Других автомобилей не было видно. Людей тоже.
По пути она поздоровалась с Мраморной церковью. Нежный кивок старому другу. С самого детства она ходила в эту церковь раз в неделю, но с последнего посещения минуло уже полтора месяца. На Рождественской службе она отдала бутылку портвейна — привычный подарок — старому церковному сторожу Бобо, но на башню не поднималась. С прошлого года — ни единого раза.
Бобо принял её со всей сердечностью и задушевным тоном заметил, что она в последнее время редко появляется в церкви.
— Подумал бы, что ты нас совсем позабыла, если бы не знал, что это не так, — сказал он полушутя и заискивающе улыбнулся.
Элоиза подняла глаза на башенку, которая росла из широкого купола. Где-то там, на потемневшей меди, были нацарапаны их с отцом инициалы как воспоминания о счастливом детстве. Детстве, которое было противовесом взрослой жизни, которая не складывалась.
«Я не забыла», — прошептала она и прибавила скорость.
Свет в редакции «Demokratisk Dagblad» горел, но приёмная стойка пустовала. Элоиза провела карточкой по электронному считывателю и вошла.
Она открыла дверь в редакцию Отдела новостей на втором этаже и оглядела состав ночной смены. Там сидели три журналиста, фотограф и дежурный. Пара человек водрузили ноги на столы, откинувшись на стульях и зажав в руках кофе. Над ними в ряд висели телеэкраны, настроенные на разные каналы новостей: «ТВ2 Новости», «Си-эн-эн», «Би-би-си» и «Аль-Джазира».
Никто из журналистов не обратил на неё внимания — они были полностью поглощены экранами.
Три канала работали беззвучно, тогда как звук «Би-би-си» был включен на полную. Там передавали breaking now[56] о землетрясении в Пакистане: магнитуда 7,4 балла по шкале Рихтера. Карачи лежал в руинах, покрытые слоем пыли окровавленные жители бежали по улице, тогда как тысячи уже погибли или были погребены под обломками зданий.
Через несколько секунд «Аль-Джазира» прервала эфир ради тех же кадров. Их примеру последовал «Си-эн-эн».
Элоиза покосилась на экран с «ТВ2 Новости». Они продолжали вещать о кронпринце и о какой-то почётной награде, которой тот удостоился за что-то общественно полезное.
Она отсчитала десять ударов сердца.
Эфир прервал очередной выпуск новостей о том, насколько правильным решением было потратить деньги налогоплательщиков на новый медицинский вертолёт в Южной Дании. Пара политиков из разных партий разгорячённо жестикулировали на беззвучном экране, пару слов удалось вставить даже местному фермеру — на всякий случай их снабдили субтитрами, чтобы жители Копенгагена не потеряли нить разговора, отвлёкшись на его диалект.
В нижней части экрана землетрясение удостоилось целых семи слов в горизонтальной бегущей строке вместе со второстепенными новостями.
Элоиза покачала головой.
«Страна с открытки, — подумала она, — и проблемы у неё открыточные. Однажды реальный мир постучится к нам в дверь. Вот уж неприглядное будет зрелище».
Она покинула редакцию новостей и поднялась по лестнице на четвёртый этаж, где располагались рабочие места журналистов-расследователей, редакция отделов культуры и стиля жизни.
Она толкнула дверь в оупен-спейс офиса и осмотрелась. Весь свет на этаже был отключен, только свет фонарей на Сторре Страндстреде слабо пробивался сквозь оконные стёкла.
Элоиза привычным шагом подошла к своему письменному столу и включила настольную лампу. Ключ от «Форда» лежал возле её рабочего стационарного компьютера. На столешнице валялось несколько бумаг, а на клавиатуре — жёлтый стикер. Привет от Могенса Бётгера.
Моя история выстрелит уже завтра. В 17 часов будем совершать возлияние шампанского в «Кларродс и Ко». Be there![57]
Элоиза улыбнулась.
С годами у них с Могенсом Бётгером появилась традиция звенеть бокалами, когда им удавалось опубликовывать серьёзные статьи. Всегда в «Кларродс и Ко», винном баре напротив редакции, и всегда — с шампанским.
Те дела, которые, возможно, всколыхнут что-то в обществе, разоблачения, которые имели потенциал спровоцировать реформы, всегда отмечались походом в винотеку. Но в последний год стало скорее правилом, чем исключением, что именно Бётгер, а не Элоиза, стоял за этими статьями. А так было не всегда.
Она включила компьютер и вошла в локальную сеть газеты. Там сохранялись статьи на следующий день и свёрстанные развороты. Она нашла статью Бётгера и прочла.
Он не преувеличивал. Это была настоящая бомба.
Элоиза испытала знакомое чувство, которое вспыхивало в ней, когда она читала статьи Бётгера — слепое преклонение с толикой зависти.
Статья напомнила ей, что сейчас она ощущала себя профессионально импотентной. Статья о ПТСР официально была ликвидирована, а о деле Лукаса Бьерре она тоже ещё не написала ни строчки. «Бритни» не было припасено, набросков статьи — тоже. Она несколько раз садилась за монитор, пытаясь выдавить из себя какие-нибудь слова, но ничего интересного на экране так и не возникало. Единственное, что могло считаться попыткой «журналистского расследования», была поездка в Рёрвиге, но и та закончилась провалом.
Она прекратила самоуничижение и выпрямилась на стуле.
Соберись, чтоб тебя. Сдуй с плеч пыль, возьми ноутбук и пиши статью!
Она отправила Бётгеру сообщение, в котором выражала восторг по поводу проделанной работы и заверяла, что тому предстоит купаться в фонтане молодого шампанского, как только статья окажется в печати. Затем вышла из своего аккаунта и положила ключ от автомобиля в карман куртки.
Когда она поднималась со стула, её живот сверху донизу прорезала острая боль. Она согнулась и взялась за живот рукой.
Ощущение было такое, будто что-то боролось с ней изнутри. Что-то было не в порядке.
Несколько мгновений Элоиза просто глубоко дышала. Дождавшись, когда боль утихла, она выключила лампу и направилась к лестнице в другом конце помещения.
Спускаясь вниз и удаляясь от слабо освещённого коридора редакции, она сбавила скорость. Сделала ещё пару осторожных шагов, прислушалась.
Затем остановилась.
Чьё-то присутствие в помещении отозвалось холодком, побежавшим по спине.
Она услышала какой-то звук? Или заметила какое-то движение?
Элоиза повернула голову и оглядела тёмный офис. Она ощущала контуры пустых письменных столов, разделённых низкими простенками и книжными полками.
Никакого движения. Ничто не прерывает струящийся с улицы свет.
— Эй? — спросила она в полный голос. — Есть здесь кто-нибудь?
Сглотнув, она сделала пару шагов в глубину помещения, двигаясь между столов и полок. В ушах стучал пульс, но кроме него она не слышала ни звука — разве что жужжание радиаторов вдоль стены да резкий и навязчивый женский смех на улице.
Быстрыми шагами она преодолела расстояние до выключателя. Просторное помещение редакции осветилось несколькими сотнями галогенных ламп.
Её взгляд блуждал по пустому помещению. Ничего необычного.
А затем она слова услышала звук. Странный, влажный звук.
Затаив дыхание, она посмотрела в направлении звука. Он доносился из редакции Отдела стиля жизни в глубине оупен-спейса.
Редакция была частично перегорожена большой магнитно-маркерной доской, и Элоиза не видела, что находилось за ней. Но звук исходил именно оттуда. Журчание, как будто что-то медленно текло.
Элоиза заметила нож для распечатывания писем на столе. Она схватила его и крепко стиснула.
— Эй? — повторила она, продвигаясь в глубь помещения.
Именно тогда она заметила ноги. Две мясистые ступни в тесных кожаных ботинках, которые выглядывали из-под доски. Вокруг них растеклась красноватая лужа, жидкость капала откуда-то сверху.
Элоиза отпихнула доску в сторону, держа оружие наготове.
Перед ней, опершись на стол, лежал ресторанный критик Кай Клевин. Его глаза были широко распахнуты и в ужасе уставлены на Элоизу.
Вне всяких сомнений, он был мёртв. Тем не менее она приложила два пальца к его шее. Кожа ещё была тепловатой, щетинки кололи пальцы.
Пульс отсутствовал.
Она обвела помещение взглядом. Перед Каем было расставлено восемь бутылок красного вина от разных производителей и восемь в большей или меньшей степени пустых бокалов. Пара бутылок были опрокинуты и зажаты его тяжёлым корпусом. Белая рубашка впитала разлившееся вино, ткань на груди была влажной и красной. Остатки виноградной крови образовывали на поверхности стола небольшое озерцо вокруг Кая и медленно стекали ему на брюки, а с них на пол.
Должно быть, он умер всего за несколько минут до прихода Элоизы.
На экране перед Клевином курсор мигал на открытом документе с ключевыми словами и короткими предложениями, которые описывали разные вина. Последняя строчка, которую он написал, была рецензией на стокроновую бутылку американского «Шираза»:
Вино для свинского праздника с Коста дель Калифорния. Вне всяких сомнений, станет бестселлером среди отребья. Деньги на ветер, жизнь на ветер.
Тыльной стороной ладони Элоиза провела у себя под носом и оглядела редакцию.
Оставалось только одно.
Она нашла свой мобильный.
— Здравствуйте, меня зовут Элоиза Кальдан. Я журналист из «Demokratisk Dagblad». Я только что обнаружила своего коллегу, Кая Клевина, — это наш ресторанный критик. Он мёртв.
Она посмотрела на внушительное тело Клевина.
— Я точно не знаю, — сказала она, — но предполагаю, что у него оторвался тромб.
Она назвала адрес и завершила вызов. Затем села на офисный стул поблизости и, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, стала смотреть на мёртвое тело. Ей вспомнился внук, которого он неделей раньше приводил на работу. Элоиза знала, что у Кая четверо взрослых детей. Четыре семьи, и все они получат один и тот же страшный звонок от полиции в течение ночи.
Она снова почувствовала болезненный укол в животе и положила на него ладонь. На этот раз сомнений в том, что это означало, не оставалось.