Хорошо помню, как перед началом второй мировой войны все мы, большие и маленькие, уже тогда хорошо понимавшие, что нам может принести фашизм, затаив дыхание, слушали по радио антифашистскую пьесу Карела Чапека «Мать». Много позднее прочитал я интереснейшие исторические романы Алоиса Ирасека. Ну, а уж «Похождения бравого солдата Швейка» в нашем доме почти настольная книга, и ссылки на бессмертные высказывания, Швейка, фельдкурата Каца, поручика Дуба и прочих героев Ярослава Гашека в компании наших друзей звучат чуть ли не при каждой встрече.
Я уж не говорю, как мы, мальчишки, восхищались действиями чехословацких частей во время Великой Отечественной войны, как нравился нам их командир с удивительно подходящей фамилией — генерал Свобода!
Правда, знал я и о том, что если бы в июне 1918 года красногвардейский отряд, в котором служил мой отец, вовремя не ушел из-под огня белочешских пулеметов, то никуда бы я не ездил, но надо же знать, о чем следует говорить в гостях, а о чем не надо. Тем для разговоров хватало у нас и без этой…
…О чем мы только не говорили в те дни. Маша, Франтишек, школьница Яна и даже маленькая Леночка прилично знают русский язык, да и мы выучили несколько слов по-чешски. Правда, не обошлось без недоразумений. Когда мы взялись угостить друзей украинским борщом и попросили Машу купить для этого овощей, глаза у нее сделались большими-большими — оказывается, «овоци» по-чешски — фрукты, а то, что мы называем овощами — зеленина. Но когда Маша спросила, должна ли зеленина быть черствой, наступил наш черед удивляться — по-чешски черствые — значит свежие. К таким вещам мы быстро привыкли и уже не смутились, увидев в книжном магазине собрание сочинений Карела Маркса и Бедржиха Энгельса — чехи переводят имена. Не удивился я и услышав от Маши, что со мной хочет поговорить ее подруга, учительница, папа которой родился в Томске, — где только не встретишь земляков и их детей! Но дальше…
Копия документа о рождении 7 апреля 1943 года в городе Пльзене, Вензигова улица, 5, Надежды Лаудовой. Отец — Василий Лауда, родился 26 декабря 1921 года в Томске. Для ясности в скобках указано — СССР. Специальность отца — zámečník, по-моему, это чешское слово куда ближе русскому слуху, чем немецкое «слесарь». Указаны и родители отца — Иосиф Лауда и Мария, вместо девичьей фамилии которой чешский писарь написал «Антоновна».
— Надежда Васильевна, — мне как-то не хочется называть эту молодую женщину «пани Лаудова» и я переделываю ее имя на русский лад, — но у нас нет такой фамилии, да и имя Иосиф встречается в Сибири очень редко.
— Отец не есть русский, он чех, и дед тоже чех, то бабичка русская из Томска.
— Бабушки уже, наверное, нет?
— Она попрана на Панкраце соучасне с маминкой в сорок четвертом роке, — Надежда Васильевна достает из сумочки сигарету…
Панкрац… Вообще-то так называется один из районов Праги, но для людей моего поколения это слово звучит зловеще. Панкрац — гестаповская тюрьма, описанная замечательным чешским публицистом Юлиусом Фучиком в «Репортаже с петлей на шее». Бабушка из Томска с матерью моей собеседницы казнены на Панкраце в 1944 году! Говорить становится трудно, но сама Надежда Васильевна приходит мне на помощь…
Два толстых тома в красных переплетах. «Обвиняю. Пражская Голгофа», Прага, 1946 год. Автор, скрывшийся за псевдонимом Карел R, в послесловии объясняет, почему он не хочет называть своего имени. Ему не надо славы, не надо признания, да и гонорар он передает детям погибших. Надо лишь одно — выполнить обещание, которое он дал казненным, и рассказать миру о их мужестве и любви к отчизне.
Карела R нельзя считать не только коммунистом, но даже и человеком революционного духа. Вероятно, он был священником, и это дало ему возможность видеть осужденных перед казнью, говорить с ними, сохранить некоторые документы, вести дневник и, в конечном итоге, создать книгу — еще одно обвинение германскому фашизму и его чешским прислужникам.
Это страшная книга. День за днем описывается в ней жизнь Панкраца. Предсмертные записки казненных, заметки из газет, воспоминания автора, архивные документы, приказы гитлеровцев… Фотокопии рисунков и даже карикатур — мрачный юмор заключенных. Для полноты картины — фотографии наручников, креста, который верующие целовали перед тем, как идти на гильотину. А вот и само изобретение доктора Гийотена, я впервые увидел его фотографию… Два столба, перекладина, нож… И это придумал француз!
…Снимки гестаповцев и чешских фашистов — улыбающиеся молодые люди, никак не скажешь, что это палачи. Групповая фотография служащих Панкраца. Вахмистр Прей, внешне очень похожий на фюрера и хорошо известный заключенным — Прею доставляло особое наслаждение избивать тех, кто позволял себе мужественно держаться перед казнью… Списки, адреса и даже телефоны охранников, судей и адвокатов — на Панкраце соблюдалась законность: некоторые адвокаты успевали за десять минут произнести пять-шесть защитительных речей… Списки и тюремные фотографии казненных с указанием существа обвинения — укрывательство военнопленных, хранение оружия, саботаж, связь с партизанами, слушание иностранного радио. Под номерами 845 и 846 — фотографии Лаудовой Марии-младшей, родившейся 20.3.1922, казненной 13.12.1944 в 16.00 и Лаудовой Марии-старшей, родившейся 27.12.1897 и казненной тоже 13.12.1944 в 16.00. Все аккуратно, все записано, ничего не скажешь — немцы народ дисциплинированный, приученный к порядку, да и чешские палачи за годы оккупации тоже кое-чему научились.
…Невольно считаю — 7 апреля 1943 года, 13 декабря 1944 года, — моя собеседница, конечно, не может помнить своей матери. Похожа ли? Фотографии маленькие, бумага в книге плохая, к тому же снимок Марии-младшей плохо сохранился, гораздо хуже, чем все остальные. У меня хватило такта не спрашивать о причине, а позднее я узнал, что, когда в 1946 году трехлетней девочке подарили эту книгу, Надя, до этого никогда не видевшая никого из своих родных, часто целовала свою маминку… Она похожа на нее — такая худощавая, смуглая, черноволосая…
А Мария Антоновна, «русская бабичка из Томска», на снимке выглядит гораздо старше своих неполных сорока лет. Простое лицо, таких женщин у нас тысячи. Самая обыкновенная.
«13 декабря 1944 года, среда.
Сегодняшняя среда ознаменована уходом в лучший из миров десяти человек. Две Марии Лаудовы — свекровь и невестка, казнены по политическому обвинению, Ярослав Нелаба — за хранение оружия, Карел Питерла — за подпольную работу… Старшая пани Лаудова за несколько минут до казни запела «Марсельезу». Простая деревенская женщина, уходя туда, откуда нет возврата, выразила свою глубокую внутреннюю убежденность в будущем, свое завещание сыновьям, свой последний сердечный порыв в этой старой революционной песне».
…Карел R не знал, что слова о сыновьях звучат в его записках лишь символически — оба сына Марии Антоновны были уже казнены. Не знал он и того, что «Марсельеза», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу» были самыми любимыми песнями в доме Лаудовых…
— За что были казнены мама и бабушка?
Вместо ответа Надежда Васильевна подает мне другую книгу. Индра Незбедова. «Цветы на землянку». Издана в 1971 году, к пятидесятилетию Чехословацкой коммунистической партии. Это восемь очерков, написанных по архивным материалам, в основном — по документам Союза борьбы против фашизма. Название книге дал четвертый очерк, посвященный судьбе томича Василия Иосифовича Лоуды (я так и не знаю, как все-таки правильно — Лоуда или Лауда — в разных документах вторая буква фамилии написана в двух вариантах).
«Когда после первой мировой войны чехословацкие солдаты покинули израненную советскую землю, среди них не было Иосифа Лоуды. Красный партизан И. Лоуда, раненный колчаковской пулей, лежал в томском госпитале. Было ему в это время двадцать пять лет и нет ничего удивительного в том, что хорошенькая черноокая медсестра Маша, ухаживающая за ним, надолго удержала в Сибири чешского солдата».
Читая очерк Незбедовой (Надежда Васильевна оставила мне книгу на несколько дней, а Франтишек вооружил толстенным чешско-русским словарем), я подумал, как легко и просто найду подтверждение многим фактам. Пойду в томский архив, факты, которыми я интересуюсь, достойны поисков. Значит, легко установлю, сколько было у нас в 1920 году госпиталей — наверное, два-три. Посмотрю историю болезни Иосифа Лоуды или Лауды, чеха, приблизительно 1895 года рождения. Найду в приказах по вспомогательному персоналу медсестру Марию Антоновну, установлю ее девичью фамилию и адрес, а там, смотришь, найдется и кто-нибудь из ее родственников.
Иду в архив. «Посмотрите в фонде Р-521, опись 1, быть может, что-нибудь и найдете», — без особого энтузиазма сказали мне там. И первое, что я нашел, сразу же охладило мой пыл — в двадцатом году в Томске было двадцать шесть госпиталей, не считая госпиталя-распределителя, госпиталя военного городка, санитарного поезда № 335 и Пермского полевого госпиталя. Гражданская война в Сибири вовсе не была легкой прогулкой для частей Красной Армии и отрядов красных партизан. Это была жестокая битва, и в нашем городе чуть ли не каждый приличный дом, от бывшего дома купца Кухтерина до гостиницы «Россия», был занят ранеными красноармейцами.
Моя задача становится сложнее, но сдаваться не хочу. Раненых в начале двадцатого года было около трех тысяч, сяду во время отпуска и переберу все истории болезней… «Нет, что вы, никаких историй болезней, да и других документов по госпиталям у нас нет, они не сохранились»… Вот так…
Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь точно узнать во всех подробностях жизнь семьи Лаудовых. Буду искать и надеюсь найти. Но уже сегодня хорошо знаю, как это могло быть, а возможно, и было в действительности.
Вы помните, как начинаются «Похождения бравого солдата Швейка»?
«— Убили, значит, Фердинанда-то нашего, — сказала Швейку его служанка». Пани Мюллер имела в виду убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда, но бедный Швейк долго не мог сообразить, о ком идет речь. Он знал двух Фердинандов — помощника фармацевта и собачьего ассенизатора, по поводу которых заметил: «Обоих ничуточки не жалко». Никому не было жалко и никчемного наследника австро-венгерского престола, убитого 28 июня 1914 года сербским студентом Гаврилом Принципом. Но этого повода — или какого-нибудь другого — так ждали! Как же! Теперь можно было объяснить все — Австро-Венгрия решила наказать Сербию, Россия заступилась за братьев-славян, Германия — за Австро-Венгрию, Франция — за русских, Англия — за французов, Турция за Германию, Япония — за Англию. Вот как все просто, вроде небольшой драки между мальчишками одного двора. Думаю, что в эту беспардонную ложь, прикрывающую истинные причины войны — столкновение грабительских интересов капиталистов крупнейших стран мира, — деревенский парень Иосиф Лауда, как и миллионы его сверстников во всем мире, сначала поверил почти искренне. Но очень сомневаюсь, что чех Лауда, надевая голубой мундир с зелеными петлицами, мечтал о подвигах во славу ненавистной Австро-Венгерской империи и желал отдать жизнь за престарелого Франца-Иосифа I, одного из самых ничтожных деятелей монархической Европы.