Собирание русских земель Москвой — страница 22 из 64

«великое княжение владимирское и новгородское». Киприан, можно сказать, сразу ступил на путь отделения своей политики и своих политических отношений от великокняжеских: не московский он митрополит, а всея Руси. В. к. Дмитрий решительно вернулся к прежнему взгляду – предпочел иметь митрополита для Великой России и, вызвав Киприана из Твери, заставил его «съехать» с Москвы на Киев351, а на великорусскую митрополию призвал из ссылки «с великою честью и любовью» Пимена на митрополичью кафедру352.

Возвращение на Русь из Константинополя суздальского архиепископа Дионисия в 1383 году снова подняло дело о незаконном достижении Пименом митрополии. В. к. Дмитрий сделал попытку спасти свою комбинацию заменой Пимена Дионисием, но плен и кончина его в плену оборвали и эту попытку закрепить за Великороссией особого митрополита. Оставалось держаться Пимена, лишь бы избежать водворения на севере Киприана, или поднять дело о новом кандидате. Но для последней попытки обстоятельства были чрезмерно запутанны, а дело о Пимене зашло слишком далеко, чтобы его легко было сразу остановить. Скомпрометированное в конец положение Пимена и смерть Дионисия открывали пути для Киприана. Представители Константинопольской власти – митрополиты Адрианопольский и Ганнский, уполномоченные расследовать запутанное дело о русской митрополии, прибыли в Москву без Дионисия и могли выполнить лишь следственную сторону своих полномочий. Решение дела должно было состояться в Константинополе по определению патриаршего собора. Только весной 1385 года поднялся Пимен в дорогу, притом отдельно от греческих митрополитов и великокняжеского посла – симоновского архимандрита Федора. Наши источники не дают сведений о том, каковы были намерения в. к. Дмитрия и какие инструкции получил арх. Федор. По-видимому, ему были даны широкие полномочия, так как нет указаний на какое-либо определенное предложение великокняжеского правительства относительно митрополии. Цареградские послы и Федор игумен представили патриарху обвинения против Пимена, обличавшие его в достижении сана обманом. Но вместе с тем Федор вел с патриархом какие-то «устные» переговоры: это дает повод предположить, что великокняжеское правительство, не решаясь ставить патриарху новые требования относительно замещения кафедры, делало, однако, какие-то попытки найти приемлемый выход из создавшегося положения. Без такого предположения пришлось бы допустить маловероятное, что состоявшееся в Константинополе соглашение арх. Федора с Пименом (причем Пимен поставил Федора на ростовскую епископию в сане архиепископа) было действием самовольным и явно нарушавшим великокняжескую волю. Но этот поворот в действиях Федора объясним только соответственными инструкциями из Москвы: в крайнем случае признать Пимена, лишь бы не возвращался Киприан; и такой крайний случай настал, когда не оказалось возможным достигнуть иного результата, т. е. освободить Москву и от Пимена, и от Киприана353. А патриарх крайне затянул дело, и весной 1387 года Киприан был отпущен в Литву для выполнения какого-то императорского поручения, хотя и с назначением ему годичного срока для явки на окончательный суд354. Ход дела явно склонялся против Пимена, его низложение было неизбежным355 и в пользу Киприана, что было ясно и до окончательного разрешения дела356. Пимен и Федор не стали дожидаться этого решения, а, вступив в соглашение, возмутившее патриарха, тайно покинули Константинополь и вернулись в Москву. Здесь Пимен продолжает святительствовать, невзирая на патриаршие призывы и запрещения, и только соборное определение патр. Антония, сменившего Нила на кафедре, о том, что Пимен согласно канонам должен быть признан низложенным, единство митрополии Киевской и всея Руси – навсегда восстановленным, как ее «древний порядок и устройство», а единственным законным ее митрополитом объявлен Киприан, заставило Пимена предпринять третью поездку в Константинополь, притом против воли в. к. Дмитрия, как свидетельствуют наши летописи357. Судьба избавила Киприана от дальнейшей борьбы. Пимен не доехал до Константинополя, умер в дороге, а раньше его смерть постигла в. к. Дмитрия. При новом великом князе Киприан был принят на митрополии без возражений.

V

Так кончилась церковная смута, которая лишила великорусскую великокняжескую власть влиятельной опоры в митрополии всея Руси при тяжких переживаниях, какие выпали на долю этой власти в 80-х годах XIV века. И кончилась она несомненным политическим поражением великокняжеской власти. Пришлось на ряд долгих лет отказаться от политической солидарности с митрополией, от ее мощных услуг, упущено из рук великого князя замещение митрополичьей кафедры желательным для светской власти кандидатом, оборвано развитие традиций митр. Алексея, придавших митрополии в значительной мере характер великорусской государственной церкви.

Если Киприан и не был тем врагом Москвы, тем «литвином» по духу, каким изображали его московские противники, то все-таки это был человек, чуждый московской правящей среде, ее традициям и стремлениям. Болгарин, сделавший в Византии редкую карьеру, Киприан на русской митрополии остался церковным деятелем византийской школы, который отнюдь не отождествляет интересов митрополии с интересами великорусской или литовской великокняжеской власти и тем более не подчиняет первые вторым. Водворившись в Москве, Киприан последовательно укрепляет свою иерархическую власть в духе значительной самостоятельности своей церковно-иерархической политики. К сожалению, дело тверского епископа Евфимия Висленя остается – в изложении наших источников – крайне не ясным по его существу. Вислень поставлен на тверскую кафедру митр. Алексеем, когда борьба тверского великого князя Михаила Александровича с в. к. Дмитрием оказалась проигранной, незадолго до договора 1375 года, который привел тверского великого князя в волю великого князя всея Руси. У в. к. Михаила все нарастает «нелюбие» с епископом, но только в 1387 году удалось ему довести Висленя до удаления из Твери; однако уход епископа в монастырь не был еще отказом от сана и не давал возможности заменить его желательным для князя лицом. Одним из первых дел Киприана, по окончательном водворении на митрополии, был разбор этого тверского дела. Характерна сама обстановка, в какой он произошел. Киприан не вызывал сторон в Москву на свой митрополичий суд, а поехал в Тверь с двумя греческими митрополитами, которые проводили его в Москву от патриарха, и двумя русскими епископами, созвал тверской освященный собор358 и повел дело в соединенном собрании этого духовного собора и тверской боярской думы с в. к. Михаилом во главе. Мирские и духовные власти Твери единодушно возводили на Висленя многие укоризны, и в. к. Михаил настаивал на поставлении иного епископа. Митр. Киприан после формально обязательных попыток добиться примирения сторон соборным определением лишил Висленя епископства и решил поставить на тверскую епископию своего протодиакона Арсения. Однако Арсений не сразу решился принять такое поставление: он опасался «вражды и многих браней», надо полагать, потому, что Киприан предпочел дать Твери на епископию своего человека, а не того «иного», о котором просил в. к. Михаил359: видимо, Киприан и в этом деле провел две свои тенденции – решил дело без участия великого князя всея Руси и отстранил влияние местной светской власти на замещение епископской кафедры.

Киприан стоит в своей деятельности на почве тех отношений между церковной и светской властью, между русской митрополией и Константинопольской патриархией, какие указаны как нормальные в грамотах патр. Филофея к митр. Алексею. Митрополия – не русское национальное учреждение, тем более не великорусская политическая сила, а самостоятельный орган вселенской Восточной церкви. В решении церковных дел на Руси Киприан идет в ряде случаев рука об руку с великим князем, но это тогда, когда интересы митрополита совпадают с великокняжескими; основная же опора митрополичьей власти в авторитете константинопольского патриарха, на решение которого идут спорные русские дела.

В Москве с трудом отступались от назревшего представления о национальной русской митрополии. Это сказалось в известном эпизоде о поминании императорского имени на митрополичьем богослужении и о почитании патриаршей власти на Руси. В 1393 году патр. Антоний обратился к в. к. Василию Дмитриевичу с укором и наставлениями по поводу его действий, о которых донес ему Дмитрий Афинянин, прибывший в Константинополь по делам Русской церкви апокрисиарием митр. Киприана и великого князя Василия. Патриарх укоряет великого князя за то, что он не воздает представителям патриаршей власти того уважительного отношения и той чести имени патриарха, какое было в обычае при прежних великих князьях, и не позволяет митрополиту поминать в диптихах «божественное имя царя». Патр. Антоний грозит великому князю гневом Божиим, если он не будет «чтить патриарха, как самого Христа, и оказывать уважение его словам, грамотам, извещениям и людям, которых он посылает». Русь не должна обособляться в самодовлеющую, национальную церковную и политическую единицу, а сознавать себя частью вселенской церкви и вселенского царства. Нельзя великому князю говорить: «Церковь мы имеем, но царя не имеем и знать не хотим». Цари византийские – организаторы церкви, они своими законами подтвердили церковные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни; царь – великий владыка и правитель вселенной, не то что другие поместные правители и князья; «невозможно христианам иметь церковь, а царя не иметь, ибо царство и церковь находятся в тесном единстве и общности и невозможно отделять их одно от другой»360. Как часть великого целого – христианского Востока, возглавляемого византийским императором – «царем и самодержцем Ромеев, то есть всех христиан», и «вселенским» патриархом, Русь имеет в составе своего политического устроения рядом с великокняжеской властью также церковную власть митрополита всея Руси, у которой свои задачи и свои приемы действия. Эта самостоятельность церковно-политической деятельности митр. Киприана сказалась в том, что его отношения к политическим силам Северной и Западной Руси далеко не всегда согласованы с великокняжескими, а с другой стороны, его влияние надо признать одним из факторов тех колебаний, той видимой неустойчивости, какая отличает политику в. к. Василия Дмитриевича.