Такой уклад отношений между духовной и светской властями можно рассматривать как отражение на них удельно-вотчинного строя. Подрыв прежних связей политической солидарности митрополии с великокняжеской властью должен был обострить вопрос о ее национализации не только с более общей точки зрения политических интересов великорусского великого княжения, но и ради внутреннего собирания власти над силами и средствами страны.
Церковно-политическая деятельность митрополита Киприана не была только личным его делом. В ней – проявление сложных воздействий как общего положения дел в Восточной Европе, поделенной между великорусским великим княжением и Литовско-русским государством, так и церковно-политических тенденций, шедших из Византии. И сама великорусская великокняжеская власть не смогла устоять на прежней своей точке зрения. Кончина митр. Киприана (в сентябре 1406 года) совпала с разрывом мирных отношений между в. к. Василием и Витовтом, который тотчас выдвинул своего кандидата на митрополию, Феодосия полоцкого. Чтобы парализовать эту кандидатуру, Москва пошла на ходатайство перед патриархом о поставлении «по старой пошлине» митрополита, «его же по Божию хотению изберут и пришлют» патриарх, патриарший собор и византийский император375. Поставлен был грек Фотий, которому не без труда удалось добиться признания и от Витовта376. Но Фотию не пришлось наладить, подобно Киприану, отношений с великим княжением литовским и удержать без борьбы и потрясений единства митрополии всея Руси. На этот раз дело осложнилось настойчивым стремлением Витовта иметь для Западной Руси особого митрополита, в чем он нашел поддержку по крайней мере части западнорусского духовенства. Властный и требовательный митрополит вызвал среди местного духовенства и светского общества раздражение настойчивой заботой о восстановлении в полном объеме своих доходов и церковных имуществ377. Резче, чем когда-либо ранее, поставлен в Литве вопрос о восстановлении резиденции митрополита в Киеве, чтобы и церковное дело правильно строилось в Литовской Руси, чтобы и материальные ее средства не уходили на московские расходы митрополита. Впрочем, первые же шаги Витовта показали, что дело идет отнюдь не о защите интересов Южно– и Западнорусской церкви. Раздраженный на неудачу своих церковно-политических планов и лично на Фотия, которого упрекал за нарушение обещаний не запускать управления этой церковью и не оставлять ее без своего личного присутствия в Киеве, Витовт в 1414 году не допустил Фотия в Киев, а заставил его вернуться в Москву, куда выслал и его наместников, «а грады Митропольские Киевския церкви великие соборные и волости и села раздаде паном своим»378. Отвергнув Фотия, Витовт добился при поддержке части епископов Литовско-русского государства избрания на киевскую митрополию болгарина Григория Цамблака, племянника митрополита Киприана; отказ патриарха в поставлении Григория привел к его посвящению собором епископов379. Но и четырехлетний разрыв митр. Фотия с великим князем литовским не привел его к московским церковно-политическим воззрениям и тенденциям. По удалении Цамблака с литовской митрополии в конце 1418 – начале 1419 года380 Фотий восстановлен в правах митрополита всея Руси. Летом 1420 года Фотий едет в Литву с патриаршим послом на воссоединение своей митрополии381 и во второе десятилетие своей деятельности укрепляет мирные отношения с Витовтом, использовав новое сближение Москвы с Литвой, которому, надо полагать, и содействовал своим влиянием. С трудом и не без бурных столкновений устанавливались в то же время и московские отношения Фотия. По прибытии в Москву его ожидал ряд столкновений из-за церковных вотчин, имуществ и доходов, только недавно гарантированных митрополии уставной грамотой в. к. Василия Дмитриевича и митр. Киприана382. И в этой борьбе за церковное достояние Фотий выступает авторитетным пастырем – духовным отцом, который именем Христа требует от великого князя смирения и послушания: ибо, говорит он, «аще и грешен, семь, апостольское вещаю»383.
Деятельный и энергичный церковный правитель митр. Фотий держится в стороне от политической борьбы384. Единственное поручение политического характера, им выполненное, – участие в посольстве к Витовту в 1423 году, когда с ним послана литовскому великому князю духовная грамота его зятя. Но кончина в. к. Василия Дмитриевича (в феврале 1425 года) поставила Фотия в новое, исключительное положение: пришлось войти деятельной силой в борьбу за великое княжение, отстаивать права юного Василия Васильевича, пережить разразившийся кризис междукняжеских отношений, который постепенно назревал в течение всего княжения Василия Дмитриевича.
VI
Ослабление силы и деятельности великорусской великокняжеской власти в два последних десятилетия XIV века и в первой четверти XV проявилось и обусловлено не только обстоятельствами тягостных внешних отношений и внутреннего разлада с митрополией. Глубочайшие и основные корни пережитого этой властью затяжного кризиса лежали в самой ее структуре, в ее связанности обычными, традиционными семейно-вотчинными отношениями внутри московской княжой вотчины и господством тех же вотчинно-владельческих воззрений во всем политическом быту Великороссии.
Мы видели, как при Дмитрии Донском усилились проявления вотчинного раздела внутри Московского княжения и как реакция на них со стороны великокняжеской власти выдвинула политический элемент властвования над силами и средствами страны, укрепляя и дальше развивая начала, заложенные духовной Калиты и договором в. к. Симеона с братьями. Великокняжеское старейшинство не только противостоит по мере сил и возможности дроблению этого властвования под воздействием удельного и вотчинного владения, но и делает успешные усилия использовать свою семейно-патриархальную основу как готовую форму отношений властвования и зависимости для закрепления элементарных связей политического объединения Великороссии. Однако эта палка, естественно, оказывается о двух концах. Во владельческих отношениях Московского княжества видим в ту же пору усиление начал вотчинного раздела признанием условности объединения воинских сил и только временного – пока Бог не применит Орды – единства финансовых средств; попытка применить начало вотчинного владения к великому княжению грозит и его территорию подчинить семейно-вотчинному разделу, а распространение патриархальных форм старейшинства на отношения к «младшим» местным великим княжениям Великороссии подымает их сопротивление, разрушающее «одиначество» княжеских сил.
Так, обостряется противоречие удельно-вотчинного строя насущным политическим задачам и потребностям великокняжеской власти. Только крутая ломка внутренних отношений Великороссии приведет его к крушению, только острое разрешение назревшего кризиса в жестокой смуте второй четверти XV века откроет путь синтезу вотчинного властвования и политической силы великокняжеской власти в московском едино– и самодержавии.
Время княжения Василия Дмитриевича полно внутренними трениями в московских междукняжеских отношениях. К сожалению, приходится опять отметить, как слишком часто для великорусской истории этого периода, отрывочность и неполноту тех сведений, какие дают нам наши источники.
Княжое владение долями Московского княжества осложнено во времена Василия Дмитриевича обособленностью Серпуховского княжества и вопросом о наделении младшего Дмитриевича Константина, который родился за несколько дней до смерти отца. Последняя духовная грамота в. к. Дмитрия, составленная до этого рождения, предполагала, что, если Бог даст великой княгине сына, она наделит его, взяв по части из уделов его старших братьев. Но есть основание признать, что в. к. Дмитрий успел еще и сам сделать распоряжение о наделении младшего сына: в. к. Василий Дмитриевич в первой же своей духовной «дает ему в удел Тошню да Устюжну» и делает это «по душевной грамоте» отца385. Конечно, таков был не весь удел Константина, но что ему предназначалось еще – установить невозможно386. Дело наделения этого младшего княжича вызвало слишком много осложнений, и сложилось его владение после ряда мен и соглашений между московскими князьями, которые долго «волостились» из-за этого между собой.
Вопрос о распределении владений между князьями московской княжеской группы особенно обострился потому, что духовная в. к. Дмитрия поставила на очередь проблему отношения семейно-вотчинных порядков раздела владений к области великого княжества, как и ранее его договоры с князем Владимиром Андреевичем открыли путь для притязаний младших князей на долю в великокняжеских захватах: «пожалованием» серпуховскому князю «в удел» Галича и Дмитрова. Эти притязания грозили подорвать в самой основе то собирание власти над городами и волостями великого княжения, которое вело к устранению местных княжеских сил и пользе непосредственного великокняжеского управления, хотя им, с другой стороны, и создавались. Возникнув при первых же значительных успехах этого собирания во времени Дмитрия Донского, притязания эти едва ли были вполне удовлетворены тем полупризнанием, какое при нем получили. Тем более должен был заново подняться вопрос о составе владений Владимира Андреевича, деятельного участника обороны московской области и великого княжения, энергичной опоры власти и силы великого князя: замкнуться в обособленном вотчинном княжестве значило для него служить лишь орудием чужой выгоде, притом не единой великокняжеской власти, а членов родственной семьи, которая делилась и переделялась не только наследственной вотчиной, но и новыми приобретениями этой власти.
Все эти дела и притязания поднялись по смерти в. к. Дмитрия Ивановича в связи с выполнением его предсмертного ряда. И эти домашние раздоры становились все опаснее ввиду напряженных новгородских, литовских, татарских отношений великого княжения.
В первый же год по смерти в. к. Дмитрия возникло «розмирье» между Василием Дмитриевичем и его серпуховским дядей. Владимир Андреевич вскоре после посажения племянника на стол великого княжения поднялся со всем двором своим, уехал от великого князя в свой Серпухов, а оттуда в Торжок387. Помирились князья на том, что в. к. Василий придал дяде к его отчине Волок и Ржеву388. Но это было только началом разделов и переделов владениями, которые характерны для времени в. к. Василия Дмитриевича; эти разделы и переделы нарушают устойчивость обычного удельного владения, все более сдвигают его со старой основы – отцовского ряда, наследственности долей и обычно-правового уклада междукняжеских владельческих отношений – на почву произвольных, договорных соглашений, результат которых оформляется как великокняжеское «пожалование в удел» или «в удел и в вотчину» и как уступка требованиям той или иной из сторон, спорящих о волостях, т. е. великого князя и его «младшей братьи». Традиционный порядок владения по уделам и самый территориальный состав княжеских владений вступают в период колебаний, в которых постепенно разлагается устойчивость удельно-вотчинного строя и традиционных владельческих понятий.