В 5 часов я услышал: «Ура, ура! Да здравствует свобода!» Тогда я побежал в том направлении, откуда раздавались крики, к выходу из лагеря. По дороге я встретил двух заключенных, бежавших в противоположную сторону. Мне удалось добыть винтовку, и я побежал за ними. Я не знаю, как я миновал колючую проволоку и мины. И вот я в лесу. Я побежал, упал, уснул, потом проснулся ночью. Инстинктивно, я снова побежал. Но я все еще находился недалеко от лагеря. Когда я бежал, я встретил трех других заключенных, один из которых, Борис, был из лагеря на Широкой. Мы все вместе оставались в лесу в течение 3–4 недель. Ночью мы подходили близко к деревням и просили хлеба. Иногда нам его давали охотно, но иногда нам приходилось угрожать.
<…> мы встретили другую группу беглецов, в которой находились Гольдфарб, два кавказца и двое сбежавших советских военнопленных. Все вместе мы примкнули к одной группе украинских партизан, в которой было несколько евреев. Однажды я отправился с Гольдфарбом за продуктами. Когда мы вернулись, два кавказца и евреи были убиты. Мы убежали, понимая, что та же участь ждет и нас. Мы долго скитались, потом встретили группу партизан евреев <…> Вместе мы сражались и вместе мы примкнули к польской армии. В конце войны, наша группа насчитывала примерно сто бойцов. После войны я уехал в Израиль, где я женился. Сейчас я офицер в израильской полиции.
Из Хелма в Собибор.
Свидетельства Хаима Тренгера
Я родился в Хелме. У меня была жена и двое детей. Они были убиты, а я отправлен в лагерь Собибор.
В сентябре 1939 года Хелм бомбили два раза, более 250 убитых и в октябре немецкая армия оккупировала Хельм, были взяты заложники, которые были гарантами повиновения еврейского населения.
1 октября заложникам поручили, чтобы все мужчины от 15 до 60 лет, явились на базарную площадь. Мы попытались спрятаться, но эсэсовцы устроили облаву и схватили 2 тысячи человек. Схватив людей, они отняли у них деньги, часы, драгоценности и направили их в Хрубешув[617]. Женщины и дети хотели следовать за мужчинами, но эсэсовцы стреляли по толпе. Из двух тысяч человек, которые вышли из Хелма, только 600 достигли Хрубешув.
В Хрубешув эту толпу направили в Сокулу[618], к русско-немецкой границе. Во время этого перехода еще 200 человек было убито. Русские пограничники не позволяли перейти в СССР. Тогда эсэсовцы столкнули людей в реку, большинство из четырехсот там утонули.
Выжившие были заключены в гетто, потом мы должны были носить повязки. Мы получили приказ приветствовать каждого немца, потом нам запретили носить обувь на кожаной подошве. Деревянная подошва сообщала о нашем приближении.
С началом русско-немецкой войны, положение усложнилось. Сначала в Хелме собрали евреев из Чехословакии и жителей соседних деревень. Потом Хелм превратили в тренировочный центр для власовцев. Власовцы грабили и терроризировали нас с благословения немецких властей.
Сначала я потерял жену, потом однажды, когда я работал на оккупанта, всех детей из гетто увезли. Эсэсовцы утверждали, что они позаботятся о них лучше, чем мы могли бы это сделать. Я остался один, потерявший всякую надежду. При первой облаве я попал в Собибор.
В Собиборе
22 мая 1942 года меня и еще более ста человек погрузили в товарные вагоны, чтобы отправить в Собибор. Там мы провели 48 часов, прежде чем поезд отправился. Многие умерли в дороге. По прибытии мы отупели от голода и усталости, не способны были реагировать на оскорбления и удары. Нас быстро выгрузили. Наугад эсэсовцы отобрали несколько мужчин, а других отправили куда-то.
В Собиборе голод и лишения гетто становились прекрасными воспоминаниями. Я должен был работать на строительстве булочной. Эсэсовцы хотели изготовлять свой хлеб на месте. На работе я поддерживал себя говоря: «Не долго вам придется радоваться булочной. Мы находимся в пасти у волка, но не останемся там».
Когда разразилось восстание, оно спасло нам больше, чем жизнь. Оно нам вернуло веру в самих себя. Мы евреи, существа самые несчастные на свете, мы обезглавили убийц детей, мы всаживали пули в шкуру негодяев, в череп садистов.
Побег
После восстания, я побежал в лес, опьянев, точно выпил алкоголь. Я бежал всю ночь. На рассвете я был еще близок к аду. Со мной был один еврей из Варшавы. Днем мы прятались и ночью шли. Гонимые голодом, мы просили у крестьян хлеба, картошки и воды, спали в стогах сена. Но очень скоро мы не могли больше сопротивляться холоду. Тогда мы пошли и попросили одного крестьянина спрятать нас на чердаке. Варшавянин по профессии был портным, и в обмен мы предложили крестьянину сшить ему одежду. Он согласился и принес ткань. Мы работали всю неделю и сшили ему костюм. Когда работа была закончена, за нами пришли жандармы. Мы бросились на них и скрылись. Мой друг был убит, а мне удалось спрятаться, распластавшись на земле. Так я провел весь день. Вечером я поднялся и блуждал по лесу в поисках партизан. Так я провел много дней, питаясь сырой картошкой и грызя корни. Однажды утром после ночи, проведенной под деревом, я увидел перед собой крестьянина с лопатой в руках, который разглядывал меня. Я сделал вид, что хочу достать из кармана револьвер — и он с криком убежал. В следующий раз ко мне стала приставать группа поляков, которые насмехались над несчастным евреем, который был совсем один в лесу. Я возмутился, крикнул, что я поляк, и попросил их провести меня в ставку командования партизан. Моя дерзость спасла меня, потому что они отвели меня к офицерам, которые приняли меня и направили в подразделение. Я отдавал борьбе все силы, так как я всегда помнил о мучениях Собибора.
Хаим Тренгер вернулся после войны в Хелм. Там он встретил женщину, уцелевшую в Аушвице. Он на ней женился. Они поехали вдвоем в Израиль, где у них родился ребенок. Тренгер умер в 1969 году, и его вдова передала мне его свидетельство.
Из Хрубешува в Собибор.
Свидетельство Якова Бискупица
Майским утром я был взят со своей семьей во время облавы в Хрубешуве.
Поезд привез нас в Собибор. Многие погибли в пути, хотя он не был очень долгим. На перроне, после прибытия, эсэсовский офицер закричал: «Мужчины с одной стороны, женщины с другой!» Распластавшись на земле, мы провели нескончаемые часы, охраняемые эсэсовцами, затем были вызваны три плотника, три столяра-краснодеревщика, трое рабочих и две женщины. Мой отец и я были краснодеревщиками, нас отвели в сторону. 80 человек были отобраны из 3000 человек из поезда. Остальные были отведены в глубь леса, неизвестно куда.
Нас собрали в бараке со старыми узниками и двоих из нас назначили капо.
Воспоминание
Некоторые события особенно врезались в мою память. Так, например, эсэсовец Бауэр, в обязанности которого входило наблюдать за отправкой багажа заключенных на склад. Я все еще вижу его, стоящего на грузовике и кричащего: «Еще не полно! Еще не полно!» Я помню также одну мать, которая бегала, как обезумевшая, по перрону, ища своего ребенка. Этот ребенок находился в руках Френцеля, который разбивал ему голову о рельсы. Я вспоминаю Вагнера. Вагнер часто убивал детей ударом сапога прямо на перроне. Он руководил также казнью больных и маленьких детей после прибытия.
Эсэсовцы и украинцы боялись сопротивления заключенных. Когда приходил поезд с заключенными, в котором находились одни мужчины, они открывали вагоны только один после другого, опасаясь оказаться лицом к лицу с огромной массой людей.
В сентябре 1943 года заключенные из Минска сделали попытку взбунтоваться по прибытии поезда. Они кидали в солдат бутылки, камни, все, что они имели. Эсэсовцы расстреляли их из пулеметов, прежде, чем они успели выйти из вагона.
Я присутствовал при всех этих событиях, потому что я работал в «командо» вокзала в течение 8 месяцев. В течение этих 8 месяцев более 200 заключенных, работавших в «командо», были убиты. Чтобы быть убитым, нам достаточно было снизить темп работы или съесть краюху хлеба, найденную в вагоне.
Потом я работал в отдельном отряде в лесу. Увы, это также было изнуряюще: мы должны были быстро собирать опавшие ветки.
Я не мог убедить себя в существовании лагеря № 3. Однажды я нарушил внутренний распорядок (очень хотелось узнать, что там происходило, мне было поручено сопровождать вагонетку с хлором), т. е. вместо того, чтобы остановиться на полпути, я толкал вагонетку до входа. Я чуть было не был убит.
Меня постоянно преследовала мысль о побеге, но я хотел остаться, чтобы ухаживать за моим отцом.
Однажды он заболел. Сначала я приходил помогать ему работать, потом он не смог больше держаться на ногах, Вагнер и Френцель во время осмотра нашли его в бараке. Я их видел издали, как они вошли и вышли, волоча моего отца. Тогда двое заключенных схватили меня за руки, мешая мне следовать за ними. Я плакал. Потом издалека я слышал выстрел.
Я внимательно наблюдал за всеми попытками к бегству, которые предпринимались. Первый, кто смог сбежать из Собибора, — это заключенный, которому удалось спрятаться в свертках одежды, которую эсэсовцы посылали в Германию. Кажется, он ускользнул от конвоя в Хелме.
Восстание
Начальная группа комитета освобождения насчитывала 10–12 членов, среди которых был Леон Фельдгендер из Жулкевки. Это он будет связным между заключенными польскими евреями и евреями из Минска, которые организовали восстание.
<…>
Мой побег
Я бежал с заключенным Давидом, когда мы наткнулись на шарфюрера Бауэра и грузовик с питьевой водой. Потом украинец бросился навстречу крича: «Немец капут!» Бауэр выстрелил и убил Давида. Я спасся в лагере № 4, спрятавшись там. Ночью я перерезал колючую проволоку ножом и мне удалось перейти через ограждение. Потом я бежал, бежал, бежал, не знаю, сколько времени, затем блуждал по лесу несколько недель. Там я встретил группу партизан, с которыми я сражался до освобождения.