Подняв пистолеты, они вошли в коридор. Из открытой двери дул холодный ветер. Шефер предупредительно поднял руку, и они оба остановились и прислушались. Из квартиры не доносилось ни звука.
Разделившись, они обыскали комнаты одну за другой. Шефер подошёл к приоткрытой двери в конце длинного коридора и беззвучно толкнул её ногой.
Дверь медленно со скрипом отворилась. Он заглянул внутрь.
Йенс Бьерре сидел за письменным столом посреди комнаты. Балконная дверь за его спиной была широко распахнута. Тишина. Он отсутствующе глядел в пустоту, не реагируя на появление Шефера.
— Йенс, — сказал Шефер. Он держал пистолет в вытянутой руке, направляя его вниз, — встаньте.
Йенс медленно повернул голову.
— Есть… есть новости? — слова прозвучали неразборчиво и глухо. Как шёпот под водой.
— Встаньте, — повторил Шефер. — Давайте! Поднимайтесь!
Он бросил взгляд на стол. Столешница была усеяна открытыми пузырьками из-под таблеток и коробками. Около стакана с прозрачной жидкостью лежала канюля и венозный жгут.
Йенс Бьерре поднялся не без труда. Его взгляд был устремлён в бесконечность, как будто он смотрел сквозь Шефера. Затем он резко сфокусировался на пистолете в руке Шефера и медленно кивнул.
— Ага, понял, — сказал он и положил ладони на письменный стол, — вы его нашли…
— Отойдите от стола, — сказал Шефер. — Развернитесь. Руки за голову!
Йенс Бьерре развернулся.
— Я никогда не хотел причинить ему вреда, — сказал он медленно.
Он заложил руки за шею и сделал пару шагов к балкону. Его силуэт был очерчен светом уличных фонарей, сиявших через распахнутую дверь.
— Не двигайтесь, — сказал Шефер, направив пистолет на Йенса. — Стоять!
Тот сделал ещё один шаг.
— СТОЯТЬ! — Шефер бросился вперёд, чтобы схватить его.
Руки Йенса Бьерре были по-прежнему закинуты за шею, когда он перегнулся через перила и исчез.
— ЧЁРТ!!! — крикнул Шефер и выскочил на балкон. Схватился за перила и посмотрел вниз.
Йенс Бьерре приземлился на велосипедную стойку пятью этажами ниже.
Его ноги лежали на раме белого женского велосипеда, а вокруг головы начала растекаться лужица крови, подобно нимбу.
— Проклятье! — прокричал Шефер и пнул балконную дверь.
Августин появилась в дверном проёме, подбежала к балкону и взглянула вниз. Затем медленно кивнула и осмотрела кабинет:
— А где его жена?
— Не знаю. Но её необходимо срочно найти. — Шефер повернулся к таблеткам на письменном столе и поднял первую попавшуюся коробку.
— Что это? — спросила Августин.
— Морфин, — он стал перебирать коробки и читать этикетки, — снотворное. Успокоительное. Дрянь на любой вкус.
— Дёшево отделался, — сказала Августин. — Выбрал самый лёгкий выход.
Шефер снова посмотрел вниз с балкона и покачал головой:
— Не очень-то это похоже на лёгкий выход.
50
— Мёртв? — повторила Анна София Бьерре, растерянно качая головой.
Шефер пристально смотрел на неё.
Они ждали её у входа в квартиру на Хайбергсгаде, пока она не появилась, шурша пакетами из продуктового магазина. Теперь она сидела в комнате для допросов в полицейском участке. Её глаза расширились, и в них блуждало почти блаженное выражение. Оно возникло в ту секунду, как Шефер сообщил ей, что Лукас жив, и новость о самоубийстве мужа совершенно не омрачила её эйфории. Напротив, чувство, казалось, обволокло её дешёвой сатиновой простынёй.
— И вы утверждаете, что это Йенс… что он пытался убить Лукаса? — Она растерянно покачала головой. — Никогда не могла себе представить, что он на такое способен.
— Совсем мимо вас это вряд ли прошло, — сухо сказал Шефер. — Вы знали, что Йенс избивает сына. И оставались в стороне.
Анна София Бьерре молча смотрела на него. Затем осторожно спросила:
— Где сейчас Лукас?
— Он здесь, — ответил Шефер, — в участке.
— Можно его увидеть? — Её глаза засияли.
Он обратил на неё пустой взгляд.
— Он не хочет вас видеть.
Её лицо застыло. Затем она медленно кивнула.
— На это нужно время, — сказала она, — ему предстоит научиться снова мне доверять.
— Но вы должны перестать пить!
Она согласно кивнула:
— Да! Разумеется.
— Полностью перестать, — подчеркнул Шефер. — Если вы продолжите выпивать, я не могу гарантировать, что власти не отберут у вас Лукаса силой. Вы это понимаете?
— Я притронулась к алкоголю в последний раз. Я вам обещаю.
— Это вам не мне нужно обещать, а Лукасу.
— Да. Конечно. Больше никогда! — Анна София подняла правую руку, как будто была готова принести присягу. Она помолчала, затем с надеждой улыбнулась. — Когда мне можно будет его увидеть?
— Данный вопрос вам нужно обсудить со службой соцзащиты, это не в моей компетенции. Но я думаю, у вас будет неделя или две, чтобы подготовить квартиру и уладить дела в связи со смертью мужа.
Она кивнула и сложила руки перед собой.
— А где будет Лукас до этого момента?
— У вашей сестры.
Она отвела взгляд от Шефера и погрузилась в грёзы.
— Когда Лукас вернётся домой, всё будет по-другому, — кивнула она. — Я знаю, всё снова станет хорошо.
Шефер не выглядел особо впечатлённым. Он поднялся и скользнул взглядом по её фигуре.
— Вы получили ещё один шанс, Анна София. Спросите меня — вы его не заслужили, но… вы его получили. Так что оправдайте ожидания!
Он вышел из комнаты прежде, чем у него вырвались все те слова, которые ему никогда не удавалось высказать.
Он взял курс на свой кабинет и порывисто зашагал, но остановился, увидев Элоизу Кальдан на банкетке перед кабинетом.
Он покачал головой и устало потёр глаза.
— Ты всё ещё здесь?!
Элоиза посмотрела на него снизу вверх и пожала плечами:
— Да. А ты на что рассчитывал?
— Чем же ты занималась все эти часы?
— Тем же, чем и ты: работала! Я написала бо́льшую часть статьи, и теперь мне нужен только ты, чтобы заполнить оставшиеся пробелы. И пара цитат не помешала бы. Что сказал отец в ответ на обвинения?
Шефер перевёл дыхание и глянул на часы.
— Если я расскажу тебе то, что ты просишь, ты уйдёшь и оставишь меня в покое?
Элоиза улыбнулась и осенила себя крестом.
— Ладно, — сказал Шефер. — Но нам понадобится ведро кофе. Вечер обещает быть долгим.
51
Главный редактор Миккельсен постучал по микрофону подушечкой пальца, и раздался звук, похожий на выстрел. Люди на лавках испуганно вздрагивали и смотрели на алтарь.
Миккельсен откашлялся и меланхолично поприветствовал присутствующих:
— Дорогие друзья, дорогие коллеги и — в первую очередь — дорогая семья Клевин…
Элоиза украдкой покосилась на семью Кая Клевина, которая сидела в первом ряду в Мраморной церкви, ближе всего к большому белому гробу. Гроб, в котором покоилось бездыханное тело Кая, был украшен роскошным венком из английских роз, гипсофил и лилий, а по всему проходу внизу лежали букеты с шёлковыми лентами и цветистыми словами прощания.
Взгляд Элоизы блуждал по церкви, пока Миккельсен, не скупясь на пышные обороты, вещал о жизни и смерти — долгой неизведанной сказке. Мраморная церковь была полна людей, которые встретились, чтобы проводить старого Клевина в последний путь. Большинство коллег из газеты были здесь, а вместе с ними предприниматели и газетные критики из других газет.
— Смотри, — прошептала Элоиза Могенсу Бётгеру, — ресторанные царьки.
Она указала большим пальцем на скамью в четырёх рядах от них, где плечом к плечу c почтительными лицами сидели ведущие рестораторы города, облачённые в чёрные костюмы.
Ни о ком из них Клевин не отзывался положительно, и чем больше денег они вкладывали, тем обильнее он поливал грязью их уважаемые рестораны в своих статьях. «А они всё равно пришли, чтобы выразить ему своё уважение», — подумала Элоиза.
Бётгер хохотнул:
— Помяни моё слово! Они сюда явились только ради одного: убедиться, что идиот и впрямь скончался.
Элоизе пришлось плотно сжать губы, чтобы не улыбнуться.
Служба длилась мучительно долго. Уже на половине проповеди то тут, то там лица осветились сине-голубым светом мобильных, и когда представление наконец завершилось и гроб увезли, люди устремились на дождливую улицу, как при эвакуации из самолёта.
— Идёшь, Голливуд? — Бётгер кивнул на тёмные очки Элоизы. — Мои источники сообщают, что на поминках в «АОС» подают запечённые устрицы, так что надо бы поторопиться, пока Миккельсен не засосал всё со стола, как пылесос.
Она поднялась и бросила взгляд на выход из церкви.
И застыла.
В дверях стоял Мартин. Его руки были безвольно опущены. Мокрые волосы прилипли ко лбу, пальто из верблюжьей шерсти насквозь промокло на плечах.
Он умоляюще смотрел на Элоизу.
— Мне нужно кое-что уладить, Могенс, — сказала она, не отрывая глаз от Мартина. — Ты поезжай, а я догоню.
Она подошла к алтарю и подождала, пока церковь опустела.
Мартин направился к ней по центральному проходу. Лицо было искажённым и измученным, страдальческим. В паре метров от неё он замер и помедлил, пока не услышал, как захлопнулась дверь за последним человеком.
— Я знал, что ты будешь здесь, — сказал он. — Мне нужно было тебя увидеть.
— Чего ты хочешь? — спросила Элоиза. Голос звучал отстранённо, но не враждебно.
Мартин огляделся. Затем он снова посмотрел на неё, его подбородок дрожал.
— Я в аду, Эло.
Она кивнула один раз:
— Я знаю.
— Что я могу сделать? Что я могу…
— Ничего не поделаешь. Это конец. — Она грустно улыбнулась. — Вообще-то конец начался с самого начала, и мне следовало тебе об этом сказать. — Она сдвинула солнечные очки на лоб, обнажив рану.
При виде этой раны Мартин весь сжался.
Он подошёл на шаг ближе, и Элоиза инстинктивно отступила.
Он в отчаянии покачал головой:
— Невыносимо знать, что ты меня ненавидишь.