Элоиза отвернулась, надеясь, что он пройдёт мимо. Последний раз, когда они с Бётгером имели честь находиться в его обществе, он развлекал их чрезмерно подробным рассказом о своей недавней операции на колене. Слово «хрящ» столько раз прозвучало над Элоизиными слегка недожаренными рёбрышками с соусом из петрушки, что с тех пор она не могла есть свинину, не вспомнив об остеоартрите Кая Клевина.
Она почувствовала, что он прошёл мимо, и вздохнула с облегчением.
— Ну что? — Бётгер, который сначала устроился за соседним столом, начал перебираться к Элоизе.
— Чего что? — Она пригубила суп. Суп был слишком сладким, неправильной консистенции и без следа настоящих овощей.
— Как там твоя статья про солдат?
— Никак. Карен сказала, что её нужно бросать. Она хочет, чтобы я освещала дело Лукаса Бьерре.
— Логично, — кивнул Бётгер, потянув к себе блинчик. Он имел обыкновение начинать трапезу с десертов. — Эта история вызывает сейчас большой интерес. Огромная сладкая морковка для читателя. Я гарантирую, что, когда статью опубликуют, она станет первой в списке самых читаемых в интернете.
— Вне всякого сомнения. Но когда мы успели скатиться до уровня жёлтой прессы?
— Тогда же, когда у нас, как и у других газет, появились проблемы с насущным: money, honey![25]
— Да, да, я понимаю, что нужно зарабатывать деньги. Но нормально ли, что Карен отменяет выпуск общественно-важной статьи и поручает мне освещать таблоидное дело?
— Мда, не знаю… Ну, вот так. — Он взял стакан яблочного сока.
— Вот так? — осклабилась Элоиза. — Ну ладно, любитель экономического либерализма, а тебя не раздражало бы, если бы Карен стала совать нос в твою статью про статистику?
Могенс Бётгер самоуверенно улыбнулся.
— Она никогда так не поступит.
— Потому что ты чертовски хорош, ты хочешь сказать?
Он высокомерно пожал плечами.
— Да, поэтому, а ещё у меня появились новые источники в полиции, которые готовы высказаться и назвать имена, источники, которые занимают высокое положение в иерархии. Я буду поджаривать начальника полиции на медленном огне, когда моя статья выйдет, он будет крутиться у меня на вертеле, как свинья с яблоком во рту! Вот что заставит Миккельсена хлопать в маленькие главредакторские ладошки. А когда Миккельсен рад, то и Карен рада.
— Хорошо тебе, мерзавец.
Бётгер захохотал:
— Почему же так язвительно? Я, честно говоря, не понимаю, почему тебе больше хочется писать о поехавших крышей солдатах, чем освещать дело Лукаса Бьерре.
— Тебе не кажется, что возникает мощный конфликт интересов, потому что расследование ведёт мой друг?
— А разве та секс-бомба, у которой ты хотела брать интервью для статьи, не твой друг?
В ту же секунду на телефоне Элоизы дилинькнула СМС, и она успела простить Герду тысячу раз, прежде чем открыла сообщение. Но когда она его прочла, ярость вернулась. Писала не Герда. Это был Мартин.
Жду не дождусь увидеть тебя вечером. Заеду ровно в 18:30. Целую, М.
— Всё в порядке? — спросил Бётгер.
— Да. — Элоиза отодвинула тарелку с супом. — Ничего, если я оставлю тебя наедине с твоим гастрономическим безумием?
— Конечно. Ты в Кастеллет?
Элоиза нахмурилась.
— А что там происходит?
— Разве ты не хотела начать писать о пропавшем мальчике?
— Да. Непохоже, чтобы у меня был выбор. — Она поднялась и придвинула стул к столу. — Но при чем тут Кастеллет?
— Один из моих источников в полиции шепнул сегодня утром, что там что-то нашли.
— Слушай, раз уж ты явно осведомлён гораздо лучше меня, может, сам и напишешь статью? А я, пожалуй, пойду пока напьюсь.
— Даже не думай. — Бётгер наколол на вилку ломтик ананаса. — Если ты решила надраться, я с тобой.
19
Хотя Рождество давно прошло, яблоки в карамели по-прежнему украшали прилавки Нюхавна, а аромат глёгга[26] носился в воздухе. Шефер и Августин шли мимо киосков, пропуская вперёд себя армаду туристов из Азии, которые ехали мимо на вихляющих сегвеях, как группа бесхозных миньонов. Они двигались хаотичными неуправляемыми рывками, явно не умея обращаться с этим транспортом.
— Надо бы это запретить, — сказал Шефер.
— Вот и я о том, — безэмоционально кивнула Августин. — Туристы на электросамокатах, сегвеях и ещё фиг знает на чём — это полное безумие. Да ещё зимой, по снегу!
— Кстати, пока я не забыл, — сказал Шефер, когда они переходили дорогу. — Когда доберёмся до дома Бьерре, мы обыщем комнату мальчика на предмет всего, что может иметь отношение к делу. Но карт раскрывать не будем.
Августин кивнула.
— Дело уже широко освещается в прессе. Я не хочу, чтобы утекали зацепки, которые мы находим, — ты прекрасно знаешь, что бывает в таком случае.
— Все потеряют много времени.
— Именно, — кивнул Шефер.
Если дело попадало в прессу, одним из сложнейших испытаний для полиции было разбираться со всеми теми ложными признаниями, которые немедленно появлялись. Прямо перед поездкой в Сент-Люсию Шефер расследовал дело об избиении пожилой женщины в общественной прачечной в районе Кристиансхавн. Кража обернулась непредумышленным убийством. Женщина, которую ударили по спине битой, упала и разбила голову об угол стола. Вскоре она скончалась от потери крови. С повинной явилось целых четыре «убийцы», но никто из них не был в курсе того, что знали только полиция и настоящий преступник: убийство совершила женщина.
Записи с камер наблюдения прачечной показывали совершенно ясно, что старушку ударила женщина, по всей видимости цыганка. Одна сокрытая от широкой общественности деталь дала возможность с лёгкостью отправить восвояси четверых мужчин, которые появились в полицейском участке, чтобы привлечь к себе общественное внимание.
Удивительным образом Шеферу было легче понять преступников, чем людей, занимающихся самооговором. Но так уж устроен мир, думал он. Повсюду сумасшедшие.
Они нашли дверь в нужный подъезд, и Шефер нажал на кнопку звонка указательным пальцем. Он встал перед висевшей у входа камерой, чтобы его было видно из квартиры. Они зашли в лифт — старый, поскрипывающий, похожий на реквизит из «Великого Гэтсби» — и поднялись на пятый этаж, где в дверях квартиры их встретила пожилая дама.
Это была худенькая маленькая женщина, одетая в широкие кожаные штаны и пёстрый пуловер, рукава которого смотрелись коротковато на её тонких руках. Взгляд её голубых глаз был уверенным, но в то же время испуганным. Отросшие корни угольно-чёрных волос были русыми с проседью и свидетельствовали о том, что волосы она красила — последний раз уже давно.
Шефер скользнул взглядом по фамилии на латунной табличке возле двери и вежливо кивнул женщине:
— Это квартира Бьерре?
— Да, проходите.
Женщина зашла в маленькую прихожую и посторонилась, освобождая проход.
— Сюда. Меня зовут Марианна. — Она протянула руку. Её голос звучал скрипуче, как у заядлого курильщика. — Я бабушка Лукаса по отцу.
Она провела их на кухню, и Шефер огляделся.
Квартира была тщательно обставлена; дорого и безлико, как витрина. Рассада душистых трав сочными стеблями тянулась вверх из белых фарфоровых горшков на кухонной столешнице по соседству со стеклянными банками с гранолой, крупами и диким рисом. Было много дизайнерских вещей: в подсвечнике «by Lasson» стояли нетронутые высокие свечи, а с провода светильника «PH» дизайна Поула Хеннингса, висевшего над длинным белым лаковым столом, свешивалась длиннорукая деревянная обезьянка работы Кая Бойесена.
Ничто не выдавало присутствия живых людей. Ни валяющиеся на столе газеты, ни влажная тряпка на кухонном кране. Это был тефлоновый дом под прозрачной глазурью. Гармонию нарушали лишь опухшие глаза в дальнем конце помещения — с тёмными кругами и влажными ресницами.
Йенс Бьерре сидел на диване дизайна Бёрге Могенсена и загнанно смотрел в никуда. Шефер называл этот диван «академическим». «Эстетика берёт верх над комфортом, когда становишься доктором наук», — подумал он и встретился глазами с Йенсом.
У того в лице читалось отчаянное желание очнуться от ночного кошмара.
А его жена, напротив, как будто ещё не осознала всей серьёзности ситуации. Войдя в кухню, Анна София Бьерре оживилась при виде Шефера и Августин. Похоже, её поддерживала вера в то, что полиция непременно со всем справится. Как невинного ребёнка, который убеждён, что родители могут решить все проблемы на свете.
— Есть новости? — спросила она с надеждой в голосе.
— Мы нашли куртку Лукаса и его школьные принадлежности, — ответил Шефер.
В помещении стало до того тихо, что можно было расслышать мегафон с круизных лодок в порту Нюхавн. Хорошо поставленный голос приветствовал новых пассажиров, и его весёлый тон ещё резче очерчивал заполнивший кухню ужас.
Тишину нарушила бабушка.
— Куртку? — прошептала она.
— Да, мы нашли всё в Кастеллет. Куртка была в воде, и мы…
— Но… но… — Йенс Бьерре поднялся и закачал головой, — какое это имеет значение? Никакого. Ровным счётом никакого! — Он повернулся к жене. — Его могли куда-то увезти. Может, он сел на поезд. А может, он просто, уходя, забыл куртку в школе, а кто-то взял её и…
— Сейчас мороз, — сказала Августин, — сомнительно, чтобы он намеренно не надел куртку.
Её голос звучал профессионально и спокойно.
Анна София Бьерре остановила на ней взгляд, её глаза были широко раскрыты. Затем она разрыдалась, и муж притянул её к себе. Она спряталась в его объятиях.
— Пока рано делать какие-либо выводы, — Шефер успокаивающе кивнул Йенсу, — а сейчас мы бы хотели осмотреть комнату Лукаса, если вы не против. Возможно, там есть что-то, что поведёт нас в новом направлении. Тот след, которого нам не хватает.
Идея была в том, чтобы дать родителям какую-то опору, не давая им обещаний, которые он, Шефер, не смог бы сдержать. Больше всего ему нужна была спокойная рабочая обстановка.