а и со многим полоном отъидоша восвояси» (ПСРЛ, т. XI, с. 19).
35 Там же.
36 «Олег же рязаньский по отшествии татарьском виде землю свою всю пусту и огнем сожжену, и богатство его все и имение татарове взята, и оскорбися, и опечалися зело», – пишет Никоновская летопись, ПСРЛ, т. XI, с. 43 – ПСРЛ; т. VIII, с. 32–33; т. XVIII, с. 127; т. XI, с. 42–43.
37 Ср. С.М. Соловьева. Ист. России, кн. 1, ст. 977; Д.И. Иловайского. Ист. Рязанского княжества, с. 112–117; А.В. Экземплярского. Указ. соч., т. II, с. 586–587. Летописная повесть о побоище в. к. Дмитрия Ивановича на Дону с Мамаем – ПСРЛ, т. IV-2, с. 311 и сл. (1-е изд., с. 75–83); т. VI, с. 90–98; т. VIII, с. 34–41. О ней см. А.А. Шахматова «Отзыв о сочинении С. Шамбинаго – Повесть о Мамаевом побоище» (в 12-м присуждении премий митр. Макария, 1910 г.) и Шамбинаго (в «Сборнике Отд. Рус. яз. и слов. И. акад. наук», т. 81). В договорной грамоте 1381 г. в. к. Олег обязуется «к Литве целование сложите» (С.Г.Г. и Д., т. I, № 32); в том же договоре: «А что князь великий Дмитрий и брат князь Володимер билися на Дону с татары, от того времени, что грабеж или что поиманье у князя у великого людии и у его брата князя Володимера, тому межи нас суд вопчий, отдати то по исправи».
Под влиянием слов Летописной повести, как в. к. Дмитрию по возвращении в Москву «поведаша… что князь Олег рязаньский посылал Мамаю на помочь свою силу, а сам по рекам мосты переметал, а кто поехал с доновского побоища домов к Москве сквозь его отчину рязанскую землю, бояре или слуги, а тех велел и мата и грабите и нагих пущата», Иловайский (с. 118) и Экземплярский (т. II, с. 587) поняли дело так, что речь идет и в договоре о грабеже и поимании москвичей рязанцами; но текст упоминает только о пойманных людях, которые у в. к. Дмитрия и его брата, т. е. рязанцы, так что тут в рязанцах надо видеть также не виновников, а жертву «грабежа». С.М. Соловьев, косвенно подсказавший Иловайскому и Экземплярскому их понимание договора (ср. Ист. России, кн. 1, ст. 985), поддержал его ссылкой на договор в. к. Василия Дмитриевича с рязанским великим князем Федором Ольговичем (С.Г.Г. и Д., т. I, № 36), где читаем: «А будет в твоей отчине тех людей, з Дону которые шли, и тех та всех отпустите»; по контексту возможно, что тут речь о возвращавшихся с Куликова поля, хотя этого прямо и не сказано. Прямое противодействие по приказу Олега возвращавшимся с Дона войскам, о чем говорили, по повести, в. к Дмитрий его бояре, весьма сомнительно, но несомненны столкновения этих войск с местным рязанским населением, скорее всего, как полагает Иловайский (с. 117), из-за насилий московской рати. Заботливое указание позднейших редакций сказания о Куликовской битве (ПСРЛ, т. XI, с. 67), что в. к. Дмитрий «заповедал всему своему войску, аще кто идет по Рязаньской земле, то никто же ли единому власу да не коснется», не столько опровергает, сколько подтверждает такое предположение.
38 У нас нет оснований отвергать это известие летописных сводов, восходящее, вероятно, к той же повести о Куликовской битве, какую читаем в их составе (ПСРЛ, т. IV, с. 82; т. VI, с. 97; т. VIII, с. 41), хотя оно вызывает некоторое недоумение как потому, что не дополнено указанием, куда бежал Олег, когда и при каких обстоятельствах вернулся, так и потому, что при такой неполноте фактических сведений оно представляется несогласием с договорной грамотой 1381 г. (см. у Иловайского. Указ. соч., с. 118; Соловьев, кн. 1, с. 984 и Экземплярский, т. II, с. 587 обходят это затруднение). Бежать он мог только в Литву (Иловайский: «на литовскую границу»), а вновь появляется в летописных сводах уже при встрече хана Тохтамыша. Никоновская летопись вовсе опустила упоминание о бегстве Олега и посылке наместников на Рязань, а редактор лицевого свода внес вставку об этом из Воскресенской на крайне неподходящее место своего изложения (ПСРЛ, т. XI, с. 67).
39 ПСРЛ, т. VIII, с. 42; т. XI, с. 69.
40 «Тоя же осени, месяца ноября в 1 день вси князи русстии сославщеся велию любовь учиниша межу собою» (ПСРЛ, т. XI, с. 69).
41 Договорная грамота 1381 г. (С.Г.Г. и Д., т. I, № 32) упоминает о «погребе» всему «что ся ни деяло дотоле, как есмя целовали крест» – «до Спасова Преображенья дни за четыре дни» и устанавливает «суд вопчей межи нас от юги празника всему», а составлена «по благословению» митр. Киприана, который прибыл в Москву на митрополию 23 мая 1381 г., а осенью 1382 г. выслан из Москвы: грамота относится к августу 1381 г. Дошла она до нас без печатей и, возможно, дает только проект договора, составленный в Москве, не утвержденный и не вошедший в силу. Когда много позднее, в ноябре 1385 г., состоялось примирение в. к. Олега с в. к. Дмитрием при посредничестве троицкого игумена Сергия, летописи отметили, что «мнози преже того к нему ездиша и не възмогоша умирити их» (ПСРЛ, т. VIII, с. 49). Грамота 1381 г. имеет, во всяком случае, большую ценность как формулировка целей великокняжеской политики и приемлемого для нее компромисса с рязанскими требованиями в старых пограничных спорах. Весьма вероятно, что ее содержание легло в основу «вечного мира» 1385 г., так как этому соответствуют, по существу, отношения Москвы и Рязани, установившиеся после 1385 г. – до самой смерти в. к. Олега.
42 «Точная» дата прихода хана Тохтамыша под Москву, обычная в наших сводах, – 6890 г., августа 23, в понедельник, – невозможна, так как 23 августа 6890/1382 г. приходилось на субботу. Ошибка – от порчи текста. Никоновская (ПСРЛ, т. XI, с. 73) и Симеоновская (т. XVIII, с. 132) сохранили такую редакцию повести «о прихождении Тохтамышеве на Москву», где порча текста принята и сглажена, да еще и подкреплена (по вычислению) сообщением, что взятие Москвы произошло 26 августа; тут только «понедельник» указывает на искажение. Но в Воскресенской (т. VIII, с. 44 и 46) следы этого искажения яснее: 1) нескладная фраза: хан «прииде ратью к городу Москве, а сила татарская прииде месяца августа в 23, в понедельник, и приидоша не вси полки к городу» поясняется вариантом (г) карамзинского списка, где вместо «в 23» стоит: «В 8 день в третий день»; дело, по-видимому, в том, что хан подошел к Москве с частью полков 8 августа (в пятницу), а в третий день после него – в понедельник 11-го – пришла вся сила татарская; 2) хан стоял под Москвой 3 дня, а на четвертый взял ее обманом: по Воскресенской – 26 августа в четверг, но 26 августа 1382 г. приходилось на вторник, а взята была Москва, очевидно, в четверг 14 августа. Не совсем обычный счет «третьего» и «четвертого» дней зависит в данном случае, вероятно, от того, что и татары пришли под Москву «в полъобеда» и взятие города произошло «по обедех» – «в 7 час дни».
43 ПСРЛ, т. IV, с. 85; т. VIII, с. 43; Никоновская, т. XI, с. 72 переносить встречу Тохтамыша Олегом «на украины своея земли рязанския».
44 ПСРЛ, т. IV, с. 89; т. VIII, с. 47.
45 ПСРЛ, т. IV, с. 90; т. VIII, с. 47–48.
46 ПСРЛ, т. VIII, с. 49.
47 Понимаю то «целование к Литве», сложения которого Олегом требует договорная грамота 1381 г. Полное отсутствие известий о содержании и обстоятельствах этого крестоцелования делает невозможной проверку, а тем самым и обоснование предположения о связи его с отношением Олега к нашествию Тохтамыша как моментом, который служил бы продолжением союза против Москвы Ягайло с Мамаем и подготовкой позднейшего союза Витовта с Тохтамышем.
48 ПСРЛ, т. VIII, с. 49: «Тое же осени преподобный игумен Сергий ездил на Рязань к князю Олгу о миру, мнози бо преже того к нему ездиша и не възмогоша умирити их, тогда «е взя с великим князем Дмитрием мир вечный». Риторическое развитие этого известия в Никоновской (т. XI, с. 87) и Симеоновской (т. XVIII, с. 136) не имеет значения.
49 «Роздел земли по реку по Оку» и по Цне: что «на московской стороне», то к Москве, «а что на рязаньской стороне, а то к Рязани»; «а володимерское но рубеж, по тому, как то было при вашем (московских князей) деде при в. к.при Иване Даниловиче и при вашем дяде при Семене и при твоем отци при в. к.при Иване» (С.Г.Г. и Д., т. I, № 32). Но владения в. к. Дмитрия заходят и за Оку: тут Тула «место великого князя Дмитрия Ивановича на рязаньской стороне» (Тулой – с уездом – в.к. Дмитрий владеет в границах, «как было при царице при Тайдуле и коли ее баскаки ведали»), но далее непонятный текст: «и в то ся князю великому Олгу не вступатися и князю великому Дмитрию» (ср. замечание С.М. Соловьева, кн. I, ст. 1142); но статья позднейших договоров в. к. Василия Дмитриевича с в. к. Федором Ольговичем и Юрия Дмитриевича с Иваном Федоровичем (С.Г.Г. и Д., т. I, № 36 и 48) и договор в. к. Василия Темного с Иваном Федоровичем (№ 65), исключающая «вступание» в Тулу преемников в. к. Дмитрия, вызывает сомнение, удалось ли ему утвердить за собой Тулу при «докончанье» «вечного мира» в 1385 г.; хотя возможно, что отказ от Тулы был уступкой в пользу рязанского князя со стороны в. к. Василия Дмитриевича. Простую и обычную ссылку на объем Тульского уезда, «как было при царице Тайдуле», Иловайский (с. 139), а за ним Экземплярский (т. I, с. 114) поняли как указание на особое положение Тулы – «какое-то исключительное», по Иловайскому, «в ведении ханских баскаков», по Экземплярскому, не в прошлом (при царице Тайдуле), а в эпоху договора. Далее кн. Олег отступается в пользу в. к. Дмитрия Талицы, Выползова и Такасова, мест, по-видимому, тульских; признает великокняжеским владением Мещеру, «куплю князя великого», и оба великие князя признают друг за другом «татарские места», какие они «отоимяли за себя от татар до сего докончанья». Вечный мир 1385 г. был заключен на основе условий, изложенных в грамоте 1381 г., с отступлениями, надо полагать, но какими, этого установить, конечно, нельзя. Близость текста ряда положений договора между великими князьями Василием Дмитриевичем и Федором Ольговичем к тексту грамоты 1381 г. подтверждает значение этой последней для представления об условиях «вечного мира» 1385 г. (ср. № 32 и 36).
50 ПСРЛ, т. VIII, с. 51; т. XI, с. 90 (тут Никоновская пишет: «Князь велики Дмитрей Иванович по сотворении мира и любви преподобного Сергиа к великому князю Олегу Рязаньскому имяше промежу себя любовь велию, и отдал князь велики Дмитрей Иванович дщерь свою княжну Софью на Рязань за князя Феодора Ольговича Рязаньского»).