Примерно зимой (или весной?), в феврале примерно, была телесная проверка на выявление евреев. Потому что обнаружили, что много врачей, что обслуживали этот госпиталь, оказались евреями. Врачи ведь все были из наших. И всех врачей, санитаров, фельдшеров (да и больных некоторых) проверили. Я, конечно, тоже не писался, что я еврей, я записался по фамилии матери: «Киселёв Аркадий Михайлович». И больше 70 человек обнаружили евреев, большинство врачей. И нас перевели в Лесной лагерь[489]. Это был центральный эваклагерь этого фронта. Там сортировали и отправляли пленных в Германию. А нас поместили в так называемый подвал — карцер. И мы там в этом карцере были около месяца. Осталось нас живых около 30 человек, остальные поумирали в этом карцере. Там темно было, только утром открывалась дверь и выносили мёртвых. Только сидели и убивали паразитов. Мало того, что кушать давали по 150 гр. хлеба и через день баланду, мы умирали, так ещё и паразиты мучили. Мы сидели — и одной рукой туда, другой сюда — только и убивали этих вшей.
— Отчего умирали?
— От голода умирали, истощения.
Нас около 30 человек осталось. Однажды нас построили и повели, мы не знали куда. И нас привели в Минский концлагерь по улице Широкой. Тогда говорили, что была нота Молотова[490], что немцы убивают пленных, говорили, что есть такая нота, что «мы вас расстреливать не будем, вы сами умрёте». Когда мы были в карцере, нам так говорили. Потом нас перевели в этот лагерь по улице Широкая.
Там был концентрационный лагерь — так называемый арбайтслагерь[491]. И там помещались евреи и евреи-военнопленные и также белорусские тоже (отдельный барак), и те, которые бежали из Германии[492] — «красные латы». Мы были так называемые «жёлтые латы»— евреи, а то были «красные латы»(один барак). В общем, в основном в этом концлагере были евреи.
— Много там было людей?
— Человек 500, наверное, было евреев. Из этого лагеря нас водили на работу. Кто попадал на работу — тот, конечно, уже жил, доставалось покушать. Я работал в т. н. «цэбэфаувский двор».
— Как называлось?
— «Цэ-бэ-фау», я не знаю, что это значит, так называли. Там было несколько немецких компаний, они брали команды на работы. Была кампания Труппенвирченлагер — это были грузчики на продуктовом складе. Эти грузчики однажды договорились с полицаем, что он их на машине вывезет за город и они убегут к партизанам. Крепкие, здоровые хлопцы были. На складе и оружие у них было спрятано. Но в последний момент, когда они грузили на машину свои вещи и оружие, их окружили. В последний момент, как оказалось, полицай их выдал. Их всех привезли в лагерь и с большими издевательствами их убили. А кто работал во дворе — так, кто попадался — сразу всех расстреливали. Нас была группа семь человек, мы кололи и пилили дрова на циркулярке в разбитом здании. И в этом здании — видно, они, хлопцы, что готовились к побегу, что-то хранили в этом здании — один из наших был с ними связан. У меня был товарищ Ефим, он работал с печником с нашей команды. Он позвал меня к себе, он сварил картошку, чтоб мы покушали в обеденный перерыв. А шесть человек, что остались в здании, всех их там расстреляли. Ну а я был уже с ним у печника. В этом дворе там другая команда работала, гараж строили, тоже всех порасстреляли. Во дворе работали не меньше ста человек, очень много людей погибло.
Нас только человек 15–20 привели в лагерь после этого. И привели также команду Труппенвирченлагер, со связанными позади руками. И потом, это было зимой, их обливали водой, издевались на ними, потом расстреляли всех.
— Эти грузчики были евреями?
— Все они — евреи из нашего лагеря. Обливать водой придумал комендант лагеря. Были представители из организаций, которые берут рабочих, они тоже пришли. Не могу передать, как над ними издевались. Это был ужас. В конце концов, всех расстреляли и вывезли.
После этого набрали новых людей в Труппенвирченлагер, в том числе я пошёл в эту команду, работал грузчиком — до отправки в Собибор. В этой же команде работали мои друзья: Семён Мазуркевич, Саша Шубаев. Александр Шубаев был горский еврей, из Осетии[493]. Причём он не знал еврейского языка, идиша, его звали «кали-мали» почему-то. Цибульский в этой же команде был, Борис Цибульский. Его называли «украинский», потому что он по-русски говорить не умел, говорил по-украински. Как сказать, мы, во всяком случае, уже не голодали — мы работали на складе, мы научились красть.
Жили семьёй — три человека в лагере. Один — Яша из тех же, кого из госпиталя привезли. По-моему, Яша Тартаковский. И Фимка, Ефим, к которому я кушать ходил, который, по сути, спас меня тогда. Мы втроём жили всегда, семьёй. Я, по сути, кормил эту «семью», потому что приносил еду со склада. С Фимой (фамилии его не помню) мы были вместе и в Собиборе.
— Аркадий Моисеевич, Вы можете описать этот арбайтлагерь?
— В этом лагере были бараки, где жили пленные, евреи. Был один барак для русских — «красные латы». Были мастерские: сапожная, портняжная, столярные мастерские. Работали в них в основном евреи из гетто, гражданские. Они имели с гетто даже связь какую-то. Санчасть была. Проходная была с Ваксом, начальником лагеря. Охраняли полицаи. Сначала нас охраняли литовцы, потом латыши, потом всё время украинские батальоны. Рядом с нашим лагерем расположились два украинских батальона. Полицаи, предатели — они осуществляли охрану. Причём в Собиборе потом тоже охраняли украинские батальоны…
— В этом лагере были только мужчины? Женщины, дети, старики?
— В лагере были только мужчины.
— Как охрана и немцы обращались с пленными?
— По-разному обращались, но вообще очень плохо. Собаками травили. Были латыши — так они издевались ночью, когда идёшь в туалет. Ловили, заставляли ползти, в общем, веселились.
— С Вами тоже такое происходило?
— Мне один раз только попало, причём от нашего «капо». «Капо»— старшие, они, например, раздавали хлеб. Я потянулся однажды одной рукой за хлебом, хотел другой рукой его ещё взять, так он меня нагайкой, дал через спину, и по голове даже попало. Но я на него не обиделся, он был хороший человек, многих выручал. Также и меня. Когда я прибыл из карцера, я и все мы были очень слабые, еле передвигались. И он устроил нас в команду — называлась «генерал-губернаторство»— там, в основном, работали немецкие евреи, вывезенные из Германии. (Наши носили жёлтую лату, а они носили жёлтую шестиконечную звезду, на которой было написано Jude.) Мы приходили туда, так они нас и подкармливали и не заставляли работать просто так. Только там я и подкрепился немножко. Иначе бы я… Потому что из этих 30 человек, из нашей команды, что привезли в этот лагерь, через месяц уже осталось 7 человек. Потому что все были очень ослабленные и поумирали.
Были там такие, кого обнаруживали в Лесном лагере — не раненные, а попавшие в плен, евреи — кого обнаруживали при проверке[494].
— Как происходили такие проверки?
— Врач смотрел, по члену определял. Если обнаружится, что сделал обряд — так это еврей. Так же и нас в госпитале обнаружили.
Нас вывезли из этого лагеря примерно в конце сентября 1943 года. В этот лагерь пригнали из гетто очень много и мужчин, и женщин, наполнили его полностью. И три дня мы жили вместе, очень скученно. Потом подогнали в эшелон и погрузили всех в эшелон. И везли дня три, наверное.
— В лагере Вы пробыли почти два года, с 1941 по 1943 год.
— Да.
— Вы что-то знали о том, что немцы уничтожают евреев?
— Как это «что-то знал»? Мы знали, что евреев уничтожают всех поголовно. Поэтому я не говорил, что я еврей, в тот момент, когда попал в плен. Евреев сразу отделяли от пленных и расстреливали.
А сколько экзекуций было в гетто. В гетто не так много было людей, основную массу уничтожили. Оставшихся уже вывезли в Собибор.
— Но потом ведь всё равно определили, что Вы еврей, однако Вас и ещё группу людей не расстреляли.
— Мы ждали этого. Нас пока использовали как рабочую силу, но знали, что нас в конце концов ждёт то же самое. И каждый думал о том, как бы сбежать. Были случаи побега из нашего лагеря.
— В течение этих двух лет какие-то попытки сопротивления или побега осуществлялись?
— Один случай с грузчиками я рассказал. В основном убегали через гетто, используя связи. В город выйдешь — сразу поймают. Был у нас один, Петелько (так записался, настоящей его фамилии не знаю). Он убежал. Он работал поваром, здоровый парень был. Потом говорили, что он с колонной из гетто ушёл, а из гетто уходили, у кого были связи, в партизаны. Хотя принимали неохотно, ведь прибывавшая были без оружия.
— А Вы лично не пытались бежать?
— Нет, до этого [495]у меня не было попыток бежать.
<…>
— Вы как-то сказали мне «Ах, если б можно было всё рассказать!» Что Вы имели в виду?
— За два года в госпитале и в лагере всяких случаев было очень много — и страшных, и всяких, и не всё запомнилось… [Долгая пауза]
Был там Вакс, начальник лагеря. Он очень издевался над людьми. Были очень слабые, которые боялись выходить в туалет ночью. Он подсмотрел, что один в рукомойник оправлялся, и расстрелял его. Было несколько случаев, когда он расстреливал лагерников. И охрана — особенно издевались над лагерниками латыши. Какие-то попались изверги, только искали метод, как бы поиздеваться. В этом лагере (я узнал потом от Печерского) был свой повстанческий комитет, готовили побег. Я не участвовал. А руководил им Блатман — один из «капо», что я рассказывал. Он из гетто попал в лагерь, не из числа пленных. А сам он был польский еврей, этот Блатман. Он боксёр был, кр