Победа русских войск на Куликовом поле сгубила Мамая, но не создала какого-либо перелома в русско-татарских отношениях; не связан с ее последствиями и какой-либо перелом во внутренних отношениях Великороссии. Это не умаляет, однако, ее крупного исторического значения. Куликовская битва – одно из тех событий, в которых и для современников, и для потомства как бы символизируется та или иная основная, существенная черта данного исторического момента. Поэтому их оценка в памятниках письменности, в преданиях ближайших поколений и в конструкциях позднейших историков может не соответствовать подлинной значительности их реальных последствий; поэтому легко обрастают воспоминания о них легендами, продуктом отчасти возбужденного воображения, отчасти намеренной тенденции. Та роль, в которой выступил Дмитрий Донской на Куликовом поле, роль вождя Великороссии в национальной борьбе за независимость против иноземного ига и в религиозной войне за «христианство» против «нечестивых агарян», обрисовалась позднее в условной перспективе общественной памяти и книжной разработке «повестей о Мамаевом побоище». А в реально-жизненных своих основаниях это значение великорусской великокняжеской власти определилось в предыдущем десятилетии борьбы с Литовско-русским государством, с одной стороны, и обороны великорусских окраин от татарских нападений – с другой, и получило свое церковно-религиозное освещение в той идеологии, какая связана с именами митр. Алексея и троицкого игумена Сергия.
В этой борьбе на два фронта крепло объединение Великороссии. Накануне Куликовской битвы в. к. Дмитрию удалось порвать связи Твери с Литвой и Ордой, привести ее, как часть великорусского политического целого, к признанию своей великокняжеской власти. Еще теснее зависимость Нижегородского княжества от великорусского центра. После Куликовской битвы в течение ближайших лет и Рязань приходит к «вечному миру» с великим князем на условиях, близких к тем, какие приняты Тверью еще в 1375 году. Приравнение обоих «великих князей» – рязанского и тверского, как «младших братьев» великого князя всея Руси, – к серпуховскому отчичу князю Владимиру получало особый смысл в ту пору, когда этот отчич, выделенный из московской «братской» семьи, из владельца уделом ее общей вотчины стал князем на своем вотчинном княжестве, а из соучастников в общей ее княжеской власти все более переходил в положение владетельного князя, подчиненного не столько старейшинству московского князя, сколько его великокняжеской власти. Духовная в. к. Дмитрия Ивановича своей попыткой применить начало вотчинной власти к великому княжению владимирскому и всея Руси еще нагляднее выдвинула сложный смысл исторического момента, когда великорусская великокняжеская власть ищет в переработанных жизнью формах традиционного старейшинства и подчиненного ему братского «одиначества» князей пути к организации на новых началах политического единства Великороссии. Эта постепенно нараставшая строительная работа великорусской великокняжеской власти развивалась под непрерывным давлением внешней опасности, будившей в Великороссии тягу к национальному единству ее сил и ее внутреннего строя.
Ближайшие последствия Куликовской битвы на время усилили, однако, и внешние, и внутренние условия, противодействовавшие росту великокняжеской власти в центре Великороссии. Настали трудные годы внешних испытаний, которые выясняли на деле непригодность традиционного внутреннего строя великорусских отношений для успешного разрешения тех политических задач, какие вытекали для великокняжеской власти из международного положения Великороссии. Нарастает острый кризис того строя, разразившийся крупным потрясением во времена Василия Темного. Сила великокняжеской власти при Иване Калите, Симеоне и Дмитрии Донском покоилась в значительной мере на союзе с митрополией всея Руси и на «одиначестве» князей-вотчичей Московского княжества. И оба этих устоя московской великокняжеской политики пережили на исходе XIV и в первой половине XV века тяжелое испытание.
Глава IVКрушение удельно-вотчинного строя
I
В истории Великороссии период времени от кончины митр. Алексея и Куликовской битвы до длительной смуты, потрясшей Великорусское великое княжество при Василии Темном, и ее ликвидации в середине XV века поддается с удобством общему рассмотрению по некоторому единству, в основных чертах, как отношений к татарам в эпоху разложения Золотой Орды при временных вспышках ее былой силы под рукой Тохтамыша или Едигея и к Литве в эпоху Витовта, так и внутренних отношений церковных в эпоху отклонения русской митрополии от традиций митр. Алексея, и междукняжеских – в эпоху последних колебаний борьбы между тенденциями вотчинного распада и закрепления политического единства Великороссии.
Нет у нас данных для конкретного учета непосредственных следствий Куликовского боя. Настроение, с каким Великороссия ожидала этого испытания сил, не было, по-видимому, опровергнуто победой. Ожидали, что Мамай соберет «остаточную силу» и снова «изгоном» появится на Руси250. Рязанская земля была в руках великокняжеских наместников, и Великороссия стояла лицом к лицу с татарским миром, ожидая мести и новой борьбы. Нежданный разгром Мамая Тохтатышем изменил положение. Явилась возможность переговоров. Новый владетельный хан Золотой Орды в ту же осень прислал своих послов к в. к. Дмитрию и ко всем русским князьям сообщить о своем воцарении. Все русские князья приняли ханских послов с почетом и в ближайшее время – в ту же зиму и весну – отправили к Тохтамышу своих киличеев с челобитьем, дарами и поминками. Отношения зависимости от Золотой Орды восстанавливались по общему решению князей, которые в начале ноября сплотились в тесный союз251. Сквозь скудные известия летописных сводов приходится угадывать, что русские князья, стремясь отклонить татарскую опасность252, принимали в то же время меры к обороне земли. Усилено наблюдение за движениями татар253, в. к. Дмитрий позднее, при вести о выступлении Тохтамыша, встретил разногласие в князьях, неодиначество и неимоверство, что и его убедило в невозможности сопротивления хану254. Такие же разногласия должны были выясниться и на княжеском съезде 1380 года. Несмотря на первые мирные сношения, с обеих сторон не было уверенности в мирном исходе. Посол, отправленный Тохтамышем на Русь для вызова русских князей в Орду, не решился ехать дальше Нижнего Новгорода, отправил в Москву гонцов, а сам вернулся в Орду255. Известия о русских делах, какие он привез, не должны были быть успокоительны для ханской власти. Весь 1381 год прошел, а русские князья не решались явиться в Орду; в наших источниках нет указаний на причины столь неопределенных отношений, но среди ордынских князей должно было быть враждебное возбуждение против «русского улуса» за Мамаево побоище.
К осени 1382 года хан поднялся походом на Русь. Картинное изображение в летописном повествовании об этом походе тех мер, какие хан принимал, «дабы не было вести Руси», лишь подчеркивают силу сообщения о том, как «неимоверство и неодиначество» русских князей сделали невозможной организацию сопротивления. В. к. Дмитрий уехал из Москвы в Переяславль, а оттуда мимо Ростова в Кострому; Москва брошена почти без защиты; ее оборону организует литовский князь Остей256; но и этот защитник пал жертвой татарского лукавства, поддавшись вызову на переговоры, Москва взята татарами и разграблена, а татарские отряды захватили и пограбили Переяславль, разнесли грабеж и пленение по волостям до Владимира и Звенигорода, Можайска, Дмитрова, Юрьева, Волока. Под Волоком князь Владимир Андреевич собрал войско и разбил татарский загон. По вестям о сборе русской ратной силы Тохтамыш отступил от Москвы и ушел в Орду, а по дороге взял Коломну и подверг разорению Рязанскую землю.
Последствия такого появления на Руси ордынской силы были весьма значительны. Оно раскрыло бессилие великорусского центра использовать Куликовскую победу, закрепить какие-либо ее результаты. Ценой серьезных уступок в пограничных спорах с Рязанью удалось после долгих переговоров и нового боевого столкновения заключить «вечный мир» с в. к. Олегом и скрепить его союзом свойства; но великое Рязанское княжество осталось самостоятельной политической единицей и повело свою татарскую и литовскую политику помимо какого-либо руководства великорусской великокняжеской власти. Нижегородские князья принесли полную покорность Тохтамышу во время его похода на Русь и в ближайшие годы зависят больше от непосредственной власти хана, чем от великого князя всея Руси.
Тверской великий князь Михаил Александрович прислал к Тохтамышу, когда тот под Москвой стоял, своего киличея со многими дарами, с покорностью и просьбой о защите Тверской земли от татарских грабежей и получил за то ханское пожалование и ярлыки257. Договор его с в. к. Дмитрием 1375 года падал сам собою; Михаил не замедлил вновь выступить претендентом на владимирское великое княжение: вслед за Тохтамышем поехал в Орду «околицами, не прямицами», «таяся великого князя Дмитрия Ивановича», искать себе «великого княжения владимирского и новгородского». Поспешил в Орду и городецкий князь Борис Константинович258.
В. к. Дмитрий дождался ханского зова. Только по приезде в Москву Тохтамышева посла, который привез ему от хана речь о мире и «пожалование», послал он в Орду сына Василия – тягаться с Михаилом Тверским о великом княжении. Целый год продержали Михаила в Орде, а затем отпустили на Тверь «без великого княжения». Тохтамыш великое княжение утвердил за Дмитрием259. Очевидно, хан усмотрел в раздоре соперников гарантию своего владычества; а княжичей – Александра Михайловича и Василия Дмитриевича – он удержал в Орде заложниками. И до конца своей жизни и княжения Дмитрий не выходил из покорности Орде; при дворе ханском ценили, что среди ближайших советников великого князя, во главе которых стоял боярин Федор Кошка, хранилась «добрая дума к Орде».
Казалось, что восстановлены старые отношения. В 80-х и начале 90-х годов XIV века великий князь – вновь ханский «улусник» и одна из опор его власти, утверждение ее ханским ярлыком. Восстановление ордынских связей зависимости и ханского «пожалования» – условие, поясняющее «вечный мир» с Рязанью, изгнанию из Нижнего князя Бориса Константиновича с восстановлением зависимости Нижегородского княжества от великорусского центра, фактический мир Твери с Москвой в последние годы Дмитрия Донского260. Те же колебания в силе великокняжеской власти отразились и на отношениях ее к Великому Новгороду. В начале 80-х годов он предоставлен сам себе. И тотчас выступают на первый план его литовские связи; в 1383–1384 годах новгородцы держат на пригородах своих князя Патрикия Наримонтовича: это те пригороды, что даны были князю Наримонту с детьми «в отчину и дедину» по договору Новгорода с Гедимином261. Это не означало разрыва с великим княжеством, но показательно для потребности Новгорода в княжеской защите, какой не могли они получить от великого князя и потому искали, где найдут. А вскоре сказалась и другая сторона отношений Новгорода к великому княжению: не получая достаточной обороны от великокняжеской власти, Новгород несет крупную долю в ее «проторях». Как только закончилась «тяжба» перед хано