, раз у Василия Дмитриевича имелся сын – вотчич этому уделу. Аргумент этот вытекал естественно из окрепшей связи между московско-коломенскими владениями и властью великого князя, но резко противоречил вотчинной традиции406; даже среди лиц, близких к князю Юрию, проявилось затем сомнение в законности подобного притязания и возникла попытка разрешить вопрос отделением Москвы от Коломенского удела с признанием вотчинных прав Василия Васильевича на этот последний и сохранением за Москвой исключительно значения резиденции великого князя.
В этом скрещении вотчинного права с преемством на великом княжении была слабая сторона домогательств Юрия. Представитель малолетнего великого князя, боярин И.Д. Всеволожский, противопоставил им права Василия Васильевича «по отечеству и по дедству», а поддержал свою аргументацию ссылкой на ханское пожалование, обеспеченное за сыном еще в. к. Василием Дмитриевичем, и его политическую надежность, в отличие от Юрия, «побратима» литовскому Свидригайло. Осложненный борьбой между влиятельными ордынскими вельможами, спор князей затянулся и не получил сразу того определенного решения, какое дают ему некоторые из летописных сводов. С осени 1431 года и до следующего лета продержали русских князей в Орде, пока в июне 1432 года хан не отпустил их «на свои отчины», причем «придал» к владениям князя Юрия Дмитров со всеми волостями, т. е. весь Дмитровский удел407. Вопрос о великом княжении остался открытым408, по крайней мере формально, и только через три месяца ханский посол водворил Василия Васильевича на столе великого княжения.
Утвердившись на великом княжении, Василий Васильевич вернул себе Дмитров409. Борьба началась заново, вооруженной рукой. Князь Юрий быстрым наступлением сломил собранное наспех ополчение в. к. Василия, вынудил его к бегству в Тверь, а оттуда в Кострому, тут захватил его и принял его челобитье. И Юрий сел великим князем на Москве, но Коломенский удел вернул племяннику, по совету своего ближнего боярина Семена Морозова. Это имело сразу характерное последствие: бояре и вольные слуги московского великокняжеского двора «начата отказыватися от князя Юрия Дмитреевича за великого князя Василия Васильевича и поидоша с Москвы на Коломну безпристани»410. Князь Юрий потерпел крушение на попытке отделить неотделимое: великокняжескую власть от ее владельческой базы, с которой тесно связан организационный центр этой власти – московский великокняжеский двор. Его сыновья сразу поняли, что при таком положении все потеряно, убили Морозова и покинули отца. Юрию осталось признать, что «великое княжение ему непрочно», и мириться с племянником. По новому договору князь Юрий обязался иметь Василия «собе братом старейшим» и держать его «в старейшинстве»; отрекался от притязаний на великое княжение и на все владения племянника, а также на всю дмитровскую отчину брата Петра, обязуясь выдать и ярлык, полученный им на Дмитров от хана; отказывался впредь от сношений с Ордой, хотя и выговорил себе право не участвовать в походах против Литвы411.
Договор этот был заключен Юрием в гневе на покинувших его сыновей: он принял обязательство не принимать к себе «и до своего живота» Василия Косого и Дмитрия Шемяку. Эти Юрьевичи засели в Костроме, и попытка великокняжеской рати выбить их оттуда кончилась ее поражением, причем оказалось, что в бою против в. к. Василия участвовали полки Юрия Дмитриевича с его воеводами. Борьба поднялась с новым ожесточением, и в. к. Василий, вторично разбитый в Ростовской области, вынужден бежать в Новгород Великий, а оттуда пробрался в Нижний. Юрий опять водворился в Москве. На этот раз сила Василия казалась вовсе сломленной, и младшие князья спешат перейти на сторону победителя. Можайские Андреевичи – Иван и Михаил412 – снова признали великокняжескую власть Юрия413, как признал ее и рязанский князь Иван Федорович414, младшие Юрьевичи – оба Дмитрия – преследуют низложенного великого князя, которому, казалось, остается только бежать в Орду.
Но весь успех его врагов рухнул с неожиданной смертью Юрия Дмитриевича. На Святой неделе 1434 года сдалась Москва Юрию, а 5 июня он скоропостижно умер415. Старший сын его, Василий Шемяка, занял было стол великого княжения, но братья не признали его, а поспешили помириться с в. к. Василием. И Василий Васильевич, которому «не быеть ниоткуду помощи», снова сел «на своей отчине, на великом княженьи Московском»416. По договору с Дмитрием Шемякой в. к. Василий утверждает за собой не только московско-коломенские владения и все великое княжение, но и Дмитровский удел и Звенигородский удел князя Василия Юрьевича, что князь великий «взял собе»; Шемяка, заново поделившийся галицкой вотчиной с младшим братом Дмитрием, получает сверх Галича, Рузы и Вышгорода от великого князя «в удел и в вотчину» Ржеву и Углич, бывший удел дяди Константина, но отступается от Вятки417; Дмитрий Юрьевич младший получил Бежецкий Верх418. Помирился в. к. Василий и с Василием Юрьевичем после военных действий 1435 года; весной этого года состоялось их «докончанье». Великий князь не возвратил Василию Юрьевичу его Звенигородский удел, не восстановил его в удельном владении галицкой отчиной, а пожаловал в удел и в вотчину Дмитров с волостями419. Но Василий только месяц усидел в Дмитрове. Новое его выступление показывает, что главная его обида – в устранении от галицких вотчинных владений. Захватив Кострому и послав отсюда «розметные грамоты» великому князю, Василий Юрьевич идет на Галич, собирает ратную силу, в том составе – вятчан и двор галицкого князя Дмитрия Юрьевича. Из Галича Василий идет на Устюг, где встретил серьезное сопротивление и покарал за то устюжан жестокими карами420. Это выступление Василия Юрьевича навлекло подозрение великого князя и на Шемяку, который отправлен на заточение в Коломну, а сам в. к.идет на Василия Юрьевича с его братом, Дмитрием-младшим, и можайским князем Иваном; значительной поддержкой оказалась литовская помощь – приход к в. к. Василию друцкого князя Ивана Бабы. С этой помощью Василий Юрьевич был разбит и взят в плен. Его бурная политическая карьера тем и закончилась; ослепленный по приказу в. к. Василия, он дожил до 1448 года вне активной жизни421. Этими событиями закончился первый акт московской смуты. Бурно смял он, исказил и перепутал все налаженные обычным порядком отношения. Рушился семейный строй московского княжого дома перед новой перспективой выдела одного из уделов московской отчины в обособленную вотчину галицких князей. На место обычно-правовых владельческих отношений стали захват, определение владений по «пожалованиям» и «докончаньям», жестокая борьба, в которой нарастают черты крайнего ожесточения, предательства и насилия. Эти черты – показательны. Им предстоит дальнейшее нарастание и развитие. В них – психический отзвук предсмертных судорог разлагавшегося, изжитого строя.
VIII
Сломив Василия Косого, смирив Шемяку, в. к. Василий Васильевич мог считать смуту исчерпанной. Прошло несколько лет до ее нового взрыва. Но тогда она поднялась с сугубой силой и накопившимся раздражением, глубже захватила мелких князей Великороссии, а разыгралась в более сложной обстановке – в нее замешаны и татары, и Тверь, и Великий Новгород.
Смута привела в расстройство дела великого княжения. С Москвой перестали считаться. Правда, рязанский великий князь не уклонился от ратной помощи Василию Васильевичу против Юрия, но и он признал Юрия великим князем при вторичном захвате Москвы. Внутренняя разруха грозила вовсе подорвать значение Москвы как великокняжеского центра, тем более что и последние годы Василия Дмитриевича укрепили ее зависимость от мощного литовского влияния, и опека деда Витовта над московским внуком углубляла смысл этой зависимости: видим в. к. Василия Васильевича с митр. Фотием вместе с великими князьями тверским и рязанским при дворе Витовта в Троках на знаменитом «коронационном» съезде 1430 года. Тверской великий князь состоял притом с 1427 года с Витовтом в договоре, которым признавал себя «при его стороне» с обязательством «пособлять ему на всякого, не выимая», и эти литовские связи Твери оказались настолько прочными, что, как выше было упомянуто, в. к. Борис возобновил с Казимиром Ягеллончиком в 1449 году договор о подчиненном «одиначестве», а в. к. Василию пришлось – в том же году – признать тверских князей состоящими «в стороне» литовского великого князя422.
При таких условиях немудрено, что и вопрос о замещении митрополии после кончины Фотия не мог быть разрешен по воле великорусского великого князя. Новый литовский великий князь Свидригайло отправил в Константинополь на поставление в митрополиты смоленского епископа Герасима, который и был поставлен на митрополию всея Руси423. Московские правители не пытались послать в Константинополь своего «нареченного» кандидата – Иону рязанского424, хотя Герасим на Москве и не появлялся425: он, видимо, ожидал победы Юрия Дмитриевича, которая ему доставила бы осуществление прав на митрополию всея Руси. Перипетии московской смуты, затем смерть Юрия разбили эту перспективу, а летом 1435 года Герасим погиб жертвой гнева Свидригайло за какую-то «измену». Теперь в. к. Василий отправил Иону на патриаршее поставление, но в Константинополе более широкие и важные цели – проекты унии – привели к посвящению на русскую митрополию грека Исидора. Митрополию не удалось вернуть в состав великорусских политических сил, пока низложение Исидора, разрыв с Константинополем и решительная ее национализация не вывели Русскую церковь на новый исторический путь.
Великий Новгород держался осторожно и уклончиво перед московской княжеской смутой426. В. к. Василий нашел у него убежище, когда вынужден бежать от дяди Юрия; новгородцы пережили момент острой тревоги, выступали ополчением, но буря их не захватила. Вскоре появился у них другой гость – Василий Косой, искавший средства для новой борьбы, и, уходя, грабежом новгородских волостей отплатил за отказ в поддержке. Зимой 1435 года, когда в. к. Василий вновь утвердился на столе своем, Великий Новгород вступает с ним в соглашение на том, что великий князь вернет Новгороду «новгородскую отчину» – все великокняжеские захваты прежнего времени – Бежецкий Верх и земли на Волоке Ламском и на Вологде и пришлет на условленный срок своих бояр «на розвод земли», а новгородские бояре вернут ему доходные статьи, издавна спорные «князьщины». Но покончив с Василием Косым, великий князь не выполнил «розвода», не учинил «исправы» и «отчины новгородской нигде новгородцам не отвел». Требования его возросли, обещанные уступки сокращены, и новгородцам пришлось выдать ему в 1437 году черный бор «на новоторжских волостях на всех, куды пошло по старине»427. Развитие политической самостоятельности Великого Новгорода все более подрывало новгородские «пошлины» великого князя, и настояния великокняжеской власти «пошлин не таити, по целованью» переходили в попытки восстановления фактически утраченных или периодически не осуществлявшихся прав; эти настояния, с одной стороны, и непрерывные столкновения из-за волостей, которые великими князьями захвачены из «новгородской отчины» в свое прямое распоряжение – с другой, создавали неизменный повод для новых и новых вспышек «розм