Когда-то она была счастлива. Это было так давно, что трудно было и вспомнить теперь – словно чью-то чужую жизнь или некогда прочитанный роман. Аристократка, дочь благородных, родовитых родителей, любимая и лелеемая ими, какой могла бы быть безоблачной её жизнь! Но отец разорился и умер, и обеспеченная жизнь сменилась благородной бедностью, унизительнее которой нет ничего.
Из бедности иногда бывает выход. Брак. Она была молода, умна, красива. Она и теперь ещё сохраняла отчасти прежнюю красоту – и безупречно прямую, от матери унаследованную осанку, и правильные черты лица. Только черты эти, некогда мягкие и нежные, погрубели, заострились, и пухленькие детские щёчки с ямочками – ввалились, но главное глаза, задорные и блестящие, потухли, и безысходная тоска струилась из них.
Она была доверчива и умела любить. Она любила и готова была всем пожертвовать для любимого человека. Но любимый предал её, оказался подлецом и вором, грабившим её же, пользуясь наивностью и непрактичностью матери. Этот обман сломал ей душу, разучил любить и верить. Она не верила с той поры больше никому, кроме матери, старухи-няни, и названного брата, чахоточного студента Серёжи, жившего с ними.
Она обладала сильной волей, характером и умом. Она решила изменить свою жизнь. Не удалось остаться знатными и богатыми, так будем бедными и гордыми. Её мужем стал нищий, безродный студент Серёжа. Теперь, много лет спустя, он оставался единственным, перед кем Зинаида Прокофьевна чувствовала себя виноватой. Она не любила его, но воспользовалась его любовью, она потянула его за собой в народничество, в революцию, в бунт. Из-за неё он погиб. Эта вина раскалённой смолой обжигала сердце.
– Зинаида Прокофьевна, я люблю вас. Я сказал вам когда-то, что умру за вас. Я держу своё слово… Но, верьте, когда я умру, то душа моя устремится к небу, и на нём вспыхнет ещё одна звезда. И вы увидите её, непременно…
– Серёжинька, говорят, что, когда человек уходит, звезда его падает с неба…
– Моя не упадёт, она должна светить для вас… Только для вас…
Так он говорил ей перед смертью, белый как мел, высохший так, что все кости можно было счесть, но при этом отчего-то ставший удивительно красивым, просветлённым. И в гробу он лежал именно таким – спокойным, красивым, радостным – словно, наконец, освободился из острога этого мира и обрёл свободу…
Он боготворил её всегда, обращался только на «вы», боялся дыхнуть на неё. Они вместе покинули родительский дом и уехали в глубинку – учительствовать. Там Зинаида Прокофьевна сошлась с народниками, бросилась, как в омут, в революцию, надеясь хоть чем-то важным и нужным заполнить свою пустую жизнь. Серёжа не разделял этих стремлений. Созерцатель, мечтатель, поэт, он не желал бунта, он учил сельских ребятишек, возился с ними, преодолевая недуг. Он, кажется, сам был немного ребёнком, поэтому и дети любили его, тянулись к нему, а Зинаиду Прокофьевну побаивались. Пытаться влиять на жену, останавливать её Серёжа не пробовал никогда. Он слишком понимал, что влияния на неё не имеет. Что он для неё добрый брат, скрашивающий её одиночество и поддерживающий огонь в их доме, до которого у неё никогда не доходили руки. Понимал, что попытка давления только отдалит её от него, и бережно оберегал их узы, оберегал саму Зинаиду Прокофьевну, забывая о себе и растворяясь в ней. Ни разу он ни в чём не упрекнул её, ничего не потребовал, и за это она была благодарна ему. Лишь после его смерти Зинаида Прокофьевна поняла, как была к нему привязана, как много он значил в её жизни. Признаться себе в том, что сама сократила его и без того сочтённые тяжёлой болезнью дни, было трудно и она искала виновных…
Тот бунт начался скоропостижно. И Зинаида Прокофьевна ввязалась в него. Смерти и острога она не боялась. Хоть какое-то дело! Настоящее! Не боялась же Перовская, а ведь на верную смерть шла. Вот – пример! А Серёжа остался в стороне. У него тогда был очередной приступ, и он почти не вставал с постели. Но, вот, судьба: когда подавили восстание, то осудили его, невинного, наравне с ней. А что ж? Муж-жена – одна сатана. Да и учителя оба! А он ещё – студент бывший…
Напрасно ждала Зинаида Прокофьевна эшафота или острога. Её вместе с мужем отправили в ссылку. В глухой северный городок. Долгий путь подорвал слабые силы Серёжи, а холодный климат довершил дело. Через полгода его не стало… Похоронив мужа, Зинаида Прокофьевна бежала из ссылки. Через всю Россию добралась она до Польши, где и встретился на её пути Саул. В нём она безошибочно угадала характер лидера, вождя, организатора. Он уже имел известность: за покушение на одного из губернаторов был отправлен на каторгу, но бежал и теперь снова готовился к делу.
Ища на кого свалить вину за смерть мужа, Зинаида Прокофьевна остановилась на полковнике Дагомыжском. Вот он – виновник всех слёз! Кровопийца! Царский сатрап! Это его солдаты стреляли в крестьян! Конечно, и сами крестьяне в солдат не из рогаток палили, да всё ж разница: регулярная армия и горстка бунтовщиков… Полковника Зинаида Прокофьевна запомнила хорошо. Запомнила, как шваркнул он ногайкой по лицу одного из организаторов восстания – Бриннера-Чернова:
– Всех бы вас, мерзавцев, на одну перекладину!
Этот палач должен был понести наказание. За всех. За Бриннера-Чернова, за Севочку Грошева, за Макарова, за Серёжу, за неё саму, Зинаиду Прокофьевну, вернувшуюся из ссылки с больными лёгкими – настигла-таки и её болезнь, сведшая в могилу Серёжу, словно передалась напоследях…
С Саулом сговорились сразу. Нашлись и другие единомышленники. Но в Москву поехали всё же вдвоём и порознь, чтобы не привлекать внимания. Саул и документы подложные достал. В Москве Зинаида Прокофьевна нашла студента Стиву Калиновского, состоявшего в организации и вхожего в дом Дагомыжских. Он-то и помог ей устроиться в Семёновке и поступить на службу в театр.
Первый раз за долгие годы была Зинаида Прокофьевна в родном городе. Шла по знакомым с детства улицам и глотала слёзы. В последний раз приезжала она сюда, чтобы схоронить мать. А за прошедшие с той поры годы не стало и няни. Обе они покоились на старом кладбище, и Зинаида Прокофьевна с трудом нашла их заброшенные, никем не посещаемые могилки… Впервые так остро ощутила она тогда всю тяжесть своего сиротства в этом холодном мире, всю бесполезность своего мнимого дела, но дело это требовалось довести до конца. Своему слову Зинаида Прокофьевна не изменяла никогда.
Скоро объявился и Саул, играющий роль её мужа. И покатилось дело, натужно, тяжело, но пошло. Правда, всё в этот раз выходило как-то не так. То племянник генерала упёрся, то детали бомбы оказались утрачены, а, в довершении всего, арестовали Стивочку и Саула. И Зинаида Прокофьевна осталась одна. Так что ж из того? Такое дело и одной по плечу… Только б рука не дрогнула, да глаз не подвёл. Но это – вряд ли. Ещё живя в деревне, навострилась Зинаида Прокофьевна в стрельбе по галкам да воронам – неужто в человека, во врага своего кровного промах даст?..
Вот, уже и пришла почти. Миновала церковь, в которой когда-то крестили её, не осенив лба, перевела дух, прокашлялась, нащупала браунинг спрятанный в складках платья… Последний рывок – и дело будет сделано… А что потом – всё едино… Ничего в последние месяцы не держало её в этой жизни, кроме желания отомстить. Правда, на днях, когда сидела у сынка генеральского с цыганкой этой, мужа которой убил Саул, что-то дрогнуло в, казалось, навек окаменевшей душе. Господи, какая же счастливая эта девочка! Она любила, она была любима, у неё будет ребёнок, который назовёт её мамой… Зинаида Прокофьевна вдруг подумала, что это счастье могло бы быть и у неё, а она – упустила его. Ей вспомнилось, как Серёжа возился с сельской детворой, вспомнились эти притихшие ребятишки, собравшиеся в классе… Жизнь прошла мимо, дотла спалив душу – во имя чего? За что?..
Стекло треснуло, словно молнией рассекло фотографию Константина Алексеевича надвое. Лариса Дмитриевна в испуге отпрянула и перекрестилась. Не к добру! Каким-то тяжёлым предчувствием сдавило сердце. Ох, быть беде! А сам он – точно ищет теперь беды этой, смерть ему краше жизни кажется… Лариса Дмитриевна бессильно опустилась на краешек стула. С раннего детства пристало к ней прозвище невезучей: то с лошади упадёт и расшибётся, то в прорубь провалится – насилу вытянут, то захворает ни с того, ни с сего вдруг… Росла Лариса потому тихой, боязливой, избегая всяческих игрищ и предпочитая тому тишину церкви, душеполезные книги, вышивание бисером… Полной противоположностью ей была старшая сестра Ириша. Вот уж не девица была, а сорвиголова! С сельской ребятнёй в горелки играла и за клюквой ходила, в седле держалась, как заправский кавалерист, и всё-то горело в её руках, и сама она горела, словно пламень – войдёт в комнату, и точно сгусток солнечной энергии с нею ворвётся. Ни секунды не могла Ириша усидеть на месте. Зато ни одним делом не могла заниматься долго и кропотливо – надоедало, и тянулись руки к чему-нибудь новому. А Лариса перемен не любила, предпочитая привычное и понятное. «Моя старушка» – дразнила Ириша младшую сестру. И всё же сёстры очень любили друг друга, и Лариса всегда была первой подругой и поверенной в делах Ириши, советчицей и помощницей. Сестрой она восхищалась и готова была помогать ей во всём, считая себя серой мышкой и определяя свою роль, как «наперсница королевы». Ириша, в самом деле, была королевой. На балах у неё не бывало ни одного свободного танца, отбоя от ухажёров она не знала, но ни одного из них не приближала. Ириша ждала своего короля. И он появился. Появился, когда кавалерийский полк остановился в городе, неподалёку от имения родителей сестёр. Бравый поручик, истинный гусар – это ли не мечта любой девушки? Случилось так, что, увидев его, растаяло не только ветреное сердце Ириши, но и строгое – Ларисы. Прежде о любви она читала лишь в романах. Вниманием кавалеров, в отличие от сестры, она всегда оставалась обделена, разве что крохи от Иришиного пира перепадали – да на что они? Ларису это, как ни странно, не задевало, хотя она была недурна собой и могла бы ждать лучшей доли. Но сестра ей была всегда дороже любых кавалеров. И этим поручиком, единственной (это уж сразу поняла она) своей любовью Лариса, скрепя сердце, решилась пожертвовать ради счастья Ириши. Правда, родители не желали этого брака, опасаясь что новоявленный жених по гусарской традиции спустит собственные деньги и приданное жены. Но что был родительский запрет для трёх любящих сердец? Лариса помогла сестре бежать, взяв с неё слово, что та, как только устроится, заберёт её к себе. Ириша слово сдержала, и Лариса стала жить вместе с её семьёй, став частью её и незаменимым человеком. Никто не умел лучше следить за хозяйством, спокойно и кропотливо делать скучную повседневную работу, чем Лариса. Правда, сестра не раз пыталась найти ей мужа, но все эти попытки оканчивались неудачей. Лариса привыкла к своей роли экономки, радовалась возможности быть всегда рядом с любимым человеком и любимой сестрой, приносить им пользу, быть им нужной. В этом было её маленькое, никому неведомое счастье, и менять своей судьбы Лариса не хотела. От добра добра не ищут.