ины подавал им волости и села, а из старины печаловался о них князю великому старому (т. е. Василию Темному) Алексей Полуектович, дьяк великого князя, чтобы отчина та не за ними была». Сняв таким приемом, который близко напоминает «пересмотр земель и людей» Иваном Грозным, верхний слой местной «старины», великокняжеская власть глубже вступает в перестройку местных порядков и отношений: «А после того в том же граде Ярославле явися новый чудотворец Иоанн Агафонович Сущей, созиратай Ярославской земли, у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя, а кто будет сам добр, боярин или сын боярский, ин его самого записал». Круто берется московская власть за подчинение своим потребностям землевладения и личных сил годного в службу населения. И местный обыватель-книжник доходит до кощунственной гневной иронии по адресу московского боярина-наместника: «А иных его чудес множество не можно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще дьявол»487.
В 70-х годах пришел черед ростовских князей. Они, подобно князьям ярославским, давно сошли на положение служилых князей, бывали великокняжескими воеводами и наместниками, но еще княжили на вотчинной своей «половине Ростова»; в 1474 году они продали ее «со всем» в. к. Ивану, а он продал новый свой примысел матери, которая владела другой половиной Ростова по духовной Василия Темного488.
Растет вотчина великого князя, поглощая мелкие вотчины удельного княжья. Крепнет и обобщается непосредственная его власть над территорией и населением Московско-Владимирского великого княжества; строится Московское государство. Но в самой великокняжеской семье еще живы удельно-вотчинные воззрения и отношения.
С братьями Иван III, по-видимому, не заключал договоров «у отня гроба». Но в сентябре 1472 года умер кн. Юрий Дмитровский – без потомства (он и женат не был). Вопрос о судьбе его удела поднял острые разногласия. Впрочем, возникли они еще при жизни Юрия. До нас дошла духовная этого князя; он в ней, понятно, не упоминает о своем уделе, который не подлежал завещательному распоряжению, а распределяет села и деревни и движимость свою между матерью, братьями и сестрой, назначает раздачу в монастыри и боярам, перечисляет подлежащие уплате долги489. Ко времени перед кончиной Юрия относится текст договора Андрея Большого с в. к. Иваном; в его тексте обращено особое внимание на условия владения московскими третями, на отношение к городскому населению и к «численным» людям. По духовной Василия Темного одна из московских третей дана была князю Андрею Большому совместно с Юрием. В договоре видим подтверждение порядков ведания городом с преобладанием великокняжеского управления, при охране прав младшего брата на долю дохода; видим «блюденье с единого» торговых и всех городских людей; и тут же восстановление «блюденья с единого» всех численных людей с запретом покупать их земли, а кто из князей произвел такие покупки у черных людей, а также у слуг, которые под дворским, не имея на то особых великокняжеских грамот, должен их вернуть в тягло по старине490. Эти черты договорной грамоты свидетельствуют о недоразумениях между князьями по совладению Москвой и по делам служилых и тяглых людей; составлен текст договора «по слову» вдовствующей княгини-матери, т. е. при ее посредничестве между сыновьями. В 1473 году в. к. Иван уже заключает договоры с братьями по поводу удела князя Юрия – в феврале с Борисом, в сентябре с Андреем Большим491, которыми этот удел укрепляется в нераздельном владении великого князя. Такой результат был достигнут не без труда, летописи отметили гнев братьев на великого князя, «что им не дал в уделе жребия в братне во княж Юрьеве», и домогательства, такого раздела не закончились с их стороны на договорах 1473 года, несмотря на то что некоторую компенсацию они все-таки тогда же получили: за князем Борисом утверждено великокняжеское пожалование на Вышгород, «как было за князем за Михаилом», а великая княгиня Мария дала Андрею Большому свои купли – городок Романов да земли в устьях Шексны и «колодезь соленый» в Ростове.
Вопрос о «княжь Юрьевой вотчине» приобрел особую остроту в связи с рядом других, точнее с общим пересмотром положения великокняжеских братьев в созидавшемся Московском государстве. Одолевая ряд внутренних сопротивлений, великокняжеская власть все более выделяет своего носителя из семейных связей, «возносит» его над членами семьи, над братьями, над матерью.
В договорах Ивана III нет уже тех колебаний терминологии и понятий, которые в грамотах его отца еще сохраняли видимость положения великокняжеских владений в ряду удельных владений московского княжого дома. Тут уделы «братьи молодшей» определенно стоят рядом с вотчиной великого князя – княженьем великим – и особо от нее492. Отстраняя от каких-либо притязаний на великокняжеские владения боковые линии княжого дома возвышением над ними всех своих братьев, в. к. Иван в то же время последовательно закрепляет представление о вотчинных правах своего потомства – сына Ивана и других детей, каких ему Бог даст. А старший его сын уже в 70-х годах – князь великий, старейший брат для дядей Андрея, Бориса493. И в совладении Москвой, и в распоряжении боевыми и финансовыми силами великого княжества, и во владельческих отношениях к отдельным его городам и волостям в. к. Иван проводит свою властную волю, устраняя самостоятельное княжое право князей-братьев в пользу производного своего «пожалования».
Остро встал в ту же пору между братьями вопрос о «примыслах». Великокняжеские захваты все увеличивали размеры непосредственных владений великого князя. Когда требовалось для этого напряжение значительной военной силы, князья-братья участвовали в деле со своими полками. А примыслы шли старшему брату к его великому княжению. Многозначительной представляется в договорах 1473 года одна особенность: в. к. Иван берет с братьев обязательство «не вступаться» во все то, что он себе «примыслил» или что еще «примыслит», а блюсти эти примыслы под ним, и под его сыном, и под всеми его детьми, «которых ему Бог даст», а взаимной формулы, обеспечивающей за младшими князьями их примыслы, какие им удастся сделать, в договорах нет, хотя такая формула обычна в докончальных грамотах прежнего времени. Едва ли перед нами только внешняя, редакционная деталь. Летописи сохранили память о глубоком недовольстве великокняжеских братьев из-за того, что не делится он с ними своими примыслами, «Новгород Великий взял с ними, ему ся все подостлало, а им жеребья не дал из него»494.
Назревал новый семейный кризис. Братья в. к. Ивана использовали первый же момент, когда ему стала особо необходимой вся их боевая сила, для предъявления ему своих требований, «чтобы князь великий по отца своего приказу и по духовной отца своего их бы держал и жаловал, вотчину бы удел княж Юрьев дал и в докончание бы принял»495. Старшие братья Андрей Большой и Борис обратились за охраной прав и положения, установленных духовной их отца, к тем, кому такое «печалование» было поручено в духовной Василия Темного, – к матери и королю Казимиру, чтобы он их управил в «их обидах и с великим князем и помогал», а также к митрополиту Геронтию. Они защищали свои традиционные права приемами, которые были в духе старины, далеко еще не изжитой, но едва не подвергли великое княжество величайшей опасности. Опираясь на ослабление Москвы внутренним раздором и на призыв к вмешательству в ее дела, король Казимир сделал попытку создать против опасного соседа грозную коалицию, завязал сношения с ханом Золотой Орды Ахматом, с Ливонским орденом, со Швецией. На деле шведские и ливонские нападения на новгородские и псковские волости оказались незначительными, Казимир был связан внутренней литовской смутой, и только хан Ахмат поднялся походом на Русь. Но Иван III, захваченный татарским нашествием в момент раздора с братьями, не смог собрать всю ратную силу, пока не помирился с ними. А братья после обращения к Казимиру – в конце 1479 года – «отступили» от брата, князя великого, и пошли в Новгородскую область, стали со своими отрядами в Луках Великих, а семьи отослали в Витебск, где Казимир дал им «избылище». В. к. Иван пошел на уступки: через митрополита и вдовствующую княгиню-мать он заверил братьев, что принимает их условия. Тогда князья Андрей и Борис поспешили к великому князю на помощь, и их приход решил дело. Хан Ахмат не мог принять боя с объединенными русскими силами и спешно отступил от Угры496.
События 1480 года имели не только то значение, что покончили с зависимостью Великороссии от власти хана и сделали великое княжение всея Руси суверенным-самодержавным, в исконном смысле слова, государством, но и усилили и ускорили ликвидацию удельно-вотчинного дробления власти в пользу государственного единодержавия.
Избавившись от крупной опасности, Иван III не сдержал обещаний, какие дал было братьям497. Только Андрей Большой получил часть Юрьевой отчины – Можайск, но и то в форме великокняжеского пожалования, а не по разделу выморочного удела между братьями распоряжением великой княгини-матери.
Договоры в. к. Ивана III с братьями, заключенные в 80-х годах, закрепляют то их положение, какое было создано договорами 1473 года и вызвало их на протест498. Решительно противопоставлены уделы князей-братьев владениям великого князя-вотчича «на всех своих великих княжениях». Братья обязуются «блюсти» эти великокняжеские вотчины – не только московско-владимирскую, но и Великий Новгород, и Тверь, и Псков – под великими князьями Иваном Васильевичем и Иваном Ивановичем, и под великой княгиней, и под меньшими детьми в. к. Ивана. Те же договоры закрепляют полное подчинение князей-братьев великому князю в военном деле, на какое будут посланы, и во внешних отношениях, устраняя решение таких дел «по сгадце». Подтверждена и статья 1473 года о сборе дани, назначение которой и тут татарские протори, но ставшие на деле постоянной расходной статьей великокняжеской казны499.
Владение удельными вотчинами становится пережитком умирающей старины. Княжат князья на своих вотчинах в полном подчинении великому князю, в прекарном положении владельцев, над которыми нависла за любое «неисправление» угроза великокняжеской опалы с потерей отчины «за свою вину». Принцип наследственности вотчинных княжений не встречает отрицания, но прочно утвердилось притязание великого князя на выморочные уделы, и в. к. Иван III возведет его своей духовной грамотой в общую норму московского права. О доле в промыслах великого князя не приходится младшим князьям и мечтать; от его владельческой воли зависит дать что-либо, кому заблагорассудит, но не по праву, а по усмотрению – пожалованию.