и Великого Новгорода; они непосредственно связаны с начатой Иваном III борьбой за Смоленск.
Объединение обширной великорусской территории под непосредственной властью московского великого князя создало весьма своеобразное и сложное представление о ее владельческо-политическом характере. Если объединение московской отчины с областями владимирского великого княжения (в более тесном смысле) вело к представлению об их совокупности как едином вотчинном государстве государя князя великого, то уже с Новгородом и Псковом дело обстояло несколько иначе. Их инкорпорация в состав великокняжеских владений усложняет само представление о «великом княжении». Иван III говорит о нем в своих грамотах как о трехчленном целом: Москва, Новгород и Псков составляют его великое княжение, но тот же термин сохраняет и более тесный смысл, означая московско-владимирскую область, без Новгорода и Пскова как особых «отчин» великого князя; а когда рядом с ними стала еще одна «отчина» – тверская, в. к. Иван заговаривает о «всех своих великих княжениях». В политических представлениях эпохи на первом плане не единство территории, а полнота великокняжеского властвования над всеми ее составными частями, не собирание земли, а собирание власти. А как Иван III понимал полноту этой вотчинной власти, сказалось наглядно в эпизоде, который разыгрался между ним и псковичами в 1499 году558, в период его колебаний по вопросу о своем преемнике. В 1498 году Иван Васильевич благословил «при себе и после себя» внука Дмитрия на великое княжение владимирское, московское и новгородское, а через год «пожаловал сына своего князя Василия Ивановича, нарек его государем великим князем и дал ему Великий Новгород и Псков великое княжение». Псковичей об этом уведомил особый посол из Москвы, но их испугал такой выдел, и к великим князьям Ивану Васильевичу и Дмитрию Ивановичу явилось псковское посольство с челобитьем, «чтобы держали отчину свою по старине, а который бы был князь великий на Москве, тот бы и им был государь». В. к. Иван гневно ответил: «Ни не волен яз в своем внуке и в своих детях ино кому хочу, тому дам княжение». Иван Васильевич, очевидно, понял псковское челобитье как попытку вмешаться в борьбу придворных партий из-за Дмитрия-внука и его младшего сына Василия, а не усмотрел вопроса о единстве власти и государственной территории и утверждал свое вотчинное право распорядиться своими великими княжениями – в целом и по частям, как Бог ему на сердце положит.
Рассказ этот показателен как яркое выражение идеи вотчинного самодержавия, к которому нечего было бы прибавить и царю Ивану Грозному. Однако такая полнота владельческой державной власти не возведена в общий принцип, а носит у Ивана III личный характер. Он не передает ее сыну. Его духовная – «ряд своим сыном» – устанавливает для младших братьев в. к. Василия (Юрия, Дмитрия, Семена, Андрея) удельные владения, потомственные и самостоятельные в управлении, а главное – неприкосновенные для великого князя в силу их гарантии отцовским рядом. В. к. Иван наделяет сыновей долями и в Московской, и в Тверской земле, определяет размер уплаты каждым «в выходы в ордынские» и «во все татарские проторы», во многом, стало быть, сохраняет традиционные приемы определения междукняжеских отношений559. Договором между сыновьями Василием и Юрием, который составлен по его повелению одновременно с духовной грамотой, определены будущие их отношения – «брата молодшого» и великого князя, который для младших братьев «господин и брат старейший»560. Старшего сына в. к. Иван благословил всеми своими великими княжествами – Владимирским, Московским, Новгородским, Псковским и Тверским. Нет еще установленного термина для обозначения совокупности всех владений. Но победа единодержавия сказалась в том, что нет в духовной Ивана III речи о разделе отчины по уделам; это не раздел наследия, а наделение членов великокняжеской семьи не в меру обычно правовых долей всех отчичей, а в меру обеспечения их княжого положения. Старое семейное право умерло, и выморочный удел пойдет целиком великому князю.
Удельные князья теряют характер участников в княжой политической власти. Им запрещено «деньги делать» по своим уделам; их судебные права, по крайней мере в селах московских станов, ограничены докладом их приказчиков великокняжескому наместнику; нет уже оговорки о возможном прекращении великокняжеского права требовать дань с их владений; и все пережитки удельно-вотчиного строя покрыты требованием «слушать» великого князя «во всем». Новое право единодержавной и самодержавной монархии еще не построено, не развито так, чтобы упразднить устарелую форму духовной грамоты – отцовского ряда; и текст духовной больше зависит от традиционных приемов изложения, чем соответствовало бы новому строю отношений.
IV
Объединение власти над всей Великороссией в руках единого вотчича на всех великих княжениях возводило его в положение «государя над всеми государями Русской земли». Это меткое выражение книжника-современника означает тенденцию признавать верховную волю государя великого князя господствующей над всеми иными правами властвования и управления, какие сложились в жизни Великороссии в удельно-вотчинном периоде, свести их к значению подчиненному и производному от великокняжеской воли. В частности, концентрация властной силы и политическое самоопределение Великороссии были неотделимы от коренных перемен в положении русской митрополии. Неизбежным стал распад ее на две поместные церкви – Великорусскую и Западнорусскую. Неизбежным стало и завершение национализации первой из них как церковнополитической организации в составе Московского государства.
Московская смута, поставление на митрополию грека Исидора, дело о Флорентийской унии затянули на полтора десятка лет по смерти митр. Фотия тягостное и неопределенное положение дел русской митрополии. После низложения Исидора и его бегства осенью 1441 года во главе церковного управления встал нареченный митрополит Иона. Тяжелые времена напряженной внутренней борьбы, сложное международное положение и помимо церковных дел, запутанных судьбами унии, побуждали к решительной попытке обеспечить национальный характер и политическую надежность митрополии. В Москве остановились на решении выполнить избрание и поставление митрополита у себя, на Руси, но на первых порах искали возможности добиться права на этот акт с согласия Константинопольской церкви561.
Но от такой попытки пришлось отказаться, и московские власти пришли, не без колебания и борьбы с внутренними разногласиями562, к решению поставить митрополита собором русских епископов; поставление это и состоялось 15 декабря 1448 года563. Восстановление московского характера митрополии было наконец достигнуто. Митр. Иона явился восстановителем и завершителем традиций митр. Петра и Алексея, что и выдвинуто торжественным причислением Алексея к лику святых; Иона стал затем третьим святым московским митрополитом564. В памяти трех своих святителей Москва прославляла и освящала главные моменты и конечное торжество своей церковно-политической тенденции. Со времен Ионы митрополия входит органически в строй Московского государства; она встала во главе национальной поместной церкви ценой временного разрыва с Константинопольской патриархией, но выдержала и это испытание, поддержав связи с Греко-восточной церковью путем сношений с патриархом Иерусалима565.
На первых порах митр. Ионе удалось сохранить под своей властью и западнорусские епархии. Его поставление совпало с переговорами о мире между великими князьями московским и литовским; вопрос о единстве митрополии был в них поставлен и проведен, и в начале 1451 года Иона получил от в. к. Казимира грамоту на «столец митрополич киевскый и всея Руси»566. Но в 8-м году XVI века поставление на литовско-русскую митрополию Исидорова ученика Григория папой Калликстом III положило начало окончательному разделению митрополии567. Северная митрополия утратила перед великокняжеской властью внешнюю опору в тесной связи с Константинополем и более широких политических интересах и зажила местной великорусской жизнью – в мечтах и стремлении вернуть прежние, более широкие пределы своей церкви как всероссийской путей подчинения Москве русских областей, вошедших в состав польско-литовской Речи Посполитой. Судьбы и интересы церкви и государства великорусских слились. Падение Константинополя убило расшатанный авторитет греков, довершило фактическую автокефальность Русской церкви; и в ту же пору слагалась и крепла независимость Руси от татар, завершенная при Иване III утверждением внешнего самодержавия Великорусского государства.
Митр. Иона поставлен русскими епископами – по избранию великого князя, по совету с в. к.матерью, с братьями, всеми русскими князьями, духовенством и боярами568. И после него преемство на митрополии внешне определяется благословением преемника митрополитом-предшественником, а по существу выбором великого князя. При новом укладе всего политического строя значение митрополита далеко не то, что было при Петре и Алексее. Русский митрополит, независимо от степени его личного влияния, служит своим авторитетом светской власта, являясь послушным орудием ее политики. Вся пастырская деятельность митр. Ионы тесно сплетена с этой политикой, и он выступает с посланиями от своего имени и от имени всего освященного собора – то для укрощения мятежного Дмитрия Шемяки, то для усмирения буйных вятичей, то для внушения вольному Пскову покорности их «отчичу и дедичу». Авторитет священного сана ставил митрополита высоко в строе общественных отношений. Но избираемый великим князем из людей, ему подвластных, бессильный перед вотчинной властью государя, он лишен устойчивых правовых гарантий своего положения. Как поставление на митрополию по канонической форме соборного деяния свелось к простому выполнению решения светской власти, так великий князь мог довести митрополита до мнимо-добровольного отречения или до низложения по постановлению покорного епископского собора. Третий из митрополитов в правление Ивана III, преемник Феодосия и Филиппа, Геронтий испытал на себе всю тягость зависимого положения. Так, в споре о хождении крестным ходом «посолонь» или против солнца, который поднялся по поводу освящения вновь отстроенного Успенского собора, в деле церковно-обрядовом личное мнение в. к. Ивана, противоречившее и русской старине, и греческому обычаю, года на два оставило новые церкви без освящения, довело митрополита до бегства с митрополии в монастырь, а кончилось компромиссом, ибо великий князь хоть и уступил ввиду поддержки митрополита всем духовенством, кроме двух-трех лиц, но не допустил уставного постановления по спорному вопросу. Так, в споре ростовского епископа Вассиана с митр. Геронтием по поводу изъятия Кирилло-Белозерского монастыря из-под епископской власти в. к. Иван выступает властным руководителем церковного собора, причем каноническая функция этого собора не умаляет, как и в деле поставления на митрополию, зависимости церкви от светской власти: великий князь «повелевает» быть собору, ставить ему задание, властно входит в его делопроизводство, соо