбрасывать со счета: в конце концов, среди тех, кто не жалеет времени и сил на то, чтобы добыть хорошую книгу, многим эта книга действительно необходима.
И, скажем прямо, не только им, этим любителям книги, мы хотим адресовать нижеследующие строчки, - нам хочется побеседовать и с теми, кто, по известному выражению классиков, «почитает, но не читает», кого не увидишь в театре, кому до сих пор неведомо, что давно умершие писатели продолжают говорить с нами как живые с живыми.
Театр в роли посредника
Автор любой книги надеется на наше понимание и сочувствие, рассчитывает на нашу способность к сотворчеству. И если книга созвучна нашим настроениям и мыслям, если манера и стиль писателя отвечает нашим склонностям, откровенный разговор двух всегда состоится, стоит лишь открыть книгу.
Иное дело - когда мы приходим в театр. Здесь между автором и нами оказываются постановщик спектакля, художник, актеры. Здесь на нас влияют люди, находящиеся вокруг: их смех или их слезы заражают нас... И тут уже не все зависит от нас - главное в контакте автора и зрителя определяет именно театр.
В самом деле, представьте, что зритель - человек высокой культуры, охотно читающий, скажем, Островского или Чехова, много ожидающий от встречи с ними в театре, - неожиданно для себя начинает скучать во время спектакля и уходит из театра с чувством досады и разочарования. В этом случае, конечно же, все претензии - к театру. Это он, театр, не сумел прочесть классическое произведение «свежими, нынешними очами». Это режиссер и актеры не смогли почувствовать в нем современного нерва, услышать в пьесе созвучие нашей эпохе. И зритель в результате остался равнодушным к тому, что его волновало наедине с книгой.
В этом случае можно сказать, что зритель оказался более чутким собеседником великого писателя, нежели режиссер.
Конечно, ни один постановщик не ставит перед собой задачи -воплотить классическое произведение на сцене так, как это делалось когда-то, повторить уже многократно использованное, обветшавшее со временем и утратившее свой первоначальный заряд. Всякий художник сцены стремится к тому, чтобы и проблематика и стиль спектакля отвечали запросам и вкусам современного зрителя. Одним словом, кто из режиссеров не мечтает о том, чтобы зрители валом валили на его спектакль! Однако не каждому это удается. И бывает даже так, что и мысль в спектакле злободневная, и форма «модерн», а тем не менее ничто в нем не берет за живое.
В чем же секрет успеха?
«Горе от ума» - и нет ему конца!
Десять лет тому назад мне выпало счастье посмотреть в Ленинградском Большом драматическом театре им. Горького «Горе от ума» Грибоедова в постановке выдающегося мастера нашего времени Георгия Александровича Товстоногова. О тогдашнем впечатлении я подробно рассказал в своей книге «Когда театр волнует» (Новосибирск, «Наука», 1968) и сейчас не буду повторять уже сказанное. Повторю, пожалуй, лишь то, без чего нельзя представить себе этот спектакль, совершенно незабываемый.
Режиссера, вне всяких сомнений, волновал тот глубинный смысл, который выражен в названии пьесы и который, кстати, мы по привычке воспринимаем чисто механически. Горе от ума... Чацкий - этот совсем еще молодой человек, обладающий острым и проницательным умом самого Грибоедова - объявлен сумасшедшим, и злая сплетня сразу подхватывается гостями Фамусова, потому что они ненавидят этого непохожего на них человека, чуждого и непонятного им, возмущающего их своим вольнодумством, независимостью суждений и манер, своим духовным превосходством. Всем хочется унизить его, растоптать, выбросить из своего общества. И Чацкого обвиняют не в чем-нибудь, а именно в отсутствии ума, в помрачении рассудка. Это нестареющее обвинение сохраняется в мире со времен шекспировского Гамлета, сервантесовского Дон Кихота, мольеровского Альцеста...
Но спектакль этот волнует не только тем, что с пьесы снят налет времени, который покрыл и притушил первозданные краски авторского замысла. «Горе от ума» в БДТ не просто отличная реставрация, но отчасти и переосмысление пьесы. И это вполне естественно: ведь нельзя не учитывать, какая дистанция во времени отделяет автора от его интерпретатора и какие огромные изменения произошли за это время в жизни общества и в искусстве театра. Новые поколения уже не знают на собственном опыте того, о чем писали великие художники прошлого. Их волнуют другие события, иные проблемы и характеры. И подлинно современный режиссер обязан угадать это новое мировосприятие людей нашего времени и говорить с ними на нынешнем языке.
Вот почему образы грибоедовской пьесы, кажется знакомые нам со школы, обретают несколько неожиданные черты в любой новой трактовке.
Фамусов в спектакле - вовсе не рыхлый и тучный старик, страдающий одышкой: он еще далеко не стар, энергичен, предприимчив, чувствует себя хозяином жизни. При всем внешнем добродушии - это злая, консервативная сила. Он не потерпит, чтобы Чацкий или кто-либо другой жил и мыслил по-своему: Фамусов твердо стоит на страже тех официальных и неписаных законов, которые и обеспечили ему, в общем-то посредственному человеку, возможность добиться «степеней известных» и стать неограниченным господином не только в собственном доме, но и во всей Москве. Горе тому, кто умнее его,
кто не считается с тем, что для него выгодно и потому свято!