– Первое, чтобы я желал знать, это добросовестно ли вы заблуждались или сознательно вводили следствие в заблуждение относительно Марго Дежан? – с места в карьер начал Немировский.
– Что вы себе позволяете?! – нахмурился Константин Алексеевич. – Я не позволю оскорблять меня и моей жены подозрениями… Что наплела вам эта гувернантка?
– Боюсь, что сущую правду: никаких отношений с вашим сыном у неё не было.
– То есть вы верите ей больше, чем мне?!
– Дело не в вере, генерал, а в медицинском заключении, данном после осмотра тела вашего сына. Леонид имел определённую болезнь, для разрешения от которой требовалось хирургическое вмешательство. И до оного вмешательства он физически не мог иметь серьёзных отношений с женщинами. Вы знали об этом?
– Нет! Разумеется, не знали! – развела руками Анна Платоновна, косясь на мужа.
– Генерал?
– Нет, мне не было это известно…
– Странно! Ведь доктор, который пользовал вашего сына, был в курсе этой проблемы.
Когда только успел всё узнать! Кажется, он и глаз не сомкнул этой ночью, а только выискивал, рыл носом землю – совсем не подобает так работать в его возрасте!
– Он ничего не говорил мне…
– Но доктор заявляет обратное.
– Проклятие! – Константин Алексеевич вскочил с места и нервно заходил по комнате. – Мне плевать, что и кто вам заявляет! Моя жизнь всецело принадлежит службе, и на дела домашние у меня просто не достаёт времени!
– Насколько мне известно, домашними делами в вашем доме занимается ваша свояченица?
– Да, все заботы лежат на ней.
– Послушайте, генерал, в вашей семье произошли два убийства. Я не думаю, чтобы вы были заинтересованы в том, чтобы они остались не раскрытыми. Почему же вы не хотите мне помочь?
– Потому что вы не там ищите! Вместо того, чтобы искать убийцу, вы суёте свой нос в жизнь порядочных людей, роетесь в их белье!
– Простите, генерал, но я выполняю свою работу. Я полвека отдал следственному делу, и, поверьте, знаю, что и для чего делаю. С первого моего визита вы пытаетесь что-то скрыть от меня, запутать следствие. И меня интересует причина столь странного поведения.
– Может быть, вы нас подозреваете в этих убийствах? – саркастически усмехнулся Константин Алексеевич.
– Вас, генерал, нет. Поэтому-то я и хочу понять, кого и зачем вы выгораживаете.
– Я никого не выгораживаю. Что касается мадемуазель Дежан, то, вероятно, я был просто введён в заблуждение тем, сколько времени она проводила с моим сыном… Я не думал, что недуг его столь серьёзен! Все в нашем доме предполагали то же самое…
– Не все. Ваш сын Серёжа, например, ни секунды не предполагал этого.
– Об этом паяце я не желаю и слушать!
– Генерал, нам известно, что вы нашли у вашего сына Леонида некоторые составные части взрывчатого вещества. Среди них был цианид?
– Я не понимаю, о чём вы говорите.
– Вы прекрасно понимаете, – голос следователя зазвучал жёстко. – Нам необходимо знать происхождение цианида, которым был отравлен ваш сын. Если это тот самый цианид, то, следовательно, им мог воспользоваться только человек, знавший, где он хранится.
– Ах, у меня голова разболелась невыносимо… Я пойду приму лекарство… – сказала Анна Платоновна.
– Я прошу вас задержаться, сударыня. К вам у меня также есть несколько вопросов.
– Я непременно отвечу на них… Но имейте сострадание… Мне дурно… – Анна Платоновна поднесла руку к голове и начала оседать на пол, искусно изображая обморок. Константин Алексеевич подхватил её и, уложив на диван, обратился к Немировскому:
– Вот, видите, господин следователь, до чего вы довели мою жену! Имейте же, наконец, совесть! Я лишился одного сына и почти потерял другого, а вы пытаете нас какими-то сумасшедшими домыслами! Терзаете честных людей вместо того, чтобы ловить настоящих преступников! Покиньте мой дом, пожалуйста!
Немировский легко поднялся из-за стола, кивнул своей белоснежной головой и отчеканил с каменным выражением лица:
– Честь имею! Но этот разговор мы продолжим!
Когда шаги следователя затихли, Анна Платоновна приоткрыла глаза и застонала:
– Ах, Боже мой, Константин, как это всё кошмарно… У этих ищеек нет ничего святого! Этот ужасный следователь! Он всех, всех нас подозревает! Это безбожно! Какой скандал! Они, они смешают с грязью наше имя… Нет, это невозможно, невозможно!
– Успокойся, Нюсенька! – ласково заговорил Константин Алексеевич. – Хочешь, я принесу тебе воды?
– Нет, я уже ничего не хочу… Мы так счастливо жили, и вдруг…
– Откуда он узнал о взрывчатке?
– Константин, как же ты наивен! Разумеется, это она ему рассказала!
– Лариса?
– Кому же ещё?! Послушай, она слишком много знает и слишком много говорит. Она всегда мечтала уехать в имение, жить в глуши. Отправь её туда! Милый, я сама буду вести хозяйство! Я справлюсь, вот увидишь!
– Но, Нюсенька, не могу же я так вдруг выгнать её из дому… – развёл руками генерал.
– Вдруг?! Она разболтала следователю наши семейные тайны! А если она ещё что-нибудь расскажет? Ведь это может повредить твоей репутации! Твоей карьере! – Анна Платоновна заплакала.
– Нюсенька, прошу тебя… Я подумаю, как правильно поступить с Ларисой. По крайней мере, не могу же я выгнать её до похорон Михаила и Лёнички… Как-никак она вырастила их… А после похорон я придумаю, как её спровадить…
Анна Платоновна обняла мужа, поцеловала его в щёку и склонила голову на плечо:
– Ах, мой дорогой, скорее бы закончилась эта ужасная история. Словно какая-то бездна разверзается, чтобы поглотить нас… Мне так страшно! Мне начали сниться кошмары.
– Нюсенька, девочка моя, тебе надо взять себя в руки. Я не допущу, чтобы они изводили тебя и всех нас. Ты права, господин Немировский переходит границы. Я не сторонник того, чтобы прибегать к помощи высокого начальства, но каждое правило имеет исключение. Этот Немировский ведёт себя так, точно мы какая-то заваль из его обычного контингента, но он забывается! Я генерал Дагомыжский, я на обеде у Императора имел счастье лично говорить с Его Величеством, моё имя в России известно, и я не позволю всяким ищейкам марать его.
– Что ты хочешь сделать?
– Я обращусь к генерал-губернатору. Он мой друг и не откажет мне в помощи. Пусть передадут дело какому-нибудь другому следователю. А с господином Немировским я более не желаю иметь никаких сношений.
– О, мой дорогой, как же я тебя люблю! – выдохнула Анна Платоновна, ещё ближе и нежнее прильнув к мужу. – Я знаю, как тебе тяжело, но всё пройдёт, мы справимся со всеми трудностями. Ведь правда?
– Конечно, Нюсенька! Кавалерия не сдаётся! – браво заявил генерал и чуть слышно добавил: – Она только погибает…
Если бы кто-нибудь в разгар Балканской войны предрёк генералу Дагомыжскому такое испытание в старости, Константин Алексеевич счёл бы подобное пророчество за оскорбление. Последние три дня тяжеленным колесом проехали по его сердцу. В заботах и хлопотах боль затуплялась, но, когда генерал остался вечером один в своём кабинете, то стиснул голову и застонал, как раненый зверь. Леонид всегда доставлял отцу много неприятностей. Генерал даже стыдился, что этот слабоумный, хилый отрок – его сын. В кого он уродился таким? Даже и не в мать, мудрую, добрую женщину, которую Константин Алексеевич встретил ещё в чине поручика и покорил гусарским натиском… Какое счастье, что она не дожила до всего этого! Все надежды генерал возлагал на старшего сына. Но Серёжа не оправдал их. Он отказался от военной службы, предпочтя скамью института. Но это можно было бы ещё пережить, но с актёрством сына генерал примириться не мог. Это был удар не менее сильный, чем смерть Лёнички, а, может, и более. В один день Дагомыжский лишился двоих сыновей, и теперь в ночном полумраке он вдруг явственно ощутил страшное одиночество, в котором оказался. Конечно, рядом с ним была ещё его Нюся. Никогда он так не нуждался в ней, не ощущал её близости, как теперь. Поэтому и впервые позволил ей влиять на себя, боясь что неуёмные ищейки отнимут у него последнего родного человека… К боли от потерь примешивалось и другое, также мучительное и ранее незнакомое чувство – стыда. Генерал Дагомыжский стал лжесвидетелем, скрыл от следствия детали, которые знал. Но неужели они столь важны? Может быть, и вовсе не имеют отношения к делу? А ведь какое пятно… А если – имеют?..
Константин Алексеевич поднялся, подошёл к бюро, открыл потайной ящик, порылся в нём и закусил губу: того, что он искал, там не было… Значит, кто-то взял, кто-то, кто знал, кто-то из его семьи… Даже мозг отказывался думать об этом, а душа принимать. Генерал достал бутылку дорогого коньяка и, наполнив стакан, выпил его залпом. Но это не помогло. Мысль не отпускала… Значит, следователь был прав в своих подозрениях… А если бы ему удалось узнать правду? Вот, уж тогда был бы скандал, от которого не отмыться и не оправиться… Может, лучше и не знать ничего? Константин Алексеевич опустился в кресло, упёрся локтями о стол, опустил свою красивую, благородную голову. Неужели так рассуждает он, прославленный герой, без страха мчавшийся в одиночку на цепи башибузуков? Неужели так измельчал он душой за это время? Неужели стал трусом? Нет, он и теперь бы мчался точно также впереди своих войск, показывая пример подчинённым, случись война… Но мир страшнее войны. Гораздо страшнее. О, если бы теперь война! Ведь вконец испоскудился народ… От скуки больше людей Богу души отдаёт, чем на войне… Хоть бы война началась! Но теперь, теперь что делать? Следователь Немировский больше досаждать не будет… И это – кажется, первая подлость в жизни генерала. Знал, что неправое дело делал, а всё-таки не остановился. Испугался. Испугался правды… А что же, лучше жить во лжи, жить, зная, что рядом – убийца и предатель – и мириться с этим? Или попытаться выяснить и принять меры самому? Или… Взгляд генерала остановился на лежащем в углу стола револьвере. Пустить пулю в лоб и дело с концом. Благородная офицерская смерть. Такая – многое спишет… Мёртвые сраму не имут.