В столь ранний час заведение Олимпиады Ялович спало мёртвым сном, и Романенко пришлось довольно долго стучать в дверь не только привешенным к ней изящным молоточком и кулаком, но и кованным каблуком начищенного до блеска сапога. Наконец, в окнах стали появляться помятые лица заспанных девиц в неглиже, дверь открылась, и угрюмый карлик в восточном халате и турецком красном колпаке с кисточкой знаком попросил сыщика следовать за ним.
Липа принимала гостей в «будуаре» раздражающе розового цвета. Эта сухопарая особа лет пятидесяти с одутловатым лицом и опухшими после сна глазами, не причёсанная, сидела в кресле и натягивала чулок на свою худую ногу. Зло поглядев исподлобья на вошедшего гостя, она спросила хрипловато:
– Ну, почто прихондорил-то? Весь дом перебудил… В такой час приличные люди к нам не ходят!
– Попридержи язык, Липа, – отозвался Романенко, усаживаясь на стул. – Сейчас я тебе задам несколько вопросов, если ты мне на них ответишь, я уйду…
– А если нет?
– А если нет, то придут мои люди и перехватают всех твоих «котов» и «марух» до кучи.
– Какие «коты»?! – взвилась Липа. – Белены ты объелся?! У меня порядочное заведение! Здесь всякой ширмошни не отирается! У меня благородные господа только бывают!
– Вот, о благородных господах мы сейчас и поговорим, – многообещающе произнёс Василь Васильич, по-кошачьи щуря бирюзовые глаза. – Офицеры Х…ого полка бывали ли у тебя?
– А бес их разберёт, какого они там полка… Должно быть бывали, ежели офицеры… Их благородия моих девушек жалуют, – в голосе Липы прозвучала гордость.
– А, вот, это поличие тебе знакомо будет? – Василь Васильич показал извлечённую их кармана фотокарточку поручика Дагомыжского.
Липа взяла со стола лорнет, прищурилась:
– Это Мишка, что ль? Которого давеча порешили?
– Ай-да-ну! И откуда ты, Липа, всё знаешь? Словно у тебя везде агентура своя!
– Да на кой мне своя-то, мил-мой? Мне и твоей за глаза хватает!
– Ах, вот что… – Романенко покривился. – Вот, шельмы! Стало быть, субъект сей тебе знаком?
– Бывал, как же. Но давно и всего несколько раз. Очень испорченный вкус у него! Моих девушек лучше ни в одном заведении не сыскать, а для него слишком уж хорошо и чисто показалось! Конечно, выловить нечто из грязи и тащить к себе – это интереснее, чем у нас, где всё культурно и благопристойно!
– Да уж, что может быть пристойнее бардака!
– А ты не смейся! Если на то пошло, так теперь иные благородные девицы и дамы куда распущеннее моих девушек! Только мои от нужды таким ремеслом занимаются, а эти от сытости!
– Про дам мы поговорим в другой раз. Ты, что ли, знаешь, кого этот поручик выловил из грязи?
– Врать не буду, мил-мой, подробностей не ведаю. А, ежели тебе так надо, то поезжай на Цветной бульвар. Там заведение есть… «Мечта» называется. Публика там самая разная отирается. Да ты и сам знаешь, какая на Цветном публика: ширмошня, деловые, обратники, шулера, картёжники, просто любители острых ощущений… Последних там иногда режут… В общем, ничего примечательного, но есть в этой «Мечте» цыганский хор, и один знакомый «кот» мне рассказывал, что в одну из певичек влюбился офицер, увёз её, квартиру нанял и стал с нею жить.
– Так, может, это другой какой офицер?
– Нет, мой «кот» его у нас видел, не спутал бы.
– А ты говорила, что не бывает в твоём заведении «котов»?
– Не бывает. Бывают мои старые-добрые друзья! А этот «кот» – мой личный «кот»… Он ко мне ходит, – Липа чуть улыбнулась и зевнула. – Всё, я всё сказала. Езжай, мил-мой, на Цветной и дай мне поспать.
– Спокойной ночи, Липа! До свидания!
– Век бы тебя не видеть…
Покинув заведение Ялович, Василь Васильич решил, недолго думая, поехать на Цветной бульвар лично. Поручать работу кому-то, когда душу томит инстинкт идущего по следу охотничьего пса, и лишать себя удовольствия поимки дичи – выше сил сыщика.
Трактир с поэтическим названием «Мечта» был расположен в самом конце бульвара и представлял собой не отличающееся чистотой заведение, в котором в утреннее время было всего несколько типов подозрительной наружности, которые насторожённо взглянули на Романенко, едва он переступил порог. Побледневший буфетчик тотчас исчез из-за стойки. Василь Васильич неторопливо сел в углу и закурил. Он хорошо знал такие места, знал, что вечерами они неузнаваемо преображаются, наполняясь тёмными личностями, которые пьют вино, делят добычу, играют в карты, обирая доверчивых профанов, приводимых сюда «марухами», а иной раз опаивая их какой-нибудь отравой или даже убивая. Наверняка была здесь и шулерская «мельница», наверняка и теперь отсыпались в укромных углах постоянные посетители «заведения»… Таких мест в Москве было бесчисленное множество. Но не шулера и ширмошники интересовали теперь Романенко, и он терпеливо ждал, когда появится хозяин трактира, за которым, несомненно, побежал буфетчик, узнавший Василь Васильича, которого едва ли не каждый обитатель трущоб давно уже знал в лицо.
Хозяин, чернобородый, невозмутимый толстяк, явился вскоре и с самым любезным видом подошёл к Романенко:
– Не прикажете ли что-нибудь откушать, Василь Васильич?
– Нет, не прикажу. Разговор есть.
– Слушаю, Василь Васильич, – хозяин сел напротив и погладил бороду. – Не могу взять в толк, чем моё скромное заведение привлекло ваше внимание… У нас всё по закону, всё…
– А вот Лазаря петь не надо! Что творится в твоём скромном заведении, я очень хорошо знаю, и к закону это касательства не имеет.
– Помилуйте, Василь Васильич!
– Помилую, помилую, если пособишь одно дельце распутать.
– Всегда к вашим услугам, – ободрился хозяин.
– Цыганский хор в твоём трактире частенько поёт?
– Дважды в неделю. Публика очень любит.
– А этот офицер бывал у тебя? – Романенко положил на стол фотографию убитого поручика.
– Ну, конечно! – кивнул хозяин, едва взглянув на карточку. – Фамилии он не называл. У нас все его звали Мишелем. Бывал неоднократно. И именно в те дни, когда хор пел. Он, бедолага, Катьку полюбил. Бывалоча, сидит и глаз с неё не сводит.
– Катька – это цыганка?
– Точно так. Цыганка. Хороша девка! Семнадцати годов, а красоты небывалой! Он, как с нею знаться стал, так даже карты забросил и всё. Ради неё только и ходил. Словно приворожила она его.
– А теперь что же, поёт она?
– Куда там! Он ведь увёз её. Говорили, будто нанял квартиру, и зажили они вместе. Не знаю… Но Катьки у нас давно не было.
– Вот что, милейший, мне эта Катька позарез нужна. Как её мне сыскать?
– Мудрёное дело… Но, думаю, цыганки, товарки её, должны знать, где она обретается.
– А их мне где искать?
– А вы обождите минуточку. Вечор у нас хор как раз пел. Устали лебёдушки, так у нас и вздохнуть остались до обеда. Вы обождите, а я сам их пойду поспрошаю.
– Иди, поспрошай, любезный.
– Может, всё-таки откушаете?
– Иди! У меня времени в обрез.
– Слушаюсь, – хозяин исчез, и Василь Васильич заметил, что за время их беседы сомнительные типы, бывшие в трактире, успели сбежать.
Чернобородый хозяин возвратился спустя четверть часа и доложил:
– Всё узнал, Василь Васильич. Катька живёт в нанятой квартирке в Протопоповском переулке. Вот, я вам и адресок записал.
Романенко взял клочок бумаги с написанным адресом и покинул трактир, отвергнув очередное предложение хозяина «откушать» чего-нибудь.
До Мещанской улицы Василь Васильич домчался на извозчике, а затем пошёл пешком. Путь к «Балканам», бедному кварталу, расположенном в Протопоповском переулке и населяемом, преимущественно, студентами, лежал мимо прекрасного яблоневого сада. Романенко с наслаждением вдохнул аромат спелых плодов и, приметив румяное яблочко, сорвал его и надкусил. Яблоко оказалось сладким и сочным, и Василь Васильич в считанные мгновения съел его и продолжил свой путь в тени сада, прислушиваясь, как трещат перегруженные ветви, шумят листья, падают на землю перезревшие плоды…
Адрес, данный хозяином «Мечты», оказался точным. В крохотной, бедно обставленной квартирке жила юная красавица-цыганка по имени Катя, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что в самом ближайшем будущем она станет матерью. Поняв это и поглядев на испуганное лицо цыганки, Романенко закусил губу. Как прикажете сказать женщине, что её возлюбленный, от которого она ждёт ребёнка, убит? Что с ней будет после этого? И с ней, и с ребёнком? Пополнят ряды обитателей Хитровки? Там много таких…
Прежде чем Василь Васильич успел сказать что-либо, Катя заговорила сама:
– Что же вы молчите? Я знаю, с чем вы пришли… Его нет больше, так? Его убили? – в её глазах блеснули слёзы.
– Откуда тебе это известно?
– Я гадала ему… Я это увидела… Я знала…
– Да, его убили. И я ищу убийцу. Может быть, ты можешь мне помочь?
– Убийцы я не знаю… А он знал… Когда он приходил в последний раз, то думал, что его убьют…
– Он тебе это сказал?
– Нет, что вы. Он наоборот старался быть беззаботным, но я мысли его знала. А ещё… Он сказал мне как-то: они меня уже своим считают, таким же мерзавцем, а я не такой, я в каторгу пойду, если не убьют прежде… Я ему говорила, чтобы он ушёл из полка, чтобы уехал со мною или без меня… Он обещал. Говорил, что только выбьет деньги, принадлежащие ему, и тогда мы уедем… Вместе… Я знала, что этого не будет… Судьбы не обмануть… – Катя всхлипнула.
Романенко молчал, пытаясь сообразить, что делать дальше. Внезапно цыганка посмотрела на него своими чёрными очами:
– Вы тоже о нём плохо думаете, я знаю. Думаете, что он обманул меня, соблазнил… А это неправда… Ведь я жена ему.
Василь Васильич вздрогнул:
– Что?
– Миша любил меня и не считал возможным обманывать. Тем более, не хотел, чтобы наш сын был вне закона. Мы обвенчаны с Мишей. Об этом и запись есть в церкви, – внезапно Катя застонала, согнулась, стиснула руками голову, заголосила по-бабьи, глухо, отчаянно: – Как же я теперь одна на свете буду? Как же мне жить-то теперь дальше?