ирья». В 1441 году в. к. Василий подверг новгородские волости большому разоренью, несмотря на встречные действия новгородских воевод с заволочанами, причем двинул на них и псковичей, и тверскую рать. Новгород вынужден добить ему челом о мире с уплатой 8000 рублей и обязательством восстановить «по старине» великокняжеские оброки и пошлины428. Давняя и коренная неустойчивость этих отношений великокняжеской власти дала Шемяке повод к попытке использовать новгородское недовольство для новой смуты. О такой попытке летописи сохранили только краткое и неполное упоминание. Надо полагать, что какими-то действиями Шемяки во время новгородского «розмирья» вызван поход на него в. к. Василия, состоявшийся тотчас по заключении мира с Новгородом. Шемяка бежал в Новгородскую область и обратился в Новгород с предложением, чтобы новгородцы приняли его к себе на княжение на всей своей воле. Уклончивый ответ заставил Шемяку добить челом великому князю через троицкого игумена Зиновия429. Толчком к новому взрыву смуты послужили не новгородские, а татарские дела. Все глубже сплетаются сложные трудности внешнего положения великокняжеской власти с неустойчивым равновесием внутреннего строя Великороссии.
Золотая Орда, окрепшая было при Мамае, Тохтамыше, Едигее, снова пошла по пути распада. Значительные обломки татарской силы организуются особо, и этот процесс, ослаблявший векового врага Руси, имел на первых порах такое влияние на ее судьбы, что приблизил непосредственную татарскую опасность: орды, выделявшиеся из Кипчакского царства, придвигаются в поисках нового центра к пределам Русской земли. Осенью 1438 года хан Кичи-Махмет выбил из Золотой Орды брата Улу-Махмета и тот засел в Белеве. Ища пристанища, поддержки и безопасности, Улу-Махмет «начать даватися во всю волю русским князем», обещая, если овладеет царством в Золотой Орде, «стеречь земли русской», а «по выходы не посылати, ни по иное ни что». Но в. к. Василий послал на него двух князей Дмитриев Юрьевичей, чтобы выбить его из русских пределов. Однако дело кончилось поражением русской рати, и Улу-Махмет засел в Нижнем Новгороде старом, где продержался до осени 1445 года. В нижегородском «меньшом городе» затворились было воеводы великого князя, но в конце концов голодовка заставила их сжечь город и уйти к Москве. Улу-Махмет делает из захваченного укрепления набеги на Русь, под самую Москву, сжигает Коломну, нападает на Муром430. В те же годы на Рязанскую землю приходил царевич Мустафа и расположился на зимовку в Рязани; в. к. послал на него рать, усиленную пешим рязанским ополчением, рязанскими казаками и отрядами мордвы; татары побиты; погиб и Мустафа431.
Эта тяга к русским пределам отбросов татарской силы, видно немалочисленных и крепких боевой годностью, стала источником нового явления, чреватого немаловажными последствиями. В составе боевых сил великого князя появляются служилые татарские царевичи и ордынские князья с отрядами своих слуг и воинов. Уже в 1445 году в. к. Василий посылает в поход на литовские города двух царевичей; упоминается в ту же пору служилый царевич Бердыдад432. Улу-Махмет, вытеснив воевод из нижегородского городка, послал сыновей Мамутяка и Якуба на в. к. Василия. Шемяка не пошел на помощь, Бердыдад не успел к бою, и великий князь был разбит у Спас-Евфимьева монастыря и попал в плен с верейским князем Михаилом Андреевичем и многими боярами433.
К сожалению, мы не знаем в точности, что произошло затем между ханом и его пленником. Наши летописи – одни, видимо, воздерживаются от изложения условий их «докончанья», другие – упоминают про огромный выкуп, будто в 200 тысяч рублей, и добавляют: «А иное Бог весть, да они»434. Улу-Махмет отпустил в. к. Василия из плена на крайне тяжелых условиях; в. к. Василий освобожден с князем Михаилом и всеми боярами, но пошли с ним на Русь и многие татарские князья со многими своими людьми.
По Руси пошли фантастические слухи, использованные Шемякой, чтобы напугать князя Ивана Можайского, будто Василий Васильевич «ко царю целовал крест, что царю сидети на Москве и на всех градехрусских, и сам хочет сести во Твери». И позднее винили в. к. Василия «чему еси татар привел на Русскую землю, и городы дал еси им, волости подавал еси в кормление? а татар любишь и речь их паче меры а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром»?»435 В дни большой беды – ослепления и изгнания – видим в ряду преданных стороннииков в. к. Василия двух сыновей Улу-Махмета – Касима, по прозванию Трегуба, и Якуба, которые пришли со своею силой «искати великого князя за прежнее его добро и за его хлеб, много бо добра его до них было»436. Какое же «добро» связало татарских царевичей с верной службой великому князю? В ту пору Улу-Махмет после соглашения с в. к. Василием и его отпуска пошел на Казань, городок князька Азы-Алибека, взял его, но был убит сыном Мамутеком, основателем Казанского царства. А братья Мамутека – Касим и Якуб – служат «со всею силою» в. к. Василию на всякого недруга и прежде всего против ногаев и казанских татар. Однако мы ничего не знаем об их «кормлении за службу», конечно, не случайно, как не случайно молчат наши источники о времени возникновения Касимовского царства. Только договор Ивана III с рязанским князем Иваном Васильевичем сообщает, что в. к. Василий Васильевич «кончал» с царевичем Касимом за себя и за рязанского князя об их положении как владельцев Мещерской земли437.
В этом круге отношений и фактов – реальная основа раздраженных нападок на в. к. Василия за его пристрастие к татарам, новой опоре в обороне страны и власти великого князя; для впечатления, какое произвели на Руси эти татарские связи Василия, показательно намеренное замалчивание их фактических деталей в наших летописных сводах, пройденных позднейшей редакторской рукой.
В. к. Василий вернулся из плена, окруженный татарами и обремененный тяжким долгом, от которого настала крестьянству великая тягость. А по вестям о его пленении Москва пережила острую панику; ждали прихода татар, великие княгини бежали в Ростов, бояре стали покидать город, черные люди подняли бунт против малодушия покидавших столицу, укрепляли город, готовились к осаде. Татары под Москву не пошли, а поднялся Шемяка, которого особый посол Улу-Махмета известил о поражении и плене в. к. Василия. Однако соглашение великого князя с татарами предупредило на первых порах захват Шемякой Москвы и великого княжения. Василий Васильевич вернулся 17 ноября 1445 года на свой стол великого княжения, но не долго. Удручающее впечатление его возврата с татарской силой и татарскими обязательствами создало настроение, которое едва его не сгубило. Шемяка привлек на свою сторону можайского князя Ивана, обеспечил себе согласие тверского великого князя Бориса, снесся с враждебно настроенными москвичами – из московских бояр, купцов и монахов и в феврале 1446 года захватил наездом великого князя в Троицко-Сергиевом монастыре на богомолье, велел его ослепить и сослал в Углич, а в. к. Софью Витовтовну в Чухлому438.
Новая «беда зла», поразившая в. к. Василия, грозила полным крушением великорусской великокняжеской власти. «Победителей», опьяненных быстрым и легким успехом, обуяло стремление к разделу между собой великого княжества на крупные самостоятельные владения. Можайский князь Иван Андреевич, который и раньше переходил на сторону Шемяки, но покинул его за пожалование Суздалем439, опять вернулся к Дмитрию Шемяке, обеспечив закрепление за собой Суздаля440. Но это вызвало решительный протест суздальских отчичей, князей Василия и Федора Юрьевичей, которые добились договора о восстановлении в их обладании суздальской «прадедины, дедины и отчины» – Суздаля, Новгорода Нижнего, Городца и Вятки441. Тверской великий князь Борис Александрович еще ранее использовал московскую смуту для нападений на новгородские волости442.
Но все наиболее значительные общественные силы великого княжения, как и в первую утрату Москвы в. к. Василием, поднялись на нового захватчика. Бояре и служилые князья попытались укрыть от Шемяки детей Василия, но Дмитрий Юрьевич заставит епископа Иону, нареченного митрополита, привести их из Мурома, куда их увезли бояре, на Москву и нарушил обещание дать им с отцом свободу и «отчину довольну», а послал к отцу в заточение в Углич. Этим он только усилил брожение, направленное против его власти. Сторонники в. к. Василия собирались за литовским рубежом вокруг серпуховского князя Василия Ярославича и князя Семена Оболенского443, к ним бежал с Москвы и Федор Басенок; князья Ряполовские, Стрига Оболенский и другие собирали силу идти к Угличу на службу своему князю; весь двор его потянулся прочь от Шемяки. Настойчивые протесты Ионы и волнение московской служилой среды заставили Шемяку выпустить Василия Васильевича из угличского заключения444 и дать ему «в вотчину» Вологду, конечно, укрепив его «крестным целованием и проклятыми грамотами»445. Но великий князь, получив свободу, отправился под видом богомолья в Кирилло-Белозерский монастырь, где игумен Трифон разрешит его от вынужденного крестного целования; и отсюда ушел в Тверь к Борису Александровичу, союз с которым закрепил обручением семилетнего сына Ивана с пятилетней тверской княжной Марьей Борисовной, освобождение великого князя дало толчок общему движению его сторонников. Москва занята без боя, в. к. Василий двинулся на Шемяку и можайского князя «со многою силою» от тверской границы, из-за литовского рубежа пришли силы Василия Ярославича, а с ними соединились и татарские царевичи. Дмитрию Шемяке пришлось уйти в свой Галич и просить мира446. Но и это примирение не внесло успокоения, не помогли крестное целование и «проклятые грамоты». Дмитрий Шемяка делает – в ближайшие годы – ряд попыток возобновить борьбу, попыток бессильных, но тревожных, которые вызывали вспышки суетливой и бесплодной усобицы, направленной, со стороны великого князя, на то, чтобы до конца смирить Шемяку и покончить с его покушениями возбудить против великокняжеской власти все возможные элементы недовольства и опереть их на связи с внешними ее врагами. Ряд татарских набегов, тревоживших Великороссию в конце 40-х и начале 50-х годов, обусловлен в значительной мере не только тем, что, как в старину, княжая «котора» облегчала «поганым» возможность «нести розно Русскую землю», но и прямыми сношениями Шемяки с Казанью. Шемяка призывал в то же время других князей, Великий Новгород, вятчан, а также бояр и слуг великокняжеских на свою сторону, во имя освобождения Москвы от господства в ней татар, приятелей в. к. Василия447.