м о великом княжении, настало время дорогой расплаты: «Тое же весны быапъ дань тяжела но всему княжению, всякому без отдатка, с всякие деревни по полтине, тогда же и златом даваша в Орду, а с Новагорода с Великого взя князь великой чертый бор»262. Новгородцы «дали» великому князю черный бор – общую дань, такую же, какую великий князь взял с великого княжения, но сбор его под руководством великокняжеских бояр не прошел гладко. За многими «залегла княжчина», встречены сборщики прямым сопротивлением263. Это привело к разрыву, зимнему походу великого князя Дмитрия на Новгород и к миру, который новгородцы оплатили крупной пеней за своих «винных людей», и завершением выплаты черного бора264.
Попытка отразить от Руси татарское нахождение, увенчанная Куликовской победой, не усилила великокняжеской власти, а временно ее ослабила. Только обновление ордынской зависимости и опоры этой власти в утверждении ее прав ханом Золотой Орды восстановило нарушенное равновесие внутренних отношений великорусского великого княжения. Равновесие – условное и весьма относительное. Наследие Калиты и Донского вступает на несколько десятилетий в период затяжного и тягостного кризиса.
В. к. Дмитрий умер в мае 1389 года. Благословляя сына Василия «своею отчиною великим княжением», он сделал попытку применить к великокняжескому стольному владению вотчинное начало – в уверенности, что Золотая Орда признает это право за его сыном. Той же осенью – 15 августа – состоялось во Владимире посажение на стол великого княжения в. к. Василия Дмитриевича ханским послом265. Временную размолвку юного великого князя с дядей Владимиром удалось быстро ликвидировать266.
В договоре с этим дядей упомянута возможность приобретения великим князем Мурома и Торусы. Первым существенным действием великокняжеского правительства при новом князе было приобретение по ханским ярлыкам в прямое обладание Нижнего Новгорода, Городца, Мурома, Мещеры и Торусы, т. е. всех основных пунктов обороны восточной окраины и наступления в юго-восточном направлении267. Этот шаг великокняжеской политики был, надо полагать, подготовлен еще при Дмитрии Донском и опирался на сложившиеся при нем отношения к ордынской власти хана Тохтамыша. Но раньше, чем удалось осуществить и укрепить приобретенные по ханским ярлыкам новые права, ближайшие годы принесли крутые перемены в положении всех дел Восточной Европы.
II
Эти крупные перемены, изменившие все условия великорусской великокняжеской политики, пришли и с Востока, и с Запада. Борьба с Тимуром и его ставленником Темир-Кутлуем сломила силу Тохтамыша. Его Орда подверглась разгрому войск Тимура в 1395 году. Тохтамыш бежал в Южную Русь под защиту Витовта, Золотая Орда под номинальной властью Темир-Кутлуя, на деле в руках князя Едигея268.
Удар, пережитый Тохтамышом, порвал сложившиеся московско-ордынские отношения. Эту перемену в Орде позднее объясняли сменой лиц в среде, окружавшей в. к. Василия. Действительно, в 1391 году скончался троицкий игумен Сергий, в 1392-м – боярин Данило Феофанович; сошел со сцены и Федор Андреевич Кошка, чью «добрую думу и добрые дела к Орде» позднее поминал Едигей. Великого князя окружали новые люди, среди которых «старейшиной» почитался великокняжеский казначей И.О. Кошкин269. В. к. Василий Дмитриевич не поехал в Орду к новому хану Темир-Кутлую, не ездил и к сменившему его в 1400 году Шадибеку270. Сношения с Золотой Ордой прерваны на десять с лишним лет. Великорусское великое княжество втянуто в сферу политики Витовта.
Прочную основу сильному литовскому влиянию на московские правящие круги положило то значение, каким тут пользовались Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, близко связанные с серпуховским двором их зятя князя Владимира Андреевича. Правда, борьба против Ягайло, возгоравшаяся с новой силой, когда на него поднялся дядя Кейстут и занял Вильно (в 1381 году), вызвала Андрея Ольгердовича в Полоцк, где он сумел удержаться и после победы Ягайло, чтобы затем подняться по главе русских элементов Литовского великого княжества восстание против Кревской унии Литвы с Польшей. Но в эти годы отсутствия он не потерял связи с псковским княжением: тут за него князем наместником сидел сын его Иван; когда же неудача восстания привела к пленению Андрея Ягайло, он – уже в начале 1394 года – получил свободу за поручительством Витовта, который добился власти над Литвой. Андрей вернулся во Псков и удержался тут на княжении, пока не порван союз великих князей Витовта и Василия, но затем живой символ сложного сплетения судеб Восточной и Западной Руси, связанных этнографическим и культурно-религиозным родством, но политически раздельных и неизбежно-враждебных, теряет почву под ногами при первом их столкновении, уходит из Пскова к Витовту и гибнет в бою с татарами на реке Ворскле. Рядом с ним пал и брат его Дмитрий, который вернулся на Брянское княжество, когда сложил крестное целование к Василию Дмитриевичу и принес ленную присягу королю Ягайло и королеве Ядвиге271. Во время «кормления» и службы этих князей у великого князя Дмитрия – вокруг них и родственного им серпуховского двора влиятельная группа западнорусских выходцев, среди которых поименно знаем кроме «Ольгердовых внуков» – Андреевичей, брянского боярина Пересвета и Дмитрия Волынского-Боброка, который, по сообщению позднейших родословцев, стал зятем в. к. Дмитрия272.
Борьба с татарами, борьба за самостоятельность русских областей Литовско-русского государства – то, чем жили обруселые литовские князья и их русское боярство, делали их сотрудничество с великорусскими силами естественным и легким, но те же тенденции и родные западнорусские и литовские связи сплачивали их и вокруг Витовта – борца за самостостоятельность Литовско-русского государства против его инкорпорации владениям Короны Польской.
В 1386/87 году княжич Василий Дмитриевич бежал из Орды в Подольскую землю, побывал у волошского воеводы, виделся с Витовтом на Волыни273. За ним прибыло из Москвы посольство из «старейших бояр», и с ним в Москву поехали литовские паны. Не знаем содержания происшедших переговоров, но более чем вероятно принятое историками предположение, что состоялся сговор о браке Василия Дмитриевича с Софьей Витовтовной. Вскоре по вокняжении Василия, в начале 1391 года, этот брак и состоялся. Свойство Василия с Витовтом создало значительное влияние тестя на зятя, продолжавшееся с колебаниями и моментами враждебного разрыва в течение всей жизни и княжения Василия Дмитриевича, тем более что находило поддержку в митрополитах Киприане и Фотии, которые строили свою церковно-политическую деятельность в качестве митрополитов «всея Руси» на иных основаниях, чем митр. Алексей.
Сближение в. к. Василия Дмитриевича с Витовтом произошло в весьма сложной международной обстановке. На первых порах Витовт должен был представляться Москве противником давнего врага – Ягайло и желанным союзником в борьбе с татарами, а Ягайло – союзник татар и опасный враг на западной границе. С восточной политикой Ягайло великорусское великокняжское правительство сталкивалось прежде всего на новгородской почве. Силы великого княжества были едва достаточны для обороны на восточных и южных пределах для частых столкновений и непрерывной опасности с литовской стороны, и Новгород, поневоле все более самостоятельный в своих делах, пытался уже не раз организовать свое ратное дело путем кормления князей – литовских выходцев. Однако не удавалось получить их в полное свое распоряжение; пришлых князей тянуло к делам Литовско-русского государства, и временное их появление на новгородской почве, с одной стороны, приносило Новгороду мало пользы и много внутренних смут и раздоров, а с другой – ставило все круче вопрос об отношении к Литовскому великому княжеству. Новгород искони не мог обойтись своими силами, и связь с литовскими князьями в конце концов могла получить существенное значение только при опоре их – для обороны Новгорода – в войсках великого княжества, взамен тех полков Низовской земли, на которые все меньше приходилось рассчитывать. Договор Великого Новгорода с Гедимином привел только к неудачным попыткам использовать для новгородских дел князей Наримонта, затем Патрикия. Однако на том дело не кончилось. В 1388 году прибыли в Новгород послы князя Лугвения-Семена Ольгердовича с притязанием его на те пригороды, на каких сидел Наримонт Гедиминович, и принятый с честью князь Лугвений въехал в Новгородскую землю. Князь Лугвений-Семен стоит во главе новгородских войск в их столкновении с Псковом, в 1390 году отражает набег шведов на Орешек274. Но он не стольный князь новгородский275, хотя новгородцы приняли его от руки в. к. Ягайло: в присяжной грамоте 1389 года на имя короля польского, литовского и русского Владислава-Ягайло Лугвений именует себя «опекальником мужем и людям Великого Новгорода» по поставлению от Ягайло и обещает ему и королеве Ядвиге стоять при них и при короне польской «с тыми людьми с Великого Новгорода» до тех пор, пока он их «держит в своем опеканьи»276. Это момент, когда Ягайло, признав в принципе слияние своего Литовского великого княжества с Польшей, переводил связь земель, соединенных с его великим княжением подручничеством местных князей, на «корону польскую». Широкий политический план грозил захватить и Новгород в эту связь зависимости от «короны польской», если бы «опеканье» Новгорода князем Лугвением могло вытеснить традиционную принадлежность Новгорода к Великорусскому великому княжеству. Однако в то время как Дмитрий Ольгердович сложил ради возвращения на свое Брянское княжество крестное целование к в. к. Дмитрию, Лугвению не удалось оторвать Новгорода от великого княжества. Его приезд в Новгород был, по-видимому, связан с разладом отношений между Новгородом и великим князем и произошел, когда в Новгороде не было великокняжеского наместника, однако, когда новгородцы «докончали (в 1390 году) мир по старине» с в. к. Василием и приняли его наместника, они сохранили у себя на пригородах князем-кормленщиком Лугвения. Это своеобразно двойственное положение, столь различно освещаемое в своем политическом и государственно-правовом смысле с точек зрения московской и литовской, создавало, надо полагать, некоторую опору новгородской самостоятельности перед великорусской великокняжеской властью. И в 1392 году едва ли случайно за отъездом Лугвения из Новгородской земли277 следуют новый подъем великокняжеских требований и «розмирье» из-за них с великим князем, а затем появление в Новгороде князей белозерского Константина и литовского Романа278.