Поражению войск Витовта на берегах Ворсклы в исторической литературе часто придают несколько преувеличенное значение. Конечно, оно подорвало планы большого наступления на татарский мир, а с другой стороны, было ударом, отрезвляющим от мечтаний Салинского съезда, и в польско-литовских отношениях политика Витовта возвращается, в значительной мере, на прежние пути солидарности с Ягайло, однако на новых началах признания за ним пожизненой великокняжеской власти; если не придавать чрезмерного значения широким замыслам, какие Витовту приписывали соседи, глядевшие с опаской на рост его силы, а в представлении его великорусских недругов разрослись до столь фантастических размеров, учитывать только реальные черты достигнутого им политического положения, можно признать, что оно не было особенно резко поколеблено поражением на берегах Ворсклы.
В частности, не боевая неудача 1399 года разрушила северно-русские планы Витовта, а временное объединение против него великорусских сил297. Пережитое поражение, совпавшее с пересмотром литовско-польских отношений по смерти королевы Ядвиги, лишило Витовта возможности пойти на активные действия. В ближайшие годы Новгород, а затем Псков заключают с в. к. Витовтом «вечный мир»298. Но это примирение не восстановило сил Витовта над севервыми вольными городами. Во Пскове видим князя-наместника Даниила Александровича (из ростовских князей) – представителя власти великого князя всея Руси. А Новгород лишен литовской поддержки. Волнения, возникшие в Смоленске, где часть населения была на стороне Витовта, а часть стояла за возвращение князя-отчича, дали Юрию Святославичу возможность снова овладеть Смоленском с рязанской помощью, а поход Витовта под Смоленск осенью 1401 года кончился неудачей и «миром по старине» с князем Юрием, с которым и новгородцы поспешили заключить «докончанье»299. В. к. Василий в то же время возобновил, не объявляя Новгороду войны, наступательные действия для захвата Двинской земли и Торжка300. Однако и на этот раз великому князю не удалось удержать новгородские волости, причем все летописные своды замалчивают обстоятельства, при которых этот конфликт получил свое разрешение301. По-видимому, спешное примирение в. к. Василия с новгородцами связано с оживлением литовского напора на Смоленскую область: дать разгореться борьбе с Новгородом значило бы отдать его в руки в. к. Витовта. Но от обороны Смоленска Василий Дмитриевич снова уклонился, хотя его примирение с новгородцами и докончание с ними князя Юрия Смоленского, давали этому последнему надежду на великорусскую поддержку. Когда в ближайшие годы князь Семен Ольгердович захватил смоленский город Вязьму, а затем Витовт взял и Смоленск, князь Юрий Святославич искал в Москве обороны от литовского великого князя, но Василий уклонился от столкновения с тестем302. Переговоры великих князей могли грозить выдачей Юрия Витовту: смоленский князь бежит с Москвы в Новгород (возможно, что с московского попустительства) и новгородцы приняли его303. Их связывала общая опасность: казалось, возрождается возможность раздела новгородских владений между литовским и великорусским великими князьями. Новгородцы укрепились с князем Юрием на том, что им защищаться от врагов «съодиного», и дали ему 13 пригородов304. Ожидали боевого выступления Витовта, опасались, видно, и двойственной политики в. к. Василия. Но вся осторожная уклончивость великокняжеского правительства в отношении к в. к. Витовту и на этот раз разрешилась крушением планов литовского князя. Витовт начал военные действия после взятия Смоленска в начале 1406 года нападением на псковские волости. Псковичи вместе с новгородцами обратились за помощью в Москву. Тогда в Новгород и во Псков приехал брат великого князя Петр Дмитриевич – подготовить оборону, а затем двинулось великокняжеское войско с татарской помощью от хана Шадибека. Литовский напор по-прежнему не только сплачивает великорусские силы, но и заставляет их, отрешаясь от борьбы с татарами, искать в Орде поддержки против общего врага305. И Витовт остановлен; обе стороны избегали решительного столкновения; заключено перемирие, но «розмирье» затянулось года на три306. Великий князь всея Руси смелее берет теперь в свои руки оборону западных областей Великороссии. Прибытие в Новгород князя Петра означало ликвидацию особого положения Юрия; он отъехал в Москву и получил Торжок уже не от Новгорода, а от князя великого307. Во Пскове видим в эти годы младшего великокняжеского брата Константина – руководителем обороны Пскова от немцев308. Усиление деятельности великорусского центра на западных пределах не замедлило оживить и колебания в русских элементах Литовско-русского государства: возобновляются отъезды из Западной Руси к Москве309, рассчитанные на великорусскую помощь во внутренней борьбе Литовско-русского государства – между противниками Витовта и этим великим литовским князем, чья главная опора, землевладельческое панство коренной Литвы, все более тяжко подавляет русские и обруселые элементы страны. Однако все это нараставшее напряжение отношений не привело к сколько-нибудь решительной и острой борьбе. Характерны выступления друг против друга ратной силы обоих великих княжений – в 1406 году на реку Плаву и к Вязьме, в 1407-м на Угру – все с тем же результатом: перемирие на год, новое перемирие, мир «по-давному» – на деле бессрочное перемирие, не разрешавшее сложного, векового антагонизма310. Витовт связан, не менее в. к. Василия, внутренними отношениями – русскими и польскими, как тот – новгородскими, нижегородскими, тверскими, рязанскими. Насколько великорусско-литовские отношения еще далеки от какой-либо национальной и государственно-международной определенности, видно из того, что в 1407 году вернулся в Новгород князь Семен-Лугвений – на те пригороды, что и прежде были за ним, держал их до 1412 года лично и наместниками своими, водил новгородское войско на шведов, причем в те же годы видим в Новгороде великокняжеским представителем князя-наместника Константина Дмитриевича; новгородское кормление Лугвения не было ни отъездом его от Витовта, ни нарушением «докончанья» Новгорода с в. к. Василием311. Новгородское народоправство соблюдало свою независимость на обе стороны и по мере сил и обстоятельств укрепляло ее, постепенно подходя к разрыву давней «старины», принадлежности своей к великорусскому великому княжению; литовская поддержка иногда помогала этому процессу, литовская опасность тормозила и подрывала его нарастание312.
Как ни тревожно было первое десятилетие XV века в жизни Великого Новгорода, оно облегчало его положение между двумя сильными великими княжениями тем, что их главные интересы были в ту пору направлены в иную сторону. С одной стороны, крепла польско-литовская уния, копя силы к великому дню Грюнвальдской битвы, с другой – над великорусским великим княжеством нависла новая татарская гроза.
Разрыв этого великого княжества с Ордой после падения Тохтамыша не привел к продолжению освободительного дела, начатого на Куликовом поле. Напротив, литовская опасность, судя по общему тону отношения летописных сводов к Витовту, привела к тому, что тенденция «доброй думы к Орде» получила в Москве новую силу в сознании, что Витовт враг более грозный, чем татары. Еще при хане Шадибеке возобновились сношения с Ордой313; в 1406 году приходила в помощь в. к. Василию против Литвы татарская рать от царя Шадибека; смена его другой креатурой князя Едигея, Булат-Темиром, совпала с годами постоянной тревоги на Нижегородской украйне, борьбы с попытками нижегородских князей вернуться на свою отчину и на ней утвердиться и более опасного «розмирья» с Витовтом. Великокняжеское правительство пытается отнять у нижегородских отчичей татарскую поддержку, а также использовать силу Орды против литовского соседа, посылая настойчивые жалобы и внушения ордынским властям. Перед ордынским владыкой Едигеем раскрывалось затруднительное положение «старейшего великого князя над толиким великим улусом» и возможность поставить ему определенные требования314. Однако в Орде, видимо, сознавали, что не переговорами и требованиями можно добиться восстановления ханской власти над русскими улусом. Едигей идет по следам Тохтамыша. Набег 1408 года привел его под Москву; в. к. Василий оставил город на оборону дяди Владимира Андреевича и братьев, а сам с семьей уехал в Кострому; татарские отряды широко разнесли разорение по городам и волостям великого княжества. И долго – недели три – стояли татары под Москвой. Город выдержал осаду, но великий князь не смог организовать отражение врага. Едигей ушел с добычей и откупом, какой вынудил у москвичей, по вестям из Орды о нападении на ханскую столицу какого-то царевича315. Этот набег наглядно вскрывал тягостное положение Великорусского великого княжества, бессильного объединить все боевые средства Великороссии для обороны от татар, от ослабленной смутами и связанной внутренними раздорами Золотой Орды. Правда, и Едигей не смог извлечь из своего успеха никаких прочных результатов, кроме награбленной добычи. Только после падения Едигея и перехода власти в Орде к сыну Тохтамыша Джелаладин-Султану (Зелени-Салтану) поехал в. к. Василий Дмитриевич к этому хану «со множеством богатства», вынужденный к тому возобновлением татарских связей нижегородских и тверских князей.
Время в. к. Василия Дмитриевича для Великоросии – тяжкая година неустойчивых, изнурительно-напряженных отношений, непрерывных и безысходных конфликтов, на разрешение которых, сколько-нибудь определенное и прочное, у великокняжеской власти не было необходимых сил и средств. Эта власть словно мечется между разными союзами и разрывами; нет у нее внутренней силы для определенной постановки и последовательного разрешения сложных заданий, возникавших из международного положения Великороссии. То руководство судьбами Великороссии, которое составляло цель и внутреннее оправдание этой власти – в понимании ее носителей и русского общества, – то и дело ускользает из рук великого князя Василия. Оно не по силам исторически молодому политическому организму, преждевременно предъявлявшему задачи такого руководства, как требование единства и силы центральной власти в такую пору, когда внутренний строй Великорусского великого княжества переживал только ранние моменты эволюции к новым формам политического объединения. Это преждевременное испытание сил Великороссии надрывало их и неизбежно тор