Еще существеннее для патриархии были протесты против сохранения исконного единства русской митрополии с другой стороны. Польский король Казимир обратился в ту же пору к патриарху с требованием поставить особого митрополита на Галицкую митрополию, так как «Малая Россия», состоящая под властью польского короля, «гибнет ныне без закона», и добавил угрозу, что отказ заставит его «крестить русских в латинскую веру»225.
Прибыло в Константинополь и посольство от тверского великого князя Михаила с жалобами на митр. Алексея и требованием суда над ним. Митрополичье отлучение поразило и в. к. Михаила и его братию, тверских князей, и епископа Тверского Василия226.
Политическая борьба на Руси чрезмерно подчиняла себе церковные отношения; митр. Алексей отождествил верность церкви с верностью крестоцеловальному признанию власти в. к. Дмитрия.
Перед патриархом раскрылась такая связь и западнорусской, и великорусской политики Москвы с церковными отношениями русской митрополии, которая и его сделала орудием этой политики. А подобная роль грозила компрометировать патриарший авторитет не только в Литовско-русском государстве, но и во всей сфере литовского влияния, не говоря уже об угрозе польского короля разорвать связи его русских владений с Восточной церковью.
Патр. Филофей в мае 1371 года утвердил соборное деяние о поставлении на галицкую митрополию королевского кандидата еп. Антония с передачей в его управление владимирской, перемышльской, туровской и холмской епархий, т. е. владений польского короля, а затем – в августе – обратился к митр. Алексею с посланием, где сообщал о поступивших на него обвинениях: митрополит «утвердился на одном месте», а «все прочия оставил без пастырского руководства, без учения и без духовного надзора» – не посещал Малороссии в течение ряда лет227. Осудил патриарх в «соблазнительные раздоры с тверским князем Михаилом»228. Патриарх сообщал митрополиту о назначении Антония на малорусскую митрополию и звал его на суд – либо лично, либо через присланных в Константинополь митрополичьих бояр229. Решившись на такой шаг, патриарх действовал, однако, с большей осторожностью, избегая столкновения с обеими сторонами и подчинения своих действий одной из них230; его грамоты митр. Алексею излагают обвинение в тоне самооправдания патриарха, а суд, которому и срок был назначен, в конце концов не состоялся. В Москве не приняли формального патриаршего суда, а ход событий привел к крушению литовского и тверского натиска на московско-владимирское великое княжение. По-видимому, сообщение патриаршего посла231, отправленного на Русь к митрополиту, выяснили патриарху реальное соотношение боровшихся сил, с которым приходилось считаться. Патриарх круто меняет тон, не настаивает больше на явке сторон к суду, а посылает митр. Алексею и в. к. Михаилу грамоты, призывающие их к примирению, предлагает даже посредничество между ними своего посла-представителя, пребывавшего у митрополита на Руси в. к. Михаил получает теперь прямой совет просить у митрополита прощения и строгое внушение о хранении крестного целования. Патриархии пришлось удовольствоваться новыми объяснениями и оправданиями митр. Алексея, который опровергал обвинения польского короля и литовского великого князя – указанием на непреклонную вражду Ольгерда, которая лишала его возможности лично посещать Киев и западные епархии, а источником имела защиту Великороссии от стремления Ольгерда «приобрести себе власть и в Великой Руси»232.
Патриарх отступил – на время. Но его отношение к деятельности митр. Алексея в корне иное. Он и теперь настойчиво ставит Алексею на вид, что тот посвящен в митрополиты «не одной какой-либо части по всей Руси» и обязан относиться ко всем князьям Русской земли с равной пастырской любовью, а не так, чтобы «одних из них любить, как своих сынов», а других нет; так же с полным беспристрастием между Москвой и Литвой призывает патриарх Алексея относиться к обоим великим князьям, примириться с Ольгердом, чтобы открыть себе доступ к попечению о Западнорусской церкви и «христоименитом народе Господнем», который состоит под властью литовского великого князя233. Не только из Западной Руси, но также из Византии подымались веяния, противные превращению киевской митрополии и всея Руси в национальное великорусское учреждение, опору великорусской великокняжеской власти и орудие ее мирской политики. Эти веяния восторжествуют при преемниках Алексея в связи с общим ходом политической жизни Восточной Европы, до тех пор, когда окончательная победа национального характера Русской церкви и ее митрополии не закрепится канонизацией памяти св. Алексея по почину восприемника его заветов митр. Ионы.
«Вечный мир» между великими князьями Ольгердом и Дмитрием и мирное докончание с Дмитрием тверского великого князя, казалось, должны были завершить весь этот церковно-политический эпизод. Однако в. к. Ольгерд не мог примириться с положением Русской церкви в подвластных ему землях, и дело об отношении митр. Алексея к западнорусским епархиям вскоре поднялось с новой силой при обстоятельствах, которые указаны в наших источниках только весьма глухими намеками. По-видимому, Ольгерд использовал ту постановку вопроса, какую находим в примирительных грамотах патр. Филофея для предъявления Алексею решительных требований: прибыть в Киев на постоянное пребывание или согласиться на избрание для киевской митрополии особого пастыря234. Отказ митр. Алексея дал повод для новых жалоб и домогательств при патриаршем дворе. Патр. Филофей отправил на Русь доверенного инока Киприана для расследования дела на месте. Противоречивые показания позднейших деяний патриаршего собора до крайности затрудняют не только правильное освещение, но и фактическое представление того, что затем произошло.
Прежний представитель патр. Филофея на Руси – Иоанн Докиан – поехал в Москву, а там, по-видимому, легко поддался влиянию митр. Алексея. Теперь патриарший легат едет на Литву и оттуда ведет сношения с митр. Алексеем. Западнорусские князья отправили, по его почину, послов к митрополиту, обещая прекратить раздоры и признавать его своим пастырем, а Киприан убедил Алексея приехать в Киев. Но сборы митрополита в эту поездку были прерваны, и сама поездка не состоялась после свидания митрополита с литовским послом, так как Алексей «патриаршие наставления и упомянутого посла признал враждебными себе и совершенно отказался от поездки к ним»235. Тогда поднялись с новой силой жалобы и обвинения против митр. Алексея с целью добиться поставления особого митрополита на Киев. Западнорусские князья, с в. к. Ольгердом во главе, решили не принимать митр. Алексея, если бы он и захотел приехать в Киев, и послали патриарху грамоту о поставлении им другого архиерея. Кандидат был у них приемлемый для Византии – Киприан. Мотивировка ходатайства должна была, конечно, содержать ряд обвинений против митр. Алексея236, для этого предыдущая переписка накопила достаточный материал. Политическая невозможность согласовать деятельность митр. Алексея с его призванием как митрополита «всея Руси» была слишком очевидна. Патриархия уступила настояниям светских властей Литовско-русского государства, и 2 декабря 1375 года Киприан посвящен на киевскую и литовскую митрополию237. Но поставление это не означало разделения митрополии на две особых: патриархия подтвердила, что на Руси должен быть один митрополит, как требуется «и правом, и пользой, и обычаем», а чтобы такое «древнее устройство сохранилось и на будущее время» постановила, что митр. Киприан получит после кончины митр. Алексея всю русскую митрополию238.
Эти постановления весьма характерны. Патриаршая власть подлинно дорожит единством русской митрополии: в этом единстве нужная для интересов патриархии гарантия против решительной национализации Русской церкви и ее подчинения светским властям великорусского и литовского великих княжений. Митрополит всея Руси, равно относящийся к политическим интересам Москвы и Литвы, а потому более независимый в своей церковно-политической деятельности от местных светских властей, представлялся патриаршей власти лучшей опорой ее «вселенского» авторитета. И Константинополь сумел провести на русскую митрополию людей, которые пойдут не по стопам митр. Алексея, а по тому пути компромисса между московско-владимирской митрополией и ее значением как «киевской и всея Руси», какой был предуказан еще в последних грамотах патриарха Филофея.
Политические обстоятельства Восточной Европы за полстолетия – в последних десятилетиях XIV и первых XV века – создали условия, благоприятные для такого отклонения северной митрополии от традиции, сложившейся при первых ее представителях. Этот перелом вызвал тяжкую церковную смуту, которая разыгралась после кончины митр. Алексея (умер 12 февраля 1378 года), а определился в общих условиях политической жизни Великороссии, созданных после смерти Ольгерда (1377 год) и митр. Алексея, началом прямой борьбы Великороссии с татарщиной, возвышением и политикой Витовта.
V
Предыдущие страницы имели задачей несколько выяснить крупное значение митр. Алексея в постепенном развитии национально-политической идеологии из тех скромных ее зачатков, какие заложены в построении митрополичьего «общерусского» летописного свода начала XIV века. Попытка осмыслить задачи текущей политической борьбы средневековой теорией «христианского общежития» и войны с «врагами креста», осветить ею сложившиеся отношения и тенденциозно ее использовать для интересов великорусской великокняжеской власти практически сорвалась после временного успеха, но оставила глубокий след в дальнейшем ходе московской публицистической мысли. Она имела на русской почве слишком глубокие корни, чтобы пройти бесследно. Борьба с Литвой, столь обострившаяся с конца 60-х годов XIV века, принимала в настроении русских людей все более определенный характер национальной борьбы и получила в грамотах митр. Алексея вероисповедную окраску, которая углубляла боевое настроение великокняжеской политики и подводила под притязания великокняжеской власти на руковод