Свежевали сурков и подвешивали коптиться высоко над огнем. Растягивали шкуры, словно во время засухи, на длинных подставках, похожих на обезглавленных летучих мышей. Доили кобыл и лили в огромные бурдюки из жесткой кожи молоко — тягучее, жирное и пенящееся. Цедили козье молоко, наполняя им матерчатые бурдюки, свисавшие с деревянных столбов. Прозрачная желтая сыворотка текла в ведра, стоявшие внизу. На следующий день продукт сворачивался, из него готовили аарул — сушеный творожный сыр, который мог не портиться в течение многих недель при путешествии по степи.
Проверяли запасы мяса, выкидывали постные черные куски с пренебрежительными криками «Хар мак!» Взамен подкладывали большие белые доли жирной баранины с едва видимыми прожилками. Именно это любили кочевники везде, где был суровый климат. Люди могли подкрепиться и продолжать свой путь по холодным равнинам, преодолевая тяготы нелегких дней и ночей.
В последний вечер перед уходом некоторые из старейшин племен сели на землю, скрестив ноги, вокруг смердящих костров. Они завернулись в истрепавшиеся попоны с заплатами, покачали головой и пробормотали, что вождь все-таки безумен. Погода была крайне неподходящей для выезда по любому делу — с мечом Саваша в руке или же нет. На юг надвигались сильные морозы и лед из легендарных северных стран, где, как считалось, жили гигантские белые медведи, превышавшие по росту самые длинные ели. Огромные снежные заносы и морозы постепенно распространялись повсюду, земля миля за милей оказывалась в их плену. Людям следовало бы оказаться на юге до морозов и подготовить зимние пастбища. Это не время начинать сражение.
Но человек, который ведет воинов в сражении, говорили старейшины, не являлся простым смертным. Пламя войны горело в его глазах уже весь год.
Чтобы отметить уход самых мудрых членов племен, состоялась маленькая церемония. Ночью шаманы зарезали ягненка и вскрыли его. Затем вытащили небольшое количество окровавленных кишок, сердечную мышцу, голень и кусок жира. Они бросили это все в шипящий жертвенный огонь. Маленькая Птичка бродил поблизости с глиняной трубкой в руке, выпуская из ноздрей конопляный дым. Его блестящие глаза, казалось, стали кровавыми при свете костра.
Предзнаменования оказались хорошими. Старейшины пошли к кагану, чтобы сообщить о своих наблюдениях, но Аттилу это не интересовало.
Он провел последнюю ночь наедине с Чекой во дворце.
Одни говорят, как слышали, когда супруги ночью спорили. Другие рассказывают о пронзительном и резком голосе правительницы Чеки, которая кричала, что после посещений Аттилы через девять месяцев она испытала муки деторождения, потом давала младенцам сосать грудь еще два года, а теперь он поедет с дорогими детьми в какое-то дикое путешествие и потеряет их! Те, кому довелось услышать жену Аттилы, изумлялись ее силе. Каким мощным и громким был голос властительницы!
Некоторые прислушивались к более глубокому, тихому голосу вождя и, вероятно, звуку ударов плетью. Но никто не вышел.
На рассвете появился Аттила и отдал один из последних приказов. Во-первых, его сыновья Денжизек и Эллак не последуют с отрядом. Два мальчика, стоя у каганского дворца, в глубокой печали повесили головы. Затем сама правительница Чека возникла около своих детей. Она была меньше ростом, чем Денжизек и Эллак, одела длинное лоскутное платье и аккуратно убрала назад волосы. Супруга Аттилы осмотрела собравшееся войско, кивнула и уверенно улыбнулась. Затем посмотрела на мужа, и тот отвернулся.
Каган приказал построить лошадей в линию и встал во главе со своей гвардией избранных. Жены ринулись к лошадям, чтобы намазать им лоб молоком, что было пожеланием счастливого пути. Некоторые плакали. Кое-кто просил привезти обратно много высушенных голов. Вокруг бегали дети и возбужденно смеялись, размахивая пучком травы или маленькими деревянными игрушками, кидая длинные травинки, словно копья.
Отряд уходил, когда начался легкий осенний дождь.
Где-то через полмили к великому вождю приблизился галопом Маленькая Птичка:
— Так значит, ты сегодня уезжаешь без своих двух замечательных сыновей?
Аттила заворчал, но ничего не ответил.
— И что скажут в Риме? Вспоминаю, это Орест-проказник рассказывал мне: есть такая шутка у их могущественных седых сенаторов: «Рим правит миром, мы правим Римом, а наши жены правят нами!»
Маленькая Птичка еще немного подумал.
— Ты думаешь, так бывает действительно только в Риме, великий шаньюй, мой всемогущий господин и властитель? Может, это случается во всех странах и державах мира?
Аттила некоторое время молчал. Затем велел шаману возвращаться в лагерь вместе с женщинами. Маленькая Птичка засмеялся, развернул коня и исчез в степи.
Когда отряд скрылся, появилось такое ощущение, будто с ним ушло самое важное, и становище перестало быть домом.
Вскоре случилось то, чего и опасались старейшины. Щедрое лето закончилось, скот худел и едва стоял на ногах, с каждым днем дул все более холодный ветер, начали распространяться болезни — сухие струпья, чесотка, сап, убивающий ослов и лошадей, но грозивший перекинуться на людей. Животные шатались у источников воды из-за сильных болей. Даже у овец и коз, самых устойчивых из всех, стали появляться следы заражения вшами. Хриплые крики превращались в сухой, отрывистый кашель. В палатках очень боялись, что разразятся не только ссоры, но и ужасная бубонная чума, которая приходит, как считалось, если есть больные сурки. Чума убивает даже самого сильного мужчину или женщину за считанные дни.
От руки одного из людей Аттилы в споре из-за девушки пал человек из другого племени. Полномасштабной междоусобной войны едва удалось избежать благодаря щедрым дарам, состоящим из лошадей, тонких ковров и золота. Постепенно некоторые семейства, возлагавшие большие надежды на меч Саваша, начали бесцельно разбредаться на восток и юг.
— Помните о возвращении через двенадцать лун, как сказал наш господин, Аттила шаньюй, прошу вас! — кричал Маленькая Птичка вслед удаляющимся повозкам. — Сам Маленькая Птичка смиренно ждет своего хозяина!
Шаман спрятался от несчастного племени среди детей, которых очень любил. Они сели вокруг нежданного гостя, скрестив ноги — малыши с четкими круглыми лицами, типичными для гуннов, с розовыми щечками и широко раскрытыми глазами. А шаман рассказывал сказки о горах, сражающихся друг с другом и выплевывающих изо рта горящие расплавленные скалы и огромные валуны, о мамонтах, роющих подземный туннель столь же быстро, как скачут лошади, из-за чего в мире людей повсюду начинались землетрясения.
Затем Маленькая Птичка внезапно остановился, в своей необычной манере изогнулся, прижал ухо к земле и от удивления едва не вскрикнул. Глаза детей стали еще больше.
Шаман сказал, что слышит, как дерутся муравьи в двух милях отсюда. Затем снова сел.
— Там, — показал он, — на другой стороне того холмика. Вы слышите? Ужасная битва. Муравьи отчаянно сражаются за право быть каганом холмика. Когда спустится ночь, многие из смельчаков погибнут.
Умные дети засмеялись этой бессмыслице, а глупые и доверчивые расстроились и забеспокоились за муравьев. Но вероятно, грустные и легковерные мальчики и девочки вовсе не были столь безрассудными. Кто думает — тот смеется. Кто чувствует — тот плачет…
Маленькая Птичка рассказал еще одну историю, чтобы утешить их — о мышиной семье, с которой был в дружеских отношениях. Заядлые путешественники, мышки плавали по Равенскому морю в ракушках и преодолевав снежные просторы зимой на крошечных санках, сделанных из былинок.
Когда дети вдоволь насмеялись и заснули возле костра. Маленькая Птичка вздохнул, собрался и ушел. Он высоко сел на любимом песчаном отвесном берегу, посмотрел на темную бескрайнюю траву и запел:
Недруг северный ветер ежедневно мучает нас,
Недруг голод страдать заставляет.
А сайгаки в осень ушли, лишь болезни с нами сейчас,
И в тоске душа застывает.
Но один есть друг у меня, мой товарищ, что не предаст —
Небу душу свою доверяю.
На следующее утро заметили, что, когда стало светать, шаман все еще дрожал у потухшего смердящего костра. Одна из женщин спросила, не заболел ли он.
— Ночные кошмары, один за другим, — сказал Маленькая Птичка, не отрывая взгляда от пепла. — Во сне видел снова змей. Они обвились вокруг моего горла и головы. И вокруг сердца.
Шаман закрыл глаза. И тихо прошептал:
— Змеи принесут мне смерть.
Глава 2Поход на восток: воспоминания о Китае
Сто человек во главе с Аттилой в течение семнадцати дней и ночей ехали на восток, переправившись через Железную реку к северу от болот и многочисленных устьев ручьев и пройдя мимо огромного, ровного и усыпанного солью побережья Равенского моря. Затем они повернули на юг.
Пастбища уже начинали исчезать и бледнеть под копытами лошадей. Короткая золотая осень почти закончилась, уступая место приближающейся зиме. Сайгаки мчались перед отрядом словно привидения, а в песке, среди жухлой травы, были едва заметны следы волков. Иногда воины натыкались на явные напоминания о том, что здесь когда-то жили люди: неяркие желтые кольца на лугах, у собранных ветрами мусорных куч и разбросанных остатков побелевших костей животных. Здесь были оборванные банды безымянных кочевников, вероятно, отдаленные кровные родственники, а может, и враги, которые пропали в бесконечных восточных степях, не оставив после себя ничего, кроме неясных колец от палаток в сухой траве.
Отряд спустился в неглубокий овраг поздно вечером, миновав огромные разбросанные повсюду валуны медного оттенка в лучах заходящего солнца, поехал по узкой каменной тропинке. Там был заметен тростник и карликовые деревья. Воздух здесь оказался холоднее и более влажным. В безмолвной долине, уже в тени, воины прошли у светло-зеленых ив, вымыли лошадей и остановились на отдых.
На следующее утро они выбрались из оврага на дальнюю сторону, оставив позади редкий оранжевый сосновый подлесок. Земля была устлана хрупкими иглами, а в воздухе пахло смолой.