При первых наместниках Ивана III псковичи как-никак вели свои дела по старым вечевым порядкам, а с немцами воевали при помощи московских войск. В 70-х годах – в годину большого и напряженного осложнения всего международного положения – Псков подвергся усиленным нападениям немцев и стал боевым пунктом большого значения. Псковские наместники вели эти внешние дела вместе с новгородскими: оборону западного рубежа, переговоры, перемирия и мирные «докончанья», на съездах то у себя во Пскове, то в Новгороде. Интересы местной обороны от этого только выиграли, но поглощались в то же время общей великокняжеской политикой. Псковской наместник получил особое значение для самой великокняжеской власти, и пересмотр всего его положения во Пскове стал на очередь. В 1475 году князь Ярослав предъявил псковичам новые требования, и те отправили к великому князю посадников с грамотами на защиту своей старины; но они могли представить только грамоты местных князей, за которыми великий князь не признал достаточной силы, «что лето грамоты, не самих князей великих». Князь-наместник требовал значительного увеличения своих доходов за счет дохода псковской казны, и псковичам пришлось сойти с принципиальной почвы защиты своей «старины» по «грамотам пошлинным» к обороне аргументом о непосильности для них требований князя Ярослава. «Нам в том, – говорили они, – не мощно жити». Решение всецело перешло в волю великого князя. И он своим велением установил новое распределение псковских доходов и новое расширение прав наместничьего суда. Введение в жизнь нового порядка вызвало вскоре настойчивые протесты псковичей, а во Пскове взрыв вечевой смуты против князя-наместника и его «княжедворцев»544. В. к. Иван отозвал князя Ярослава, а псковичам дал – по их челобитью – князя В.В. Шуйского; но этот наместник оказался крайне неудачным воеводой и правителем, и Ярослав Оболенский вернулся во Псков. Псковская старина уступила наместничьему управлению, так как все ратное и земское дело, суд и повинности населения подчинены руководству и регламентации представителей великокняжеской власти545. Формальная инкорпорация ожидала Псков, подобно Рязани, несколько позднее; но то было лишь устранение пережитка, потерявшего внутреннюю силу и подлинный жизненный смысл.
Последние десятилетия XV века – момент крупнейшего исторического значения для Восточной Европы. На обширных ее пространствах рушится старая, слагается новая система международных отношений. Основной ее фактор – Московское государство, завершавшее вековую работу над объединением Великороссии. И крупный эпизод этой объединительной работы – «тверское взятье» – входит в состав условий и последствий усложненного общего положения на западной границе той широкой политики, какую развернул Иван III, ища новых устоев и гарантий для борьбы с литовским соседом. В эту пору в. к. Иван завязывает сношения с врагами Ягеллонов – со Стефаном, воеводой Валахии, чью дочь он в 1483 году сосватал за сына, с Матвеем Корвином, королем венгерским, с императором Фридрихом III, с папской курией, учитывая и ее влияние на политику Речи Посполитой, а ближе и всего теснее – с крымским ханом. Сломить в конец опору, какую литовская сила находила в промежуточном, обоюдоостром положении русских земель, колебавшихся между Москвой и Литвой, поставить определенно и твердо западный рубеж, притом с возможной для себя выгодой, перетянув в свое распоряжение эти колеблющиеся русские силы, было прямой необходимостью для в. к. Ивана. В начале его правления договор с тверским великим князем, одиннадцатилетним Михаилом Борисовичем, подтвердил, по крайней мере формально, отношения, какие сложились при Василии Темном: «одиначество» великих князей на началах равного братства, гарантию независимости Твери с отказом великого князя всея Руси от вмешательства в ее внутренние дела, даже с правом в. к. Михаила и тверских князей иметь «путь чист» к Орде546. На деле подлинное соотношение сил поставило Тверь в значительную зависимость от великорусской власти, и тверские полки участвуют по зову в. к. Ивана в обоих новгородских походах и в сборе войск против хана к берегам Угры547. Москва фактически подавляла Тверь и начала поглощать тверскую силу: в 70-х годах отъехала в Москву значительная группа тверского боярства548. А после 1480 года московское засилье стало еще грознее. Падение Новгорода, усиление властного управления Псковом, ликвидация притязаний великокняжеской братьи, новый договор с Рязанью – все эти черты крепнувшей концентрации московской властной силы должны были встревожить руководителей тверской политики не меньше, чем бессилие Твери перед Москвой в пограничных поземельных спорах и столкновениях. В. к. Михаил пытается снова найти опору в Литве и по смерти первой своей княгини – дочери Семена Олельковича – заводит сношения с Казимиром о союзе, покровительстве и новом браке с одной из королевских внучек. Их договор восстановил отношения между Тверью и Литвой, какие определялись в договоре 1449 года в. к. Бориса Александровича с Казимиром. Союз «противу всих сторон никого не выймуючи» был явно направлен прежде всего на в. к. Ивана549. Тверская тревога шла навстречу литовской. Король Казимир после неудачи большой коалиции скрепляет по возможности свои русские связи против надвигавшейся Москвы; одновременно с тверским договором он обновляет «докончанье» с «верховскими князьями» – Воротынским, Одоевским и Новосильским – об их верной и бесхитростной службе в. к.литовскому550. Но и эта попытка не удалась. В. к. Иван вовремя узнал о переговорах, и быстрое движение на Тверь его «порубежной рати» принудило Михаила Борисовича к челобитью на всей воле великого князя. Новый договор решительно вводил Тверское великое княжество в московскую политическую систему: Михаил Борисович целовал крест «к своему господину и брату старейшему, к в. к. Ивану Васильевичу всея Руси, и к его сыну, к своему брату старейшему, к в. к. Ивану», признал себя равным младшему великокняжескому брату Андрею, сложил с себя крестное целование к королю Казимиру и обязался не сноситься с ним без ведома в. к. Ивана, не передаваться на его сторону и от московских великих князей «никоторыми деды не отступати», а ратную силу посылать в походы с великокняжеским войском551. Великое княжество Тверское стоит еще как автономное владение рядом с вотчиной московской великокняжеской семьи – ее великим княжением, Москвой й Новгородом и Псковом, но отстоять себя оно явно уже не могло. Тверские князья, микулинский Андрей Борисович и дорогобужский Осип Андреевич, а за ними тверские бояре отъезжают один за другим на московскую службу552. Почва вовсе уходила из-под ног князя Михаила, и попытка возобновить сношения с королем Казимиром привела к конечному исходу. Тверской гонец перехвачен, и в. к. Иван, не принимая повторных попыток нового челобитья, двинулся на Тверь с большой силой. Покинутый почти всем боярством, князь Михаил бежал в Литву, а Тверь целовала крест на имя обоих великих князей всея Руси. Однако Иван III счел нужным не упразднять тверского великокняжеского настолованья, а передал его сыну. Когда старший Иван уехал в Москву, в. к. Иван Иванович «въехал во град Тверь жити», принял службу тверских бояр, которые были в боярах у в. к. Михаила, а выдал им свои жалованные грамоты на их тверские вотчины553.
Тверское великое княжество стало вотчиной московских государей, но особой от их Московского государства; черты этой особенности сохранились и после кончины в. к. Ивана Молодого – в особой должности тверского дворецкого, в службе служилых людей «по тверскому списку» и, в конце концов, в фантастическом по существу, но формально проведенном восстановлении этого великого княжения для крещеного татарина Симеона Бекбулатовича при Иване Грозном. На первых порах сохранение старой правительственной и служилой организации должно было представлять значительное удобство, облегчая распоряжение тверскими силами и средствами, и только усиливало выступление великорусской великокняжеской власти в порубежных делах554. Утверждение московской силы в Твери, естественно, увеличивало ее общее давление на западный рубеж, и неопределенное положение чернигово-северского княжья не могло долго продолжаться. В поддержку московскому напору шло внутреннее осложнение отношений Литовско-русского государства. На восточных его окраинах сидели вотчичи мелких княжений, которые служили то Москве, то Литве, а то и «на обе стороны», под «смесным» верховным обладанием обоих великих князей, на родовых своих владениях или на землях, пожалованных им в вотчину от в. к.литовского. Частью это коренные Рюриковичи Черниговской земли, частью обруселые Гедиминовичи, частью московские выходцы, выброшенные великорусской смутой за литовский рубеж. По понятиям тех времен вотчинное княжое владение вело к признанию за ними права отъезжать от одного великого князя к другому не только лично, но и с вотчинами. В XV веке литовская великокняжеская власть пытается прочнее закрепить их связь с Литовско-русским государством, и в договорах с такими вотчичами появляется «докончанье» о том, чтобы они «земли своей от великого княжества литовского не отступали», в частности при выморочности владения, а в договоры с Москвой, Тверью, Рязанью вносится условие – «служебных князей с вотчинами не принимать». Восстановление силы великокняжеской власти и унии с Польшей при Казимире Ягеллончике грозило самостоятельности мелкого княжья не меньше, чем усиление Москвы – великорусским удельным вотчичам. Против нового великокняжеского засилья первые подняли смуту обруселые литовские князья. Киевский отчич Михаил Олелькович, потерявший Киев, князь Ф.И. Бельский и близкие ему Гольшанские затеяли искать опоры в Москве и «восхотеша по Березину реку отсести на великого князя Литовской земли». Олелькович и Гольшанский схвачены и казнены в августе 1481 года, а Федор Бельский ушел в Москву. Этот «заговор князей», о котором источники дают так мало сведений555, дал толчок целому ряду отъездов на московскую сторону с вотчинами в 80-х и 90-х годах XV века. Внутренние нелады соседа получают опору и разрешение в наступлении московской великокняжеской власти к юго-западу. Князья Воротынские – один за другим – потянулись в Москву, видя, что нет им крепкой защиты от короля, а затем, опираясь на московскую поддержку, нападают вместе с Одоевскими на соседей. По-видимому, многие из таких переходов на московскую сторону происходят, подобно отъездам к Москве тверских бояр, под давлением «обид» в пограничных владельческих спорах и наездах. Едут к Москве князья перемышльский, белевский, мезецкий, вяземский, а в. к. Иван принимает их «и с вотчинами», защищает их оружием в прямой войне с в. к.литовским и укрепляет за собой мирным «докончаньем» 1494 года вместе с теми, чьи вотчины подверглись и помимо отъезда захвату во время военных действий556. В 1500 году переходит к Москве кн. Семен Бельский, за ним кн. Семен Можайский с Черниговом, Стародубом, Гомелем и Любечем и Василий Иванович Шемячич с Рыльском и Новгородом-Северским; перемирное «докончанье» 1503 года закрепило за Москвой эти приобретения557. Однако хотя все эти дела и выросли на почве удельно-вотчинных отношений и воззрений, но ссылка на устарелое право отъезда с вотчиною выродилась тут в дипломатическую уловку, и всю борьбу Литвы и Москвы за чернигово-северские княжения можно рассматривать как явление международной политики московского государя, который выдвинул новый, национальный ее принцип, искусственно построенный на особой вотчинно-династической теории, цель которой – обосновать притязания на все наследие князей Рюрикова дома с древнейших времен. Результаты этой борьбы выводят нас за пределы образования Великорусского государства и дают уже его расширение захватом территорий, которые никогда органически не были связаны с великим княжением владимирским