Поленья горели ровно и атмосферно потрескивали в камине. Гостиная была обставлена, как охотничья комната в усадьбе: на всех горизонтальных поверхностях располагались чучела лис и диких птиц. На кафельном полу с узором «рыбья кость» была расставлена громоздкая мебель, обитая коричневой кожей. Камилла Люнг тяжело села на диван перед Шефером.
Её лицо выражало облегчение и страдание одновременно.
Лукас Бьерре сидел рядом. Он смотрел на неё так, словно опасался, что она сейчас растворится в воздухе, если упустить её из виду.
— Я хочу поговорить с твоей тётей наедине, Лукас, — сказал Шефер успокаивающим тоном и кивнул мальчику. — Ты позволишь?
Лукас будто не видел Шефера. С отчаянием в глазах он схватил её за руку.
— Не уезжай от меня, Кики!
— Я никуда не уеду. — Она пожала его руку. — Я здесь. Выведи Джека на прогулку, ему нужен свежий воздух.
Свернувшийся в плетёной корзине в углу чёрный лабрадор поднял уши на звук. «Слепой», — пронеслось в голове у Шефера. Глаза собаки были похожи на стеклянные шарики, молочно-белые, мраморные.
Лукас Бьерре нехотя поднялся с дивана, не отводя глаз от Камиллы.
— Всё в порядке, — сказала она. — Я сейчас поговорю с полицейским, а потом выйду к тебе.
Мальчик подошёл к собаке. Почесал её по спине, и она затрусила за ним прочь из гостиной.
Шефер посмотрел на Камиллу Люнг. Как только Лукас вышел из комнаты, из неё будто выпустили воздух. Она сидела неподвижно и смотрела в окно.
— Кики? Уменьшительное имя от «Камиллы»?
— Нет, не поэтому.
— А почему тогда?
— Просто он меня так называет.
Шефер попросил её развить мысль.
Она устало пожала плечами.
— Я была в Новой Зеландии несколько лет назад по работе и там купила Лукасу детскую книгу о маори, коренном населении. В этой книге было много слов из языка маори, и среди них «waehe keke», которое значит «тётя». Я объяснила Лукасу, что прихожусь ему «waehe keke», но у него не получалось это выговорить — он говорил «Кики». Так и повелось. — Она грустно улыбнулась.
Шефер услышал, как закрылась входная дверь, и увидел Лукаса в окне. Он стоял на веранде и тайком поглядывал на них через оконное стекло. Шефер снова перевёл взгляд на Камиллу.
— Я знаю, что Лукаса отвезли к вам сюда в понедельник.
Она кивнула.
— Почему вы сразу же не связались с полицией, когда узнали, что его объявили в розыск?
Она долго смотрела на него в упор, прежде чем ответить.
— Потому что тогда пришлось бы вернуть его Йенсу и Фии. И всё началось бы сначала.
Шефер прищурился:
— Что именно?
— Йенс. Он бьёт его. Регулярные побои. Но в понедельник он зашёл ещё дальше. Они поругались по дороге в школу и… — Она закрыла глаза и закачала головой. — Я не могла отправить Лукаса обратно домой после того, что случилось.
Шефер нахмурился.
— Вы утверждаете, что Йенс Бьерре скинул Лукаса в ров? Что он пытался убить собственного сына?
— Если бы они его не спасли, то… его бы уже не было на свете. Это совершенно точно.
— Они?
— Да, мужчины, которые его ко мне привезли.
Шефер взял на заметку, какие именно слова она употребила.
— Сколько это уже длится, говорите? Сколько времени Лукаса бьёт отец? — Шефер посмотрел на мальчика, который тут же отвёл глаза и повернулся к окну спиной.
Камилла Люнг устало провела рукой по лицу.
— Всё началось, когда Йенс поехал работать за границу. Вы слышали про «Врачей без границ»?
Шефер кивнул.
— Поездки с этой организацией совершенно его переменили. Это случилось не за один день, но постепенно он становился всё более и более агрессивным. Он начал употреблять наркотики: выписывал сам себе рецепты на морфин, «для пациентов». — Она пожала плечами. — Совсем невыносимо стало, когда он вернулся из Сирии. Что-то он там увидел… Его как будто подменили. — Она глубоко вдохнула и задумалась, вспоминая. — Это началось, когда Лукас пошёл в первый класс. Именно тогда Йенс стал его бить.
— Почему вы не заявили в полицию?
— Я это, чёрт побери, делала! — В её взгляде сверкнула молния. — Почему, вы думаете, они вычеркнули меня из своей жизни?
Шефер сдвинул брови.
— Вы заявляли на него? Вы абсолютно уверены?
— Ну конечно, заявляла!
— У нас ничего не зарегистрировано. В системе нет ни специальных пометок, ни возбуждённого дела.
Камилла Люнг только молча покачала головой:
— Даже не знаю, почему я ещё удивляюсь. Вы совершенно ни за чем не следите!
Шефер приподнял подбородок и посмотрел на неё пристально, однако промолчал. Раз её заявления не было во внутренних рапортах, значит, какой-нибудь консультант или советник облажался — и не впервые. Ошибки случались всё время, в том числе и в полиции, это он знал. Дети, чьи родители пренебрегали своими родительскими обязанностями, или подвергавшиеся насилию не попадали в поле зрения радара. Такое случалось даже слишком часто.
— Кто-то ещё об этом знал? — спросил он. — Жестокое обращение с ребёнком едва ли останется незамеченным. Кто-то должен был обратить внимание.
— Йенс — врач. У него всегда найдётся объяснение. Алиби. «Врачи без границ» хорошо его вымуштровали во время поездок. К тому же Лукас сам изо всех сил старался скрывать всё от внешнего мира. Он мне рассказывал, что заверил учителей, будто все его синяки и ссадины — из-за фехтования и ролевых игр.
Шефер печально кивнул. Через его руки прошло множество дел, где дети упрямо защищали своих родителей, которые жестоко с ними обращались. Маленькие дети, которые, не задумываясь, отпускали грехи отцу с окровавленными кулаками.
Камилла Люнг поднялась с дивана и подошла к стоявшему в углу столику на колёсиках со стеклянной столешницей и латунными ножками. Она вытащила заострённую стеклянную пробку из графина, плеснула себе виски и сделала быстрый глоток. Затем снова села перед Шефером.
— Вы утверждаете, что «Врачи без границ» вымуштровали Йенса. В чём?
— Всех врачей, которые едут в горячие точки, обучают справляться с кризисными ситуациями. Их учат, что именно они должны говорить и делать в случае похищения или в другой опасной обстановке. Йенс рассказал мне об этом перед отправкой в Судан. Это была его первая поездка.
— Что именно он рассказал?
— Что их тренировали быстро ориентироваться в неожиданных ситуациях и за несколько секунд выдумывать убедительную ложь, алиби, объяснение. Для отвода глаз! Они должны были выкручиваться из ситуаций, где на кону стояла их жизнь. И у Йенса это отлично получалось. Он может обдурить кого угодно.
— А мать? Какую роль она играет в этой истории?
Камилла Люнг фыркнула.
— Фия всегда молчала, когда Йенс бил Лукаса. Не предпринимала ровным счётом ничего! Когда это случалось, она просто сидела и смотрела в пустоту, чтобы избежать зрительного контакта со мной. И заливала это всё спиртным. Она алкоголичка, — сказала Камилла, поднимая бокал с виски. — Единственное, что волнует Фию, есть ли в бутылке водка.
Шефер выглянул в окно и увидел мальчика, бродившего по заснеженному двору. Чёрный лабрадор послушно следовал за ним, виляя хвостом и восторженно лая всякий раз, когда мальчик опускался перед ним на колени в снег и клал ему руки на шею.
— Но вы решились об этом заговорить?
Она кивнула.
— В какой-то момент я почувствовала, что сыта по горло поведением Йенса, и заявила на него в службу соцзащиты. Но они изучили семью и пришли к выводу, что Йенс — серьёзный, хорошо исполняющий свои обязанности врач и что я ошибаюсь. — Она сложила руки на коленях. — С тех пор я не видела ни его, ни Фию.
Шефер подумал о реакции Анны Софии Бьерре, когда он задал ей вопрос об имени на листочке в тетради. На десятую долю секунды она изменилась в лице.
— Ваша сестра сказала, что не знает никого по имени Кики.
Брови Камиллы Люнг поползли вверх.
— Она врёт! Они оба знают, что Лукас зовет меня Кики. Но я не могу себе представить, чтобы они захотели вывести вас на меня.
— Вы думаете, ваша сестра знает, что ваш зять сбросил Лукаса с моста в понедельник?
— Вовсе не обязательно. — Она пожала плечами. — Может быть, Йенс скрыл это и от Фии. Чтобы было удобнее разыгрывать роль жертвы, как часть алиби.
Шефер вдруг осознал, что Йенс по-прежнему не имел понятия, что Лукас выжил. Его удивление, когда он услышал о крови Томаса Странда на куртке Лукаса, было искренним.
Он посмотрел на Камиллу Люнг:
— Вы встречались с Лукасом тайно возле школы. Не так ли?
Она кивнула:
— Последний год ему приходилось особенно тяжело. Фия начала пить по-чёрному. Она не смеет перечить Йенсу, поэтому, завидя его в дурном настроении, сразу исчезает в прачечной.
— В прачечной?
— Да, в подвале их дома стоит стиральная машина. Фия прячет в этой комнате водку. Йенс сказал, что запрещает ей пить, и в квартире с тех пор нет алкоголя, но Лукас видел, как она прятала бутылку среди белья. — Камилла запустила пальцы в волосы и посмотрела на мальчика. — Что теперь будет?
— В каком смысле?
— Что будет с Лукасом? Он не хочет обратно к Фии, даже если Йенса посадят. Это я знаю. Звучит, может быть, странно, но… хотя бил его Йенс, в первую очередь он ощущает предательство матери. Он не хочет с ней жить.
Шефер понимающе кивнул. Ему это ничуть не казалось странным. Если бы у него в детстве была такая тётя, как Камилла Люнг, он бы тоже предпочёл жить у неё. Но осуществить такое, к сожалению, было не очень-то просто.
— Сложно сказать, как пройдёт суд. Это не моя область, — сказал он. — Но правда, к несчастью, такова: скорее всего, Лукаса отправят к матери.
Камилла закрыла глаза.
— Но Фия абсолютно ни на что не годится! Она не смогла защитить собственного ребёнка. И она пьёт!
Шефер бросил быстрый взгляд на её бокал и кивнул:
— Да, но этого недостаточно, чтобы у неё забрали ребёнка.
— Почему?
— Потому что они будут рассматривать картину в целом и наверняка придут к выводу, что, пока Лукас находится вне досягаемости отца, он вне опасности