иниатюр, рассказывающих о его деяниях. В середине помещения сгрудились с полдюжины небольших стульев. Как догадалась Кэрол, они предназначались для учеников воскресной школы.
Она по-прежнему лежала в наручниках и с заклеенным лентой ртом. Кроме того, похититель привязал женщину к трубе, торчащей рядом со стеной, при помощи четырехфутовой веревки.
На столе неподалеку от себя Кэрол увидела большой стеклянный кувшин.
Если бы она дотянулась до него и разбила, то можно было бы попробовать перерезать веревку куском стекла. На первый взгляд казалось, что стол находится вне досягаемости, но женщина все же решила попробовать. Она перекатилась на бок и стала, извиваясь, как червяк, подползать к его ножке.
Это тут же напомнило ей о ребенке. Маленькая, еще грудная Пэмми частенько вот так ползала в кровати между ней и Роном. Кэрол расплакалась, представив себе, что ее малышка сейчас тоже находится в каком-то подвале, причем совсем одна.
Пэмми, плюшевый мишка, кошелек…
На какой-то момент она размякла и совсем потеряла надежду на спасение. Лучше бы она вообще никогда не уезжала из Чикаго!
«Нет, нельзя так даже думать! — мысленно отругала себя женщина. — Перестань себя жалеть! Ты все сделала абсолютно правильно. И сделала это для Рона. Ну, и ради себя, конечно. Он бы гордился тобой». Именно эти слова повторяла ей Кейт, и, в конце концов, Кэрол ей поверила.
Она снова принялась ползти вперед. Еще один фут был преодолен.
В голове ее плыл туман, и от слабости было трудно сосредоточиться. Мысли разбегались в разные стороны.
В горле першило, очень хотелось пить. Пахло сыростью и плесенью.
Она проползла еще немного, затем остановилась передохнуть, не сводя глаз со стола. И снова задача показалась ей невыполнимой. Стоит ли стараться понапрасну?
Интересно, о чем сейчас думает крошка Пэмми? Где она? Что с ней?
«Ах ты, подонок! — проклинала про себя Кэрол незнакомца. — Все равно я тебя найду и убью!»
Она напрягла мышцы, приготовившись ползти дальше, но внезапно потеряла равновесие и опрокинулась на спину, всем весом навалившись на руки. Она задохнулась и тут же поняла, чем это грозит. Нет! Запястья хрустнули, Кэрол сдавленно вскрикнула и потеряла сознание. Когда она пришла в себя, ее сразу же затошнило.
Нет, нет, нет! Если ее сейчас вырвет, то она умрет, ведь ее рот надежно заклеен лентой. Этого нельзя допустить.
Сражайся! Подави в себе эти рвотные позывы. У тебя все получится. Давай же!.. Она негромко рыгнула.
Нет! Управляй же своим организмом!
Тошнота подступала все ближе.
Контролируй дыхание…
И ей удалось справиться с собой. Глубоко дыша через нос, она сосредоточила все свои мысли на Кейт, Эдди и Пэмми, и, кроме того, на желтом рюкзаке, в котором находились все ее сбережения. Она почти видела его перед собой. Там, внутри, заключалась вся ее новая жизнь.
Рон, я не хочу, чтобы все так заканчивалось. Ведь я приехала сюда ради тебя, милый…
Она закрыла глаза, думая только об одном: надо дышать спокойно, ровно и как можно глубже. Уже через минуту ей стало значительно легче, и хотя она продолжала плакать из-за боли в вывихнутом запястье, Кэрол все же решила доползти до стола. И вот позади еще один фут. Два…
Неожиданно она почувствовала глухой несильный удар: ее голова натолкнулась на ножку стола. Она только и смогла, что дотянуться до него. Двигаться дальше не позволяла веревка.
Тогда она принялась мотать головой взад-вперед, стараясь посильнее пихнуть стол. Кэрол слышала, как плещется жидкость в кувшине. Она остановилась и взглянула наверх.
Горлышко кувшина виднелось над краем стола. Кэрол поднатужилась и снова ударила головой по деревянной ножке.
Нет! Слишком далеко находился стол, и ее уловка не удалась. Кувшин чуточку шевельнулся, но остался стоять. Кэрол потянулась вперед, надеясь на чудо, но крепкая веревка не растягивалась.
Проклятье! В отчаянии глядя на кувшин, она только теперь обратила внимание, что в жидкости, наполнявшей его, что-то плавало. Что же это?
Она медленно отползла назад, чтобы получше разглядеть непонятный предмет. В кувшине находилась лампочка. Нет, эта вещица только на первый взгляд напоминала лампочку. Это было что-то вроде самой нити накала и основания, вкрученного в патрон. От него шел проводок, который соединялся с таймером. Такие механизмы обычно используются для включения и выключения света в квартире, когда хозяева уезжают куда-либо отдохнуть. В общем, эта штуковина здорово напоминала…
Бомбу! Только теперь Кэрол учуяла слабый запах бензина.
Нет, нет…
Она попыталась как можно быстрее отползти от стола, не переставая при этом всхлипывать. У стены находился шкаф с полками. Он наверняка сможет послужить ей укрытием при взрыве. Женщина устроилась рядом с ним и подтянула колени к подбородку. Но ею тут же овладела паника, и Кэрол, рассердившись на себя, вытянула ноги вдоль стены. От резкого движения она снова потеряла равновесие, и в ту же секунду с ужасом осознала, что еще раз падает на спину. Не надо! В самый последний момент ей каким-то чудом удалось удержаться в полусидячем положении, и она застыла, боясь пошевелиться. Однако так продолжалось лишь пару секунд, после чего она все же повалилась на спину, всей массой надавив на поврежденное запястье. Острая, невыносимая боль пронзила ее руку, и Кэрол — слава Богу! — опять лишилась чувств.
Глава двадцать пятая
— Райм, что происходит? Вы не должны этого допустить. Бергер заволновался. Райму казалось, что он в свое время навидался всевозможных примеров поведения человека в обстоятельствах подобных тем, которые сложились сейчас в его собственной спальне. Основной проблемой для Бергера являлись не те, кто хотел умереть, а те, кто старался заставить их жить.
Том молотил в дверь, не переставая.
— Том! — крикнул ему Линкольн. — У нас здесь все в порядке. Можешь пока идти. — Затем он обратился к Сакс. — А мы уже, как мне кажется, попрощались. Ты и я. Поэтому не стоит портить мне такой роскошный финал.
— Ты не посмеешь этого сделать.
«Кто же это успел наябедничать? Может быть, Питер Тейлор? — размышлял Райм. — Доктор мог почувствовать, что мы с Томом пытаемся его одурачить».
Райм заметил, как Сакс принялась изучать предметы, появившиеся на столе. Просто дары волхвов какие-то: бренди, таблетки и самый обыкновенный пластиковый пакет. И резиновая полоска, примерно такая же, которую Сакс наматывала себе на туфли. (Сколько же раз он возвращался домой, позабыв снять эти чертовы полоски, и тогда Блэйн в ужасе повторяла: «Какой кошмар! Соседи подумают, что ты не в состоянии купить себе новую пару обуви! Нет, Линкольн, ты меня с ума сведешь!»)
— Сакс, немедленно сними наручники с моего доброго доктора. И в последний раз прошу тебя: выйди отсюда.
Она нервно рассмеялась:
— Прости меня, но его поступок в штате Нью-Йорк оценивается как преступление. Между прочим, прокурор может при желании классифицировать его как покушение на убийство.
— Я просто беседовал с пациентом, — вставил Бергер.
— Вот поэтому вы и обвиняетесь только в попытке. Пока что. Мы еще проверим ваши отпечатки пальцев через компьютерную систему. Посмотрим, может быть, против вас еще что-нибудь найдется.
— Линкольн, — уже не на шутку встревожился Бергер. — Как же так? Я не могу…
— Мы сами между собой разберемся, — настаивал Райм. — Сакс, ну, пожалуйста…
Она стояла, чуть расставив ноги, руки на бедрах, прекрасная и неумолимая:
— Вперед! — рявкнула Амелия, посмотрев на доктора.
— Сакс, ты даже не представляешь, насколько для меня это важно.
— Я не позволю тебе убить себя.
— Не позволю?! — разъярился Райм. — Не позволю? А с какой стати я должен спрашивать на это твоего разрешения?
— Мисс… — спокойно начал Бергер, — офицер Сакс, это его личное решение, и оно ничему не противоречит. Линкольн вполне осознает то, что делает. Он понимает больше, чем, пожалуй, все остальные мои пациенты.
— Пациенты? — скривилась Амелия. — Вы, наверное, хотели сказать, жертвы.
— Сакс! — укоризненно взглянул на нее Райм, стараясь, чтобы его голос не прозвучал слишком уж растерянно. — Мне потребовался целый год, чтобы найти человека, готового помочь в таком деле.
— Может быть, потому и так долго, что это неверное решение. Об этом ты никогда не задумывался? И почему именно сейчас? Прямо во время расследования?
— Ну, а если бы у меня начался еще один приступ, переходящий в удар? Я бы вообще потерял всякую способность общаться с внешним миром. Я сохранил бы возможность воспринимать все происходящее, оставаясь при этом полностью неподвижным. Ну, а если мозг у меня продолжал бы работать, тогда вообще никто бы не осмелился нажать за меня на курок. По крайней мере, сейчас я могу отвечать за свои поступки.
— Но почему ты так решил? — не унималась Сакс.
— А почему бы и нет? Ну, скажи, что же тут неверного?
— Ну… — Амелии казалось, что аргументы против самоубийства настолько очевидны, что и не стоит их перечислять. — Потому что…
— Ну-ну, продолжай. Сакс…
— Во-первых, это проявление трусости и слабости.
Райм рассмеялся:
— Ты что же, хочешь начать дискуссию по этому поводу? Неужели? Ну, что ж, по крайней мере, это честно. «Трусость», говоришь ты. Давай вспомним тогда сэра Томаса Брауна:
«Когда жизнь становится ужаснее смерти, только тогда открывается истинная ценность жизни». Смелость перед лицом непреодолимых бедствий и страданий… Классический аргумент в пользу жизни. Только если все это правда, зачем нужна анестезия перед операциями? Зачем продают аспирин?
Почему болеутоляющие препараты занимают первое место по продаже? Прости меня, но я могу сказать тебе точно, что в боли нет ничего хорошего.
— Но ты не страдаешь от боли.
— А как ты определяешь понятие боли. Сакс? Может быть, отсутствие всяческих чувств и есть боль?
— Но ты можешь приносить огромную пользу. Ты только посмотри на себя: твои знания, твой опыт…