В глубине души Баян-Казгар проклял таинственного незнакомца.
Жестокий кочевник близко наклонился к старому полководцу и прошептал в самое ухо:
— Он — не царь.
И отпустил пленника.
Баян-Казгар повернулся, потирая шею, и посмотрел на варвара, направившего нож против него. Одно поспешное движение — и полководец понял, что будет истекать кровью, лежа на камнях, пока не умрет. Но скоро вернется отряд. Сейчас. В любой момент…
— Это — не царь, — снова прошипел дикарь. — Девять Стрел! Одна стрела поразит Токуз-Ока. Он — не правитель и уж точно не бог. Ты знаешь, что презираешь его.
— Он — семнадцатый сын Сына Небесного, — хрипло ответил военачальник. Но в его голосе послышалась неуверенность — одновременно и сомнение, и ирония. Аттила улыбнулся. Полководец же продолжал упорно твердить:
— Ты не сможешь разрушить город. И неважно, каким количеством человек ты располагаешь там, на горных склонах.
— Мы не сможем разрушить город, но мы сможем разорить землю, всю долину Оронча, и вы умрете от голода. И ты знаешь, что это правда.
Баян-Казгар ничего не ответил.
— Одна стрела, — снова произнес Аттила. Он подошел ближе, и возле горла полководца вновь блеснуло лезвие ножа. Этот незнакомец двигался словно змея. Говорил очень быстро, но Баян-Казгар расслышал и запомнил каждое слово. — Ты убьешь его. Станешь царем. Присоединишься к нам, мы отправимся в поход и победим всех, кто встанет на пути. И я подарю тебе великую империю. Затем ты вернешься в долину и будешь недоумевать, почему ждал так долго. Ты и твои сыновья станут самыми могущественными императорами этой страны.
— Ты почитаешь Итуген, богиню луны, и Астура, ты помнишь о подвигах Манаса. Вы когда-то были гуннами.
— Мы пришли из южных пустынь много лет назад, — неясно ответил полководец. — Мы воевали с Китаем.
— И будете делать это снова. Присоединяйся к нам!
— Сейчас мы — крестьяне.
— Я сделаю из вас, крестьян, воинов.
Баян-Казгар, казалось, не верил в это.
— Мы ведем оседлый образ жизни. Глянь-ка сам, как благословенна эта долина. Мы не можем покинуть ее.
Аттила стал терять терпение.
— Женщины, дети и старики вправе возделывать землю до твоего возвращения. Любой дурень может перевернуть ком. Поднимай отряды, поехали с нами. Ты вернешься. Это продлится недолго. Год, два военных действий — и ты вернешься великим завоевателем. О тебе станут слагать легенды. Хлам, — Аттила презрительно махнул рукой, показывая на вещи, — ты будешь использовать, чтобы подкидывать в костры, или расплавишь и сделаешь монету с изображением своего портрета. Ты унаследуешь не долину, а империю.
Глаза гунна горели. Баян-Казгар почти ощущал тот жар на коже.
— У меня нет сыновей, — пробормотал он. — Моя жена мертва.
— Возьми другую.
— Закон запрещает это. Только правитель может иметь больше одной жены.
Аттила не удостоил полководца ответом на нелепость. Гунн сделал шаг назад, дважды резко взмахнул наискосок блестящим ножом перед глазами Баян-Казгара, словно заколдовывая и благословляя его этим жестом.
— Убей Токуз-Ока, — сказал Аттила. — Потом приходи ко мне.
Быстро, словно змея, он пробрался к двери, оглянулся назад и поднял указательный палец, словно в последний раз желая напомнить о цареубийстве. Затем исчез.
Через несколько минут вновь появился отряд караульных, уставившихся в темноту комнаты. Они были слепы, словно кроты.
Аттила безопасно покинул город на горном склоне. Он попрощался с женщинами, стирающими белье в ручье, с детьми, ловящими сетью мелкую рыбешку в дальних прудах. Потом направился дальше — к манасчи, одетому в плащ из темно-синего бархата с золотой вышивкой, стоявшему возле обнаженных персиковых деревьев во фруктовом саду и напевавшему бесконечные песни…
Глава 14Баян-Казгар
Гунны ждали еще два дня, и их терпение уже стало подходить к концу. На рассвете второго дня явился путник, но не тот, которого все хотели увидеть.
Проснувшись утром, воины заметили на краю лагеря лысого коротышку с бегающими глазами, сидевшего в тележке, запряженной ослами. В тележке ехали его жена и два ребенка. Там же были свалены мешки с ячменным хлебом, яблоками, сыром, необожженными глиняными горшками и кувшинами. Это оказался один из местных, услышавший о гуннах и решивший воспользоваться возможностью немного подзаработать. Несколько кутригуров вознамерились перерезать семье горло и забрать припасы. Орест понял, что может произойти, ринулся вперед и отозвал воинов. Но не знающий границ меркантилизм этого путника, не говоря уж о его безумной храбрости, оставил в душе грека глубокое впечатление.
— Эй, друзья, — позвал маленький торговец, энергично кивая. — Я принес отличные вещи! — И потер живот рукой.
— Крестьяне, — фыркнул Чанат, останавливая коня рядом с Орестом. — Они приходят, чтобы продать нам еду. Купцы… — Он прокашлялся и смачно сплюнул. — Скряги, землекопы с грязью под ногтями! Хозяйки с тряпками в мешках, со своими навозными кучами и дерьмом у дверей, высчитывающие свои…
Орест не мог не рассмеяться, слушая эту потрясающую поэтическую диатрибу. Затем грек направился к крестьянину на тележке и заплатил ему китайскими серебряными монетами за товар.
— Хлеб? — усмехнулся Чанат, когда Орест вернулся. — Хлеб? Тот, кто ест хлеб, сделан из хлеба — и крошится, как хлеб.
Верный спутник Аттилы энергично зачавкал.
— Восхитительно, — пробормотал он. — Напоминает мне об отрочестве.
Сердитый взгляд Чаната заставил Ореста смеяться так, что ненавистные крошки полетели прямо на старого воина.
Крестьянина с семьей отвели к Аттиле. Мужчина осторожно слез с тележки и низко поклонился кагану.
Гунн попросил его встать прямо:
— Ты отважен.
— Кто отважен, у того будет золото, — лаконично и весело пропел коротышка. — Кто скромен, останется беден.
Затем повернулся и стал рыться в тележке. Жена вздохнула, нашла то, что он искал, и протянула мужу. Бакалейщик же передал это вождю кочевников. Это было что-то отвратительное, сладкое и липкое — может быть, абрикосы. Аттила поблагодарил за подарок и велел Оресту забрать горшок.
— Фрукты из сада, — сказал крестьянин. — Их собирать очень опасно.
— Как так?
— В лесу живут медведи.
— А другие племена?
— Чинчин! — воскликнул коротышка.
Аттила терпеливо ждал.
По словам бакалейщика, люди из племени чинчин были лишь в три локтя ростом и повсюду покрыты черными густыми волосами. Их колени не сгибались, потому приходилось делать маленькие прыжки, чтобы передвигаться с места на место. Ноги оказывались сжатыми вместе.
— Вот так, — произнес торговец и продемонстрировал эту походку. — Мы охотимся на них, оставляя тарелки со сладкими фруктами, например, такими, — и показал на то, что дал Аттиле. — Или же развешиваем на деревьях пиалы с вином. Люди из племени чинчин пьянеют и весело кричат: «Чинчин! Чинчин!» А потом засыпают, а мы складываем их в мешки, приносим домой и готовим. Мясо просто замечательное.
Бакалейщик потер живот, энергично закивал и улыбнулся.
— А ты действительно видел тех легендарных людей?
— О да, — подтвердил коротышка.
— И ел их?
— Конечно. Восхитительно!
Но сейчас его голос прозвучал немного неуверенно. Жена отвернулась.
Аттила медленно подошел к бакалейщику.
— Ты сам ловил и ел людей из племени чинчин?
— Ну… — пробормотал орончанский гурман и вздохнул. — Ну, нет. Я нет. Нет. Сам — нет. Но такова легенда нашего народа. Я не сомневаюсь в ней. — Затем он сердито посмотрел на верховного вождя кочевников. — Ты, конечно, тоже?
Аттила не ответил. Вместо этого поблагодарил незваного гостя за подарок и велел идти в лагерь, и, не боясь ничего, продавать свои товары.
Купец тут же исчез. Аттила искоса глянул на Ореста.
— Думаю, мы не станем вербовать племя чинчин в нашу армию.
Грек покачал головой:
— Лучше не стоит.
На третий день Баян-Казгар приехал в лагерь один и стал искать аудиенции у Аттилы в палатке.
Они сели на низкие стулья. Полководец положил кулаки на колени.
— Так, — сказал Аттила. — Полагаю, одной стрелы было достаточно?
Баян-Казгар что-то заворчал и наконец проговорил:
— Листья ревеня.
Аттила выглядел недоумевающим.
— Растение, которое мы едим, это его часть. Ни одна мне не нравится, по правде сказать, но листья ядовиты: они являются сильным слабительным. В большом количестве — смертельны.
— Гм. Вероятно, это была ужасная смерть.
— Зато подходящая, — пробормотал полководец. — Токуз-Ок оказался свиньей.
Между Аттилой и Баян-Казгаром, казалось, установилось некое взаимопонимание. Они хлопнули в ладоши, положили друг другу руки на плечи и поклялись в верности до смерти.
Так Аттила, уже объединивший свой народ с кутригурскими гуннами, а потом с племенем долины Оронча, теперь побратался с его правителем — Баян-Казгаром, Прекрасным Волком.
Аттила сказал, что предпочел бы называть вождя Беяз-Казгаром — Белым Волком. По мнению великого полководца, старый воевода обладал огромными достоинствами, но красота, увы, не входила в их число. Баян-Казгар уныло признал это, но заявил: имя человека нельзя так просто поменять.
Когда Аттила захотел узнать воеводу получше, и союзники выпили чашу или две кумыса, каган кочевников назвал собеседника Равен-Япраком — Листком Ревеня. Но только гунн осмеливался так обращаться к нему. Хотя Баян-Казгару пошел уже седьмой десяток, темперамент у нового правителя оставался как у молодого бычка.
Полководец привел с собой больше воинов, чем можно было сосчитать. Кое-кто сидел на лошадях из табуна убитого бога-правителя, в котором гарцевали не менее двух тысяч особей белого цвета. В них, без сомнения, текла кровь Небесных Скакунов. Многие же оседали обычных, хотя и крепких, животных — пегих, разношерстных, гнедых и маленьких коренастых лошадок серой масти. Шумная толпа крестьян, внезапно охваченных жаждой приключений, желала учиться древним искусствам своих предков — как обращаться со стрелой и луком, щитом и сверкающим мечом. Те юноши, которые еще не были женаты, хотели больше сражаться, чем вступать в брак. Старики, мужья и отцы прощались с кричащими женами и ревущими детьми у ворот дома и мчались прочь, испытывая чувство вины и возбуждение. Но вскоре волнение взяло верх, и тот, кто не избавился от чувства вины, был без сожаления отправлен восвояси или забыт во время безудержной гонки на лошадях по бескрайним просторам.