Мечты о будущем…
— Я следила за новостями, — сказала женщина с любопытством в голосе, подойдя к Элоизе. — Вы думаете, мальчик находится где-то в окру́ге? Недалеко от амбара?
— Это ваша семья? — ответила Элоиза вопросом на вопрос. Она показала женщине фото.
Та улыбнулась:
— Да, это Дидрик и Стина. Мои муж и дочь.
Элоиза обвела глазами комнату, ища следы присутствия других обитателей дома.
— Ваш муж тоже живёт здесь?
Женщина поставила кофейник на стол, стоявший в центре гостиной, и потянулась за стопкой фотографий.
— Нет, Дидрика не стало в 2008 году. Рак простаты, редкостная мерзость. Я с тех пор живу одна. — Она начала перебирать фотографии.
— А ваша дочь, — спросила Элоиза, — она живёт в Рёрвиге?
— Нет, Стина работает в посольстве Дании в Мозамбике. Поэтому она обитает в Мапуто — так называется тамошняя столица. Она работает там уже… ммм… лет одиннадцать-двенадцать. — Женщина показала на каминную полку, где стояла фотография трёх темнокожих длинноволосых мальчиков. — Это Зас и Брюс, а малыша с мелкими кудряшками зовут Алик. Это мой младший внук.
Она достала из стопки фотографию.
— Да вот же. Смотрите, так сарай выглядел, пока не обвалился. Я вообще-то хотела там убраться, но теперь это не к спеху. Подожду, пока сойдёт снег. — Она протянула Элоизе снимок.
Сарай был из такого же дерева, заметила Элоиза, но окна на воротах отсутствовали. Железной ручки, похожей на рот, также не было.
— Мне придётся извиниться, Рита, — сказала она и отложила фотографию. — Я ошиблась. Амбар, который я ищу, я видела не здесь.
— Вам совершенно не за что извиняться. Более того, это вы меня извините, что я так невежливо себя повела. Ко мне не очень-то много настоящих гостей заходит… Кофе?
— Нет, спасибо. Мне нужно ехать дальше.
Морщинки от улыбки чуть сгладились на лице женщины, и Элоиза подумала, что, может быть, не так уж и приятно жить в одиночестве, как она себе воображала. Она бросила прощальный взгляд на фотографию внуков женщины на каминной полке.
Не было ли это одним из аргументов в пользу брака и рождения детей: в старости ты не будешь одинок? Будет кому о тебе позаботиться? Будет кто-то, с кем можно разделить существование?
«Но где гарантии, что в жизни всё пойдёт хорошо», — подумала Элоиза. Женщина перед ней, как ни крути, играла по правилам, сделала, что от неё ожидалось, жила традиционной обывательской жизнью. А теперь её муж лежит в земле, а дочь живёт на другом континенте, пока она сидит тут, разочарованная и одинокая, в разваливающемся доме. И только кошка составляет ей компанию.
Элоиза была настроена на одиночество. Между ними не было вопросов. Но она никогда больше не поставит себя в ситуацию, где может быть разочарована кем-нибудь или чем-нибудь.
Она взглянула на женщину:
— Вы не знаете в округе мест, где я могла бы набрести на амбар, который ищу?
— Ой, здесь в лесу вдоль берега множество домов, но, к сожалению, я не могу указать вам правильное направление. Я уже не ухожу далеко от дома.
Элоиза поблагодарила её за помощь и вернулась к машине. В животе у неё всё странно сжималось.
Она села за руль и только собралась повернуть ключ зажигания, как зазвонил мобильный. На дисплее не было номера.
— Кальдан, слушаю, — сказала она.
— Это я, — голос Герды звучал напряжённо.
Элоиза на мгновенье зажмурилась, с облегчением и гневом одновременно.
— Привет, — ответила она.
— Привет. Попробуй меня выслушать: я прекрасно знаю, что ты на меня сердишься, но у меня нет времени это сейчас обсуждать, и звоню я не поэтому.
Элоиза нахмурилась:
— А почему тогда?
— Ты не могла бы оказать мне услугу?
Элоиза промолчала, ожидая продолжения.
— На работе возникла кое-какая ситуация, и я просто не могу уйти. И до мамы не дозвониться, она не берёт трубку, а Кристиан в Штатах, и…
— Я заберу Лулу, — сказала Элоиза.
Она услышала, как Герда тяжело вздохнула.
— Спасибо.
— Я возьму её к себе домой, когда освобожусь, и она может остаться спать у меня, если ты задержишься допоздна.
— Спасибо, — повторила Герда. — Я не знаю, во сколько закончу.
— Что произошло?
— Я не могу рассказать. Во всяком случае, не сейчас. И у меня пока нет общего понимания ситуации, так что…
— Окей.
— Ты должна просто мне доверять, когда я говорю, что…
— Окей, — снова сказала Элоиза. — Я тебе доверяю, разумеется.
Элоиза повесила трубку и повернула ключ в замке зажигания. Бросила последний взгляд на неровную лесную тропинку. Женщина стояла на снегу и смотрела вслед Элоизе.
Что-то казалось в этом месте хорошо знакомым и всё-таки нет.
Элоиза знала, что видела амбар. И если не на этом участке, то где?
Она включила заднюю передачу и обернулась назад.
27
Взгляд Шефера скользил по белым резиновым сапогам, которые стояли в ряд под гирляндой из кольчужных перчаток. Сбоку на сапогах маркером были написаны имена, и он потянулся за парой, что стояла справа снизу.
На них значилось: «Эрик Шефер».
Он надел сапоги и прошёл по длинному коридору между кабинетами судмедэкспертов. Миновал один, где проводили вскрытие бедолаги, умершего не то от менингита, не то от чумы, а может, ещё от какой-то варварской бациллы. Следующие четыре стола в патологоанатомическом кабинете были пусты и сверкали чистотой, а в дальней комнате стоял Опперманн, по локти погрузив руки во внутренние органы Томаса Странда.
— Ну, Док Браун, что скажешь? — Шефер встал около стола для вскрытия и кивнул в сторону пулевого отверстия на лице Томаса Странда. — Смерть наступила в результате естественных причин или всё-таки насильственно?
Йон Опперманн перевёл на него глаза с открытой грудной клетки, не поднимая головы.
— Очень смешно.
— Но я и вправду вас уважаю за то, что вы не ищете лёгких путей, — улыбнулся Шефер. — Даже когда человеку пальнули в голову, вы назовёте причину смерти не раньше, чем проверите его на воспаление лёгких и сифилис. Вот это я называю основательностью!
Опперманн проигнорировал его и продолжил работать в тишине.
Шефер наблюдал за его опытными руками и узнавал процедуру: Опперманн сделал специфический разрез на сердце трупа: три надреза, которые сходились, образуя звезду, похожую на логотип автомобиля «Мерседес».
— Что ты ищешь? — спросил Шефер.
— Рубцы на сердце.
— Рубцы на сердце… — повторил Шефер, и внезапно ему на ум пришло, что Элоиза говорила о солдатах с ПТСР. Именно эти слова она использовала, чтобы описать их состояние. Что у них были рубцы на сердце. Но если произвести «мерседесовские» разрезы на любом человеческом сердце, разве рубцов не останется?
Рубцы после травмы? От горя?
Если препарировать его собственное сердце, оно всё будет изрубцовано. Давние шрамы от давних сражений.
— Некоторые рубцы видно невооружённым глазом, — объяснял Опперманн, как будто прочёл мысли Шефера. — Это могут быть рубцы от тромбоза коронарных артерий или другой болезни сердца. Другие рубцы увидеть сложнее. Они могут быть такими… — он осёкся, подыскивая слова.
— Какие у нас остались после Косово? — предложил Шефер.
— Да. — Опперманн понимающе посмотрел на него. — Такие, как у нас после Косово.
Опперманн перешёл к голове. Он сделал надрез скальпелем от уха до уха и запрокинул голову трупа вперёд. Затем приступил к трепанации.
Шефер отступил на пару шагов, чтобы не вдыхать костяную пыль, которая витала в воздухе. Его взгляд упал на пулевое отверстие, и он снова задумался о фотографиях в «Инстаграме» Лукаса Бьерре.
— Тебе знаком термин «парейдолия»? — Шефер вынужден был повысить голос, чтобы заглушить звуки дисковой пилы, при помощи которой Опперманн вскрывал черепную коробку.
Судмедэксперт прекратил пилить и посмотрел на Шефера:
— Чего-чего?
— Парейдолия, — повторил Шефер. — Тебе это о чём-то говорит?
— Это когда люди видят лица в разных предметах?
Шефер впечатлённо кивнул:
— Откуда ты это знаешь?!
— Я помню, что мы обсуждали это во время учёбы в медицинском в своё время. — Опперманн открыл черепную коробку, как крышку на бутылке кетчупа. — Люди, которых реанимировали после минуты или двух клинической смерти, иногда рассказывают, что видели лицо в ореоле света. Потом, конечно, они начинают болтать о жизни после смерти и подобных вещах. И становятся невероятно религиозны. В действительности же наиболее вероятно, что они видели случайные световые преломления. Что глаз в последние секунды перед смертью впитал случайные узоры, а мозг распознал их как черты лица. И именно этот образ мы помним, очнувшись.
— Так что ты не думаешь, что они успели опрокинуть стаканчик джина-тоника в компании Господа Бога? — спросил Шефер со скептической миной.
Это был корпоративный юмор. То, что Шефер и Опперманн наблюдали на работе, не оставляло места для религиозных видений.
Йон Опперманн приподнял косматую бровь и усмехнулся:
— Едва ли. Но в действительности это чрезвычайно человечно.
— Что именно?
— Попытка найти во всём смысл.
— Вера в высшие силы, ты имеешь в виду?
— Нет, я говорю о парейдолии. Ведь её суть, по всей видимости, в том, что мы испытываем необходимость понять тот мир, в котором живём. Нам до того хочется навесить ярлыки на всё, что нас окружает, что мы можем истолковать то, что видим, превратно.
— Учёные считают, что вся суть в готовности к сражению, — возразил Шефер. — Мол, мы всегда начеку и поэтому видим лицо врага повсюду — даже там, где его и в помине нет.
Опперманн задумчиво кивнул.
— Да, и ведь это отнюдь не так глупо — принимать меры предосторожности. Какой там лозунг у пауков? Better safe than sorry?[47]
— Будь готов.
— Ясное дело, — подмигнул Опперманн и привычным движением вынул мозг из черепа Странда с влажным громким хлюпающим звуком.