— А как вы достали свое оружие?
— Пошли в бой и достали оружие.
— Что вам досталось?
— Винтовка зарядная.
— Советская винтовка?
— Конечно.
— У кого вы ее отобрали?
— У полицаев, к которым мы на участок пошли. Сделали засаду, схватили. Потом я оружие вернул, которое мне выдали в этот бой. Я имел свое оружие до конца дней, которые я провел в партизанском отряде. Потом у нас оружие забрали в запасной полк. В запасном полку прошли проверку опять и отправили по частям.
«С первых дней строительства стало ясно, что… наш путь — в газовые камеры»Воспоминания А.М. Вайспапира
Вайспапир Аркадий Моисеевич (1921–2018) родился в селе Бобровый Кут (ныне — Херсонской области Украины) в крестьянской семье. В 1938 г. его отец был репрессирован и расстрелян (посмертно реабилитирован в 1960 г.). В том же году Аркадий с отличием закончил еврейскую школу-десятилетку. В 1940 г. призван в Красную Армию. С первого дня Великой Отечественной войны находился на фронте. После тяжелого ранения под Киевом, вместе со всеми ранеными медсанбата, попал в плен. Прошел ряд госпиталей и лагерей, а в результате «расовой проверки» оказался в Минском трудовом лагере СС, где в то время находился и А.А. Печерский. Вместе с последним в сентябре 1943 г. был отправлен в лагерь смерти Собибор.
При подготовке и во время восстания был одним из активных помощников А.А. Печерского. Вместе с И. Лернером убил двух эсэсовцев. После выхода к партизанам стал пулеметчиком отряда им. Фрунзе Брестского партизанского соединения. С приходом Красной Армии продолжил воевать в составе 70-й армии и закончил войну в Германии, в звании старшины. Награжден орденом Отечественной войны I ст., медалью «За отвагу».
Вести с родины были тяжелыми: мать Раиса Иосифовна и пятилетняя сестренка Бася погибли от рук фашистов вместе с другими евреями села Бобровый Кут. Старший брат Беньямин не вернулся с фронта. После войны Аркадий Вайспапир с отличием окончил Запорожский индустриальный институт и потом работал на различных промышленных предприятиях. С 1994 г. и по настоящее время жил в Киеве. Все послевоенные годы поддерживал связь с друзьями по лагерю Собибор. Принимал участие во встрече, посвященной 70-летию восстания в Собиборе в Израиле. Награжден израильскими, польскими и украинскими орденами. В 2016 г. стал лауреатом премии Федерации Еврейских общин России «Скрипач на крыше» в номинации «Человек-легенда».
Ниже публикуются несколько версий воспоминаний А.М. Вайспапира. Первыми идут отрывки из интервью, которые он дал 28 июля 1995 года М. Богину для архива Фонда Стивена Спилберга в рамках проекта «Пережившие катастрофу»(«Survivors of the Shoa»). В настоящее время эта запись хранится в Архиве Фонда Шоа — Института визуальной истории и образования, Университет Южной Каролины[481] (интервью № 3877). Копия предоставлена Научно-просветительным Центром «Холокост»(Москва). Для публикации выбраны те отрывки, в которых А.М. Вайспапир рассказывает о периоде перед отправкой в Собибор, а также о собственном участии в восстании. Набор текста и расшифровка интервью Р. Жигуна.
Следом публикуются воспоминания А.М. Вайспапира, которые поступили в Архив Научно-просветительного Центра (НПЦ) «Холокост» и Архив Московского историко-литературного общества «Возвращение». В частности, непосредственно им были написаны «Автобиография и воспоминания»(2006 г.) и «Дополнения к автобиографии»(2007 г.). А «Воспоминания»(2008 г.) были записаны его женой Ф.С. Вайспанир с его слов, но также уточнялись, дополнялись и корректировались сотрудниками НПЦ «Холокост» в процессе телефонных бесед и переписки с ним и его сыном Михаилом Евстратовым. Все эти материалы частично использовались при подготовке книги «Собибор» (Сост. С. С. Виленский, Г. Б. Горбовицкий, Л. А. Терушкин. М., 2008). Сейчас мы публикуем их в полном объеме. Стилистика материалов сохранена.
Я родился в 1921 году, 23 декабря, в селе Бобровый Кут[482] Калининдорфского района[483] Херсонской области, на Украине. Мои родители: Моисей Львович Вайспапир и Рыся Иосифовна Вайспапир (девичья фамилия — Киселёва). У меня был старший брат Бениамин и маленькая сестричка Бася[484].
Наше село Бобровый Кут (обычно пишут «Б. Кут») — одна из еврейских колоний в Херсонской области. До войны, примерно в 1924–25 годах, из этих колоний и из переселенцев из других поселений образовался еврейский национальный район — Калининдорфский район.
Из наших сёл занимались сельским хозяйством испокон веков. Мой дед и его дед в этом же селе занимались сельским хозяйством. Отец был колхозником (сначала крестьянином, потом с 1928–29 годов — колхозник). Дед тоже был колхозник, он до коллективизации имел свою кузню, был кузнецом потом и в колхозе.
Я помню, когда мы были ещё единоличниками, помню коллективизацию, помню раскулачивание.
— Вашей семьи это коснулось?
— Моей семьи оно не коснулось, оно коснулось семьи моей жены, её дядя был раскулачен.
Учиться я начал в 1929 году. В нашем селе закончил семилетку с преподаванием на еврейском языке, потом десятилетка в соседнем районном центре — тоже на идиш. Об иврите мы не знали.
Закончил я десятилетку в 1939 году. В 1937 году, запомнилось мне — очень важное в нашей жизни — из наших сёл многих репрессировали. В том числе репрессировали моего отца в феврале 1938 года. Больше я своего отца не видел. В дальнейшем, когда я интересовался, что с ним, мне сначала отвечали, что он умер в ссылке, потом что его расстреляли в 1938 году
— В чём его обвиняли?
— Репрессировали тех, кто после погромов во время войны и революции уезжал в Палестину, и тех, кто был [в] сионистских группах и готовился к отъезду в Палестину.
— Много было таких групп в Вашем селе?
— Село маленькое, была группка, в которой изучали язык и готовились к отъезду. Но потом она распалась и прекратила свою деятельность примерно в 1922–23 годах. Никогда я в доме не слышал, чтоб они говорили, что они сионисты.
— Расскажите, как именно для Вас началась война?
— Началась война, в первый же день мы заняли оборону по Бугу. Три дня мы держали оборону на Буге, и потом началось отступление. Первый большой бой был возле Ковыля[485]. А потом уже бои большие были на старой границе. На старой границе на дней десять мы задержали немцев. Наша 62 дивизия 5 армии. Но немец прорвал оборону где-то севернее Киева и начал наступать на Киев из Гомеля[486]. И нас перебросили на машинах севернее Киева, и мы заняли оборону севернее Киева. Возле Киева тоже большие бои были, я там ранен был тяжело.
— Скажите, как начался самый первый бой в Вашей жизни?
— Первый настоящий бой был возле Ковыля. Бой как бой… Артподготовка, нас миномётами сильно обстреливали. Потом мы отбили несколько атак немцев, потом мы отступили ночью: нас подняли ночью, началось отступление.
— Вообще, трудных боёв много было в Вашей жизни, в начале войны?
— Начало войны — самые трудные бои на старой границе[487], потом под Киевом, где мы часто отступали. Каждый день был бой. Каждый день принимали бой и потом отступали, принимали бой и отступали. Вот так до самого Киева. В одном из таких боёв меня тяжело ранило (легко ранен я был ещё на старой границе, но всего три дня провёл в санбате — ушибленное ранение в локоть и ниже спины маленькое осколочное ранение; осколок вытащили — и я дальше пошёл). А вот под Киевом мне перебило ногу ниже колена, обе кости перебиты, и осколочное ранение большое. В таком состоянии меня подобрали и отвезли в санбат. В санбате наши врачи сделали мне операцию, наложили сначала шину, потом загипсовали ногу. Только потом я узнал, что Киев окружён и наш санбат никуда не вывозится. Потом уже немцы наш санбат вывозили — сначала в Гомель, потом в Бобруйск[488] и затем в Минск.
— Вы не помните, какого числа произошло Ваше ранение?
— Тяжёлое ранение произошло 15–16 сентября 1941 года.
— Итак, Вы были в медсанбате.
— Наш медсанбат — больных и раненых — перевезли на машинах до Гомеля, потом из Гомеля до Бобруйска (не помню, поездом или машиной), из Бобруйска поездом в теплушках в Минск.
— А кто перевозил?
— Немцы нас перевозили, охраняли полицаи.
— А в какой момент Вы узнали, что Вы уже в плену?
— Я не помню момента, когда осознал, что я в плену. Помню, нам наши говорили, что мы окружены, Киев окружён, нас должны были эвакуировать в тыл, но не эвакуировали. Потом узнали как-то, что мы находимся под немцами.
Госпиталь в Минске — главный госпиталь центрального фронта, но там много не жили, большинство умирало, выживали самые молодые и крепкие. Остальные — неделю проживёт, потом начинается понос, умирали быстро. Давали 150 гр. хлеба и один раз баланду. Три человека лежали на двух койках. На досках без матраса. Шестеро соседей умерли возле меня, пока я был в госпитале. Но я же говорю — выживали только молодые, 20–25 лет. Сорокалетние, мы их называли «старики», быстро умирали. Потом начался тиф, если замечали, что человек заболел тифом, его перевозили на другой этаж. Это были пяти- или четырёхэтажные дома (не помню), бывшие казармы. Оттуда обратно только выносили мёртвых.
Помню, почувствовал, что у меня тоже поднялась температура, однако я не показывал вида и, видимо, перенёс тиф на ногах. Я уже тогда на костылях передвигался и чувствовал, что у меня уже и нога срослась. Потом спросили, кто желает быть санитаром. Врачи и фельдшера тоже болели, но их не перевозили в барак, за ними ухаживали в отдельной специальной палате, поэтому и спрашивали, кто хочет за ними ухаживать. А там был врач один, Чернов, он говорит (я его знал, мы часто разговаривали) — и я уже перенёс, и ты уже перенёс этот тиф, так что иди туда, хоть подкрепишься, там кормить будут лучше. И я пошёл туда санитаром. И действительно я там немного подкрепился и больше не болел.